Школьная библиотека

нако ж, он надеется доставить ему свидание.

Бульба вошел с тремя жидами в комнату.

Жиды начали опять говорить между собою на своем непонятном языке. Тарас поглядывал на каждого из них. Что-то, казалось, сильно потрясло его:на грубом и равнодушном лице его вспыхнуло какое-то сокрушительное пламянадежды - надежды той, которая посещает иногда человека в последнем градусе отчаяния; старое сердце его начало сильно биться, как будто у юноши.

- Слушайте, жиды! - сказал он, и в словах его было что-то восторженное. - Вы вс° на свете можете сделать, выкопаете хоть из дна морского; ипословица давно уже говорит, что жид самого себя украдет, когда толькозахочет украсть. Освободите мне моего Остапа! Дайте случай убежать емуот дьявольских рук. Вот я этому человеку обещал двенадцать тысяч червонных, - я прибавляю еще двенадцать. Все, какие у меня есть, дорогие кубкии закопанное в земле золото, хату и последнюю одежду продам и заключу свами контракт на всю жизнь, с тем чтобы все, что ни добуду на войне, делить с вами пополам.

- О, не можно любезный пан, не можно! - сAазал со вздохом Янкель.

- Нет, не можно! - сказал другой жид.

Все три жида взглянули один на другого.

- А попробовать? - сказал третий, боязливо поглядывая на двух других,- может быть, бог даст.

Все три жида заговорили по-немецки. Бульба, как ни наострял свойслух, ничего не мог отгадать; он слышал только часто произносимое слово"Мардохай", и больше ничего.

- Слушай, пан! - сказал Янкель, - нужно посоветоваться с таким человеком, какого еще никогда не было на свете. У-у! то такой мудрый, какСоломон; и когда он ничего не сделает, то уж никто на свете не сделает

Сиди тут; вот ключ, и не впускай никого!

Жиды вышли на улицу.

Тарас запер дверь и смотрел в маленькое окошечко на этот грязный жидовский проспект. Три жида остановились посредине улицы и стали говоритьдовольно азартно; к ним присоединился скоро четвертый, наконец, и пятый

Он слышал опять повторяемое: "Мардохай, Мардохай". Жиды беспрестаннопосматривали в одну сторону улицы; наконец в конце ее из-за одного дрянного дома показалась нога в жидовском башмаке и замелькали фалды полукафтанья. "А, Мардохай, Мардохай!" - закричали все жиды в один голос

Тощий жид, несколько короче Янкеля, но гораздо более покрытый морщинами,с преогромною верхнею губою, приблизился к нетерпеливой толпе, и все жиды наперерыв спешили рассказать ему, причем Мардохай несколько раз поглядывал на маленькое окошечко, и Тарас догадывался, что речь шла о нем

Мардохай размахивал руками, слушал, перебивал речь, часто плевал на сторону и, подымая фалды полукафтанья, засовывал в карман руку и вынималкакие-то побрякушки, причем показывал прескверные свои панталоны. Наконец все жиды подняли такой крик, что жид, стоявший на стороже, долженбыл дать знак к молчанию, и Тарас уже начал опасаться за свою безопасность, но, вспомнивши, что жиды не могут иначе рассуждать, как на улице,и что их языка сам демон не поймет, он успокоился.

Минуты две спустя жиды вместе вошли в его комнату. Мардохай приблизился к Тарасу, потрепал его по плечу и сказал: "Когда мы да бог захочемсделать, то уже будет так, как нужно".

Тарас поглядел на этого Соломона, какого еще не было на свете, и получил некоторую надежду. Действительно, вид его мог внушить некотороедоверие: верхняя губа у него была просто страшилище; толщина ее, безсомнения, увеличилась от посторонних причин. В бороде у этого Соломонабыло только пятнадцать волосков, и то на левой стороне. На лице у Соломона было столько знаков побоев, полученных за удальство, что он, безсомнения, давно потерял счет им и привык их считать за родимые пятна.

Мардохай ушел вместе с товарищами, исполненными удивления к его мудрости. Бульба остался один. Он был в странном, небывалом положении: ончувствовал в первый раз в жизни беспокойство. Душа его была в лихорадочном состоянии. Он не был тот прежний, непреклонный, неколебимый, крепкийкак дуб; он был малодушен; он был теперь слаб. Он вздрагивал при каждомшорохе, при каждой новой жидовской фигуре, показывавшейся в конце улицы

В таком состоянии пробыл он, наконец, весь день; не ел, не пил, и глазаего не отрывались ни на час от небольшого окошка на улицу. Наконец ужеввечеру поздно показался Мардохай и Янкель. Сердце Тараса замерло.

- Что? удачно? - спросил он их с нетерпением дикого коня.

Но прежде еще, нежели жиды собрались с духом отвечать, Тарас заметил,что у Мардохая уже не было последнего локона, который хотя довольно неопрятно, но все же вился кольцами из-под яломка его. Заметно было, чтоон хотел что-то сказать, но наговорил такую дрянь, что Тарас ничего непонял. Да и сам Янкель прикладывал очень часто руку во рту, как будто быстрадал простудою.

- О, любезный пан! - сказал Янкель, - теперь совсем не можно! Ей-богу, не можно! Такой нехороший народ, что ему надо на самую голову наплевать. Вот и Мардохай скажет. Мардохай делал такое, какого еще не делални один человек на свете; но бог не захотел, чтобы так было. Три тысячивойска стоят, и завтра их всех будут казнить.

Тарас глянул в глаза жидам, но уже без нетерпения и гнева.

- А если пан хочет видеться, то завтра нужно рано, так чтобы еще исолнце не всходило. Часовые соглашаются, и один левентарь обещался

Только пусть им не будет на том свете счастья! Ой, вей мир! Что это закорыстный народ! И между нами таких нет: пятьдесят червонцев я дал каждому, а левентарю...

- Хорошо. Веди меня к нему! - произнес Тарас решительно, и вся твердость возвратилась в его душу.

Он согласился на предложение Янкеля переодеться иностранным графом,приехавшим из немецкой земли, для чего платье уже успел припасти дальновидный жид. Была уже ночь. Хозяин дома, известный рыжий жид с веснушками, вытащил тощий тюфяк, накрытый какою-то рогожею, и разостлал его налавке для Бульбы. Янкель лег на полу на таком же тюфяке. Рыжий жид выпилнебольшую чарочку какой-то настойки, скинул полукафтанье и, сделавшись всвоих чулках и башмаках несколько похожим на цыпленка, отправился с своею жидовкой во что-то похожее на шкаф. Двое жиденков, как две домашниесобачки, легли на полу возле шкафа. Но Тарас не спал; он сидел неподвижен и слегка барабанил пальцами по столу; он держал во рту люльку и пускал дым, от которого жид спросонья чихал и заворачивал в одеяло свойнос. Едва небо успело тронуться бледным предвестием зари, он уже толкнулногою Янкеля.

- Вставай, жид, и давай твою графскую одежду.

В минуту оделся он; вычернил усы, брови, надел на темя маленькую темную шапочку, - и никто бы из самых близких к нему козаков не мог узнатьего. По виду ему казалось не более тридцати пяти лет. Здоровый румянециграл на его щеках, и самые рубцы придавали ему что-то повелительное

Одежда, убранная золотом, очень шла к нему.

Улицы еще спали. Ни одно меркантильное существо еще не показывалось вгороде с коробкою в руках. Бульба и Янкель пришли к строению, имевшемувид сидящей цапли. Оно было низкое, широкое, огромное, почерневшее, и содной стороны его выкидывалась, как шея аиста, длинная узкая башня, наверху которой торчал кусок крыши. Это строение отправляло множество разных должностей: тут были и казармы, и тюрьмы, и даже уголовный суд. Нашипутники вошли в ворота и очутились среди пространной залы, или крытогодвора. Около тысячи человек спали вместе. Прямо шла низенькая дверь, перед которой сидевшие двое часовых играли в какую-то игру, состоявшую втом, что один другого бил двумя пальцами по ладони. Они мало обратиливнимания на пришедших и поворотили головы только тогда, когда Янкельсказал:

- Это мы; слышите, паны? это мы.

- Ступайте! - говорил один из них, отворяя одною рукою дверь, а другую подставляя своему товарищу для принятия от него ударов.

Они вступили в коридор, узкий и темный, который опять привел их в такую же залу с маленькими окошками вверху.

- Кто идет? - закричало несколько голосов; и Тарас увидел порядочноеколичество гайдуков в полном вооружении. - Нам никого не велено пускать.

- Это мы! - кричал Янкель. - Ей-богу, мы, ясные паны.

Но никто не хотел слушать. К счастию, в это время подошел какой-тотолстяк, который по всем приметам казался начальником, потому что ругался сильнее всех.

- Пан, это ж мы, вы уже знаете нас, и пан граф еще будет благодарить.

- Пропустите, сто дьяблов чертовой матке! И больше никого не пускайте! Да саблей чтобы никто не скидал и не собачился на полу...

Продолжения красноречивого приказа уо5 не слышали наши путники.

- Это мы... это я... это свои! - говорил Янкель, встречаясь со всяким.

- А что, можно теперь? - спросил он одного из стражей, когда они наконец подошли к тому месту, где коридор уже оканчивался.

- Можно; только не знаю, пропустят ли вас в самую тюрьму. Теперь уженет Яна: вместо его стоит другой, - отвечал часовой.

- Ай, ай! - произнес тихо жид. - Это скверно, любезный пан!

- Веди! - произнес упрямо Тарас.

Жид повиновался.

У дверей подземелья, оканчивавшихся кверху острием, стоял гайдук сусами в три яруса. Верхний ярус усов шел назад, другой прямо вперед,третий вниз, что делало его очень похожим на кота.

Жид съежился в три погибели и почти боком подошел к нему:

- Ваша ясновельможность! Ясновельможный пан!

- Ты, жид, это мне говоришь?

- Вам, ясновельможный пан!

- Гм... А я просто гайдук! - сказал трехъярусный усач с повеселевшими