Школьная библиотека

сем схватили меня и закинули веревку на шею, но взмолился пану, сказал,что подожду долгу, сколько пан хочет, и пообещал еще дать взаймы, кактолько поможет мне собрать долги с других рыцарей; ибо у пана хорунжего- я все скажу пану - нет и одного червонного в кармане. Хоть у него естьи хутора, и усадьбы, и четыре замка, и степовой земли до самого Шклова,а грошей у него так, как у козака, - ничего нет. И теперь, если бы невооружили его бреславские жиды, не в чем было бы ему и на войну выехать

Он и на сейме оттого не был.

- Что ж ты делал в городе? Видел наших?

- Как же! Наших там много: Ицка, Рахум, Самуйло, Хайвалох, еврей-арендатор...

- Пропади они, собаки! - вскрикнул, рассердившись, Тарас. - Что тымне тычешь свое жидовское племя! Я тебя спрашиваю про наших запорожцев.

- Наших запорожцев не видал. А видал одного пана Андрия.

- Андрия видел? - вскрикнул Бульба. - Что ж ты, где видел его? в подвале? в яме? обесчещен? связан?

- Кто же бы смел связать пана Андрия? Теперь он такой важный рыцарь... Далибуг, я не узнал! И наплечники в золоте, и нарукавнAи в золоте,и зерцало в золоте, и шапка в золоте, и по поясу золото, и везде золото,и все золото. Так, как солнце взглянет весною, когда в огороде всякаяпташка пищит и поет и травка пахнет, так и он весь сияет в золоте. И коня дал ему воевода самого лучшего под верх; два ста червонных стоит одинконь.

Бульба остолбенел.

- Зачем же он надел чужое одеянье?

- Потому что лучше, потому и надел... И сам разъезжает, и другиеразъезжают; и он учит, и его учат. Как наибогатейший польский пан!

- Кто ж его принудил?

- Я ж не говорю, чтобы его кто принудил. Разве пан не знает, что онпо своей воле перешел к ним?

- Кто перешел?

- А пан Андрий.

- Куда перешел?

- Перешел на их сторону, он уж теперь совсем ихний.

- Врешь, свиное ухо!

- Как же можно, чтобы я врал? Дурак я разве, чтобы врал? На свою быголову я врал? Разве я не знаю, что жида повесят, как собаку, колк онсоврет перед паном?

- Так это выходит, он, по-твоему, продал отчизну и веру?

- Я же не говорю этого, чтобы он продавал что: я сказал только, то онперешел к ним.

- Врешь, чертов жид! Такого дела не было на христианской земле! Тыпутаешь, собака!

- Пусть трава прорастет на пороге моего дома, если я путаю! Пустьвсякий наплюет на могилу отца, матери, свекора, и отца отца моего, и отца матери моей, если я путаю. Если пан хочет, я даже скажу, и отчего онперешел к ним.

- Отчего?

- У воеводы есть дочка-красавица. Святой боже, какая красавица!

Здесь жид постарался, как только мог, выразить в лице своем красоту,расставив руки, прищурив глаз и покрививши набок рот, как будто чего-нибудь отведавши.

- Ну, так что же из того?

- Он для нее и сделал все и перешел. Коли человек влюбится, то он всеравно что подошва, которую, коли размочишь в воде, возьми согни - она исогнется.

Крепко задумался Бульба. Вспомнил он, что велика власть слабой женщины, что многих сильных погубляла она, что податлива с этой стороны природа Андрия; и стоял он долго как вкопанный на одном и том же месте.

- Слушай, пан, я все расскажу пану, - говорил жид. - Как только услышал я шум и увидел, что проходят в городские ворота, я схватил на всякийслучай с собой нитку жемчуга, потому что в городе есть красавицы и дворянки, а коли есть красавицы и дворянки, сказал я себе, то хоть им иесть нечего, а жемчуг все-таки купят. И как только хорунжего слуги пустили меня, я побежал на воеводин двор продавать жемчуг и расспросил всеу служанки-татарки. "Будет свадьба сейчас, как только прогонят запорожцев. Пан Андрий обещал прогнать запорожцев".

- И ты не убил тут же на месте его, чертова сына? - вскрикнул Бульба.

- За что же убить? Он перешел по доброй воле. Чем человек виноват?Там ему лучше, туда и перешел.

- И ты видел его в самое лицо?

- Ей-богу, в самое лицо! Такой славный вояка! Всех взрачней. Дай богему здоровья, меня тотчас узнал; и когда я подошел к нему, тотчас сказал...

- Что ж он сказал?

- Он сказал... прежде кивнул пальцем, а потом уже сказал: "Янкель!" Ая: "Пан Андрий!" - говорю. "Янкель! скажи отцу, скажи брату, скажи козакам, скажи запорожцам, скажи всем, что отец - теперь не отец мне, брат не брат, товарищ - не товарищ, и что я с ними буду биться со всеми. Совсеми буду биться!"

- Врешь, чертов Иуда! - закричал, вышед из себя, Тарас. - Врешь, собака! Ты и Христа распял, проклятый богом человек! Я тебя убью, сатана!Утекай отсюда, не то - тут же тебе и смерть! - И, сказавши это, Тарасвыхватил свою саблю.

Испуганный жид припустился тут же во все лопатки, как только могливынести его тонкие, сухие икры. Долго еще бежал он без оглядки между козацким табором и потом далеко по всему чистому полю, хотя Тарас вовсе негнался за ним, размыслив, что неразумно вымещать запальчивость на первомподвернувшемся.

Теперь припомнил он, что видел в прошлую ночь Андрия, проходившего потабору с какой-то женщиною, и поник седою головою, а все еще не хотелверить, чтобы могло случиться такое позорное дело и чтобы собственныйсын его продал веру и душу.

Наконец повел он свой полк в засаду и скрылся с ним за лесом, которыйодин был не выжжен еще козаками. А запорожцы, и пешие и конные, выступали на три дороги к трем воротам. Один за другим валили курени: Уманский,Поповичевский, Каневский, Стебликивский, Незамайковский, Гургузив, Тытаревский, Тымошевский. Одного только Переяславского не было. Крепко курнули козаки его и прокурили свою долю. Кто проснулся связанный вовражьих руках, кто, и совсем не просыпаясь, сонный перешел в сырую землю, и сам атаман Хлиб, без шаровар и верхнего убранства, очутился вляшском стану.

В городе услышали козацкое движенье. Все высыпали на вал, и предсталапред козаков живая картина: польские витязи, один другого красивей, стояли на валу. Медные шапки сияли, как солнца, оперенные белыми, как лебедь, перьями. На других были легкие шапочки, розовые и голубые с перегнутыми набекрень верхами; кафтаны с откидными рукавами, шитые и золотоми просто выложенные шнурками; у тех сабли и ружья в дорогих оправах, закоторые дорого приплачивались паны, - и много было всяких других убранств. Напереди стоял спесиво, в красной шапке, убранной золотом, буджаковский полковник. Грузен был полковник, всех выше и толще, и широкийдорогой кафтан в силу облекал его. На другой стороне, почти к боковымворотам, стоял другой полковник, небольшой человек, весь высохший; номалые зоркие очи глядели живо из-под густо наросших бровей, и оборачивался он скоро на все стороны, указывая бойко тонкою, сухою рукою своею,раздавая приказанья; видно было, что, несмотря на малое тело свое, зналон хорошо ратную науку. Недалеко от него стоял хорунжий, длинный-длинный, с густыми усами, и, казалось, не было у него недостатка в краске налице: любил пан крепкие меды и добрую пирушку. И много было видно за ними всякой шляхты, вооружившейся кто на свои червонцы, кто на королевскуюказну, кто на жидовские деньги, заложив все, что ни нашлось в дедовскихзамках. Немало было и всяких сенаторских нахлебников, которых брали ссобою сенаторы на обеды для почета, которые крали со стола и из буфетовсеребряные кубки и после сегодняшнего почета на другой день садились накозлы править конями у какого-нибудь пана. Много всяких было там. Инойраз и выпить было не на что, а на войну все принарядились.

Казацкие ряды стояли тихо перед стенами. Не было на них ни на ком золота, только разве кое-где блестело оно на сабельных рукоятках и ружейных оправах. Не любили козаки богато выряжаться на битвах; простые былина них кольчуги и свиты, и далеко чернели и червонели черные, червонноверхие бараньи их шапки.

Два козака выехало вперед из запорожских рядов. Один еще совсем молодой, другой постарее, оба зубастые на слова, на деле тоже не плохие козаки: Охрим Наш и Мыкыта Голокопытенко. Следом за ними выехал и ДемидПопович, коренастый козак, уже давно маячивший на Сечи, бывший под Адрианополем и много натерпевшийся на веку своем: горел в огне и прибежал наСечь с обсмаленною, почерневшею головою и выгоревшими усами. Но раздобрел вновь Попович, пустил за ухо оселедец, вырастил усы, густые и черныекак смоль. И крепок был на едкое слово Попович.

- А, красные жупаны на всем войске, да хотел бы я знать, красная лисила у войска?

- Вот я вас! - кричал сверху дюжий полковник, - всех перевяжу! Отдавайте, холопы, ружья и коней. Видели, как перевязал я ваших? Выведите имна вал запорожцев!

И вывели на вал скрученных веревками запорожцев. Впереди их был куренной атаман Хлиб, без шаровар и верхнего убранства, - так, как схватили его хмельного. И потупил в землю голову атаман, стыдясь наготы своейперед своими же козаками и того, что попал в плен, как собака, сонный. Водну ночь поседела крепкая голова его.

- Не печалься, Хлиб! Выручим! - кричали ему снизу козаки