Школьная библиотека

всею силою юношеской страсти, но она, как змея, скользнула между моимируками, шепнув мне на ухо: "Нынче ночью, как все уснут, выходи на берег", и стрелою выскочила из комнаты. В сенях она опрокинула чайник и свечу,стоявшую на полу. "Экой бес-девка!" - закричал казак, расположившийся насоломе и мечтавший согреться остатками чая. Только тут я опомнился

Часа через два, когда все на пристани умолкло, я разбудил своего казака

"Если я выстрелю из пистолета, - сказал я ему, - то беги на берег". Онвыпучил глаза и машинально отвечал: "Слушаю, ваше благородие". Я заткнул запояс пистолет и вышел. Она дожидалась меня на краю спуска; ее одежда былаболее нежели легкая, небольшой платок опоясывал ее гибкий стан

"Идите за мной!" - сказала она, взяв меня за руку, и мы стали спускаться

Не понимаю, как я не сломил себе шеи; внизу мы повернули направо и пошли потой же дороге, где накануне я следовал за слепым. Месяц еще не вставал, итолько две звездочки, как два спасительные маяка, сверкали на темно-синемсводе. Тяжелые волны мерно и ровно катились одна за другой, едва приподымаяодинокую лодку, причаленную к берегу. "Взойдем в лодку", - сказала мояспутница; я колебался, я не охотник до сентиментальных прогулок по морю; ноотступать было не время. Она прыгнула в лодку, я за ней, и не успел ещеопомниться, как заметил, что мы плывем. "Что это значит?" - сказал ясердито. "Это значит, - отвечала она, сажая меня на скамью и обвив мой станруками, - это значит, что я тебя люблю..." И щека ее прижалась к моей, ипочувствовал на лице моем ее пламенное дыхание. Вдруг что-то шумно упало вводу: я хвать за пояс - пистолета нет. О, тут ужасное подозрение закралосьмне в душу, кровь хлынула мне в голову!. Оглядываюсь - мы от берега околопятидесяти сажен, а я не умею плавать! Хочу ее оттолкнуть от себя - она каккошка вцепилась в мою одежду, и вдруг сильный толчок едва не сбросил меня вморе. Лодка закачалась, но я справился, и между нами началась отчаяннаяборьба; бешенство придавало мне силы, но я скоро заметил, что уступаю моемупротивнику в ловкости... "Чего ты хочешь?" - закричал я, крепко сжав еемаленькие руки; пальцы ее хрустели, но она не вскрикнула: ее змеиная натуравыдержала эту пытку

"Ты видел, - отвечала она, - ты донесешь!" - и сверхъестественным усилиемповалила меня на борт; мы оба по пояс свесились из лодки, ее волосыкасались воды: минута была решительная. Я уперся коленкою в дно, схватил ееодной рукой за косу, другой за горло, она выпустила мою одежду, и ямгновенно сбросил ее в волны

Было уже довольно темно; голова ее мелькнула раза два среди морской пены, ибольше я ничего не видал..

На дне лодки я нашел половину старого весла и кое-как, после долгих усилий,причалил к пристани. Пробираясь берегом к своей хате, я невольновсматривался в ту сторону, где накануне слепой дожидался ночного пловца;луна уже катилась по небу, и мне показалось, что кто-то в белом сидел наберегу; я подкрался, подстрекаемый любопытством, и прилег в траве надобрывом берега; высунув немного голову, я мог хорошо видеть с утеса все,что внизу делалось, и не очень удивился, а почти обрадовался, узнав моюрусалку. Она выжимала морскую пену из длинных волос своих; мокрая рубашкаобрисовывала гибкий стан ее и высокую грудь. Скоро показалась вдали лодка,быся0о приблизилась она; из нее, как накануне, вышел человек в татарскойшапке, но стрижен он был по-казацки, и за ременным поясом его торчалбольшой нож. "Янко, - сказала она, - все пропало!" Потом разговор ихпродолжался так тихо, что я ничего не мог расслышать. "А где же слепой?" сказал наконец Янко, возвыся голос. "Я его послала", - был ответ. Черезнесколько минут явился и слепой, таща на спине мешок, который положили влодку

- Послушай, слепой! - сказал Янко, - ты береги то место... знаешь? тамбогатые товары... скажи (имени я не расслышал), что я ему больше не слуга;дела пошли худо, он меня больше не увидит; теперь опасно; поеду искатьработы в другом месте, а ему уж такого удальца не найти. Да скажи, кабы онполучше платил за труды, так и Янко бы его не покинул; а мне везде дорога,где только ветер дует и море шумит! - После некоторого молчания Янкопродолжал: - Она поедет со мною; ей нельзя здесь оставаться; а старухескажи, что, дескать. пора умирать, зажилась, надо знать и честь. Нас жебольше не увидит

- А я? - сказал слепой жалобным голосом

- На что мне тебя? - был ответ

Между тем моя ундина вскочила в лодку и махнула товарищу рукою; он что-тоположил слепому в руку, примолвив: "На, купи себе пряников". - "Только?" сказал слепой. - "Ну, вот тебе еще", - и упавшая монета зазвенела, ударясьо камень. Слепой ее не поднял. Янко сел в лодку, ветер дул от берега, ониподняли маленький парус и быстро понеслись. Долго при свете месяца мелькалпарус между темных волн; слепой мальчик точно плакал, долго, долго... Мнестало грустно. И зачем было судьбе кинуть меня в мирный круг честныхконтрабандистов? Как камень, брошенный в гладкий источник, я встревожил ихспокойствие и, как камень, едва сам не пошел ко дну!Я возвратился домой. В сенях трещала догоревшая свеча в деревянной тарелке,и казак мой, вопреки приказанию, спал крепким сном, держа ружье обеимируками. Я его оставил в покое, взял свечу и пошел в хату. Увы! мояшкатулка, шашка с серебряной оправой, дагестанский кинжал - подарокприятеля - все исчезло. Тут-то я догадался, какие вещи тащил проклятыйслепой. Разбудив казака довольно невежливым толчком, я побранил его,посердился, а делать было нечего! И не смешно ли было бы жаловатьсяначальству, что слепой мальчик меня обокрал, а восьмнадцатилетняя девушкачуть-чуть не утопила?Слава Богу, поутру явилась возможность ехать, и я оставил Тамань. Чтосталось с старухой и с бедным слепым - не знаю. Да и какое дело мне дорадостей и бедствий человеческих, мне, странствующему офицеру, да еще сподорожной по казенной надобности!.

Конец первой части

Часть вторая

(Окончание журнала Печорина)

II

КНЯЖНА МЕРИ

11-го мая

Вчера я приехал в Пятигорск, нанял квартиру на краю города, на самомвысоком месте, у подошвы Машука: во время грозы облака будут спускаться домоей кровли. Нынче в пять часов утра, когда я открыл окно, моя комнатанаполнилась запахом цветов, растуших в скромном палисаднике. Ветки цветущихчерешен смотрят мне в окна, и ветер иногда усыпает мой письменный стол ихбелыми лепестками. Вид с трех сторон у меня чудесный. На запад пятиглавыйБешту синеет, как "последняя туча рассеянной бури"; на север поднимаетсяМашук, как мохнатая персидская шапка, и закрывает всю эту часть небосклона;на восток смотреть веселее: внизу передо мною пестреет чистенький,новенький городок, шумят целебные ключи, шумит разноязычная толпа, - а там,дальше, амфитеатром громоздятся горы все синее и туманнее, а на краюгоризонта тянется серебряная цепь снеговых вершин, начинаясь Казбеком иоканчиваясь двуглавым Эльборусом... Весело жить в такой земле! Какое-тоотрадное чувство разлито во всех моих жилах. Воздух чист и свеж, какпоцелуй ребенка; солнце ярко, небо сине - чего бы, кажется, больше? - зачемтут страсти, желания, сожаления?.. Однако пора. Пойду к Елизаветинскомуисточнику: там, говорят, утром собирается все водяное обшество

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Спустясь в середину города, я пошел бульваром, где встретил несколькопечальных групп, медленно подымающихся в гору; то были большею частиюсемейства степных помещиков; об этом можно было тотчас догадаться поистертым, старомодным сюртукам мужей и по изысканным нарядам жен и дочерей;видно, у них вся водяная молодежь была уже на перечете, потому что они наменя посмотрели с нежным любопытством: петербургский покрой сюртука ввел ихв заблуждение, но, скоро узнав армейские эполеты, они с негодованиемотвернулись

Жены местных властей, так сказать хозяйки вод, были благосклоннее; у нихесть лорнеты, они менее обращают внимания на мундир, они привыкли наКавказе встречать под нумерованной пуговицей пылкое сердце и под белойфуражкой образованный ум. Эти дамы очень милы; и долго милы! Всякий год ихобожатели сменяются новыми, и в этом-то, может быть, секрет их неутомимойлюбезности. Подымаясь по узкой тропинке к Елизаветинскому источнику, яобогнал толпу мужчин, штатских и военных, которые, как я узнал после,составляют особенный класс людей между чающими движения воды. Они пьют однако не воду, гуляют мало, волочатся только мимоходом; они играют ижалуются на скуку. Они франты: опуская свой оплетенный стакан в колодец