Школьная библиотека

но, признаюсь, все эти странности меня тревожили, и я насилу дождался утра

Казак мой был очень удивлен, когда, проснувшись, увидел меня совсемодетого; я ему, однако ж, не сказал причины. Полюбовавшись нескольковремени из окна на голубое небо, усеянное разорванными облачками, надальний берег Крыма, который тянется лиловой полосой и кончается утесом, навершине коего белеется маячная башня, я отправился в крепость Фанагорию,чтоб узнать от коменданта о часе моего отъезда в Геленджик

Но, увы; комендант ничего не мог сказать мне решительного. Суда, стоящие впристани, были все - или сторожевые, или купеческие, которые еще даже неначинали нагружаться. "Может быть, дня через три, четыре придет почтовоесудно, сказал комендант, - и тогда - мы увидим". Я вернулся домой угрюм исердит. Меня в дверях встретил казак мой с испуганным лицом

- Плохо, ваше благородие! - сказал он мне

- Да, брат, Бог знает когда мы отсюда уедем! - Тут он еще большевстревожился и, наклонясь ко мне, сказал шепотом:- Здесь нечисто! Я встретил сегодня черноморского урядника, он мне знаком был прошлого года в отряде, как я ему сказал, где мы остановились, а онмне: "Здесь, брат, нечисто, люди недобрые!.." Да и в самом деле, что это заслепой! ходит везде один, и на базар, за хлебом, и за водой... уж видно,здесь к этому привыкли

- Да что ж? по крайней мере показалась ли хозяйка?- Сегодня без вас пришла старуха и с ней дочь

- Какая дочь? У нее нет дочери

- А Бог ее знает, кто она, коли не дочь; да вон старуха сидит теперь всвоей хате

Я взошел в лачужку. Печь была жарко натоплена, и в ней варился обед,довольно роскошный для бедняков. Старуха на все мои вопросы отвечала, чтоона глухая, не слышит. Что было с ней делать? Я обратился к слепому,который сидел перед печью и подкладывал в огонь хворост. "Ну-ка, слепойчертенок, - сказал я, взяв его за ухо, - говори, куда ты ночью таскался сузлом, а?" Вдруг мой слепой заплакал, закричал, заохал: "Куды я ходив?.

никуды не ходив... с узлом? яким узлом?" Старуха на этот раз услышала истала ворчать: "Вот выдумывают, да еще на убогого! за что вы его? что онвам сделал?" Мне это надоело, и я вышел, твердо решившись достать ключ этойзагадки

Я завернулся в бурку и сел у забора на камень, поглядывая вдаль; передомной тянулось ночною бурею взволнованное море, и однообразный шум его,подобный ропоту засыпающегося города, напомнил мне старые годы, перенес моимысли на север, в нашу холодную столицу. Волнуемый воспоминаниями, язабылся... Так прошло около часа, может быть и более... Вдруг что-топохожее на песню поразило мой слух. Точно, это была песня, и женский,свежий голосок, - но откуда?.. Прислушиваюсь - напев старинный, топротяжный и печальный, то быстрый и живой. Оглядываюсь - никого нет кругом;прислушиваюсь снова - звуки как будто падают с неба. Я поднял глаза: накрыше хаты моей стояла девушка в полосатом платье с распущенными косами,настоящая русалка. Защитив глаза ладонью от лучей солнца, она пристальновсматривалась в даль, то смеялась и рассуждала сама с собой, то запеваласнова песню

Я запомнил эту песню от слова до слова:

Как по вольной волюшке

По зелену морю,

Ходят все кораблики

Белопарусники.

Промеж тех корабликов

Моя лодочка,

Лодка неснащенная,

Двухвесельная.

Буря ль разыграется

Старые кораблики

Приподымут крылышки,

По морю размечутся.

Стану морю кланяться

Я низехонько:

"Уж не тронь ты, злое море,

Мою лодочку:

Везет моя лодочка

Вещи драгоценные.

Правит ею в темну ночь

Буйная головушка"

Мне невольно пришло на мысль, что ночью я слышал тот же голос; я на минутузадумался, и когда снова посмотрел на крышу, девушки там уж не было. Вдругона пробежала мимо меня, напевая что-то другое, и, пощелкивая пальцами,вбежала к старухе, и тут начался между ними спор. Старуха сердилась, онагромко хохотала. И вот вижу, бежит опять вприпрыжку моя ундина:поравнявшись со мной, она остановилась и пристально посмотрела мне в глаза,как будто удивленная моим присутствием; потом небрежно обернулась и тихопошла к пристани. Этим не кончилось: целый день она вертелась около моейквартиры; пенье и прыганье не прекращались ни на минуту. Странное существо!На лице ее не было никаких признаков безумия; напротив, глаза ее с бойкоюпроницательностью останавливались на мне, и эти глаза, казалось, былиодарены какою-то магнетическою властью, и всякий раз они как будто бы ждаливопроса. Но только я начинал говорить, она убегала, коварно улыбаясь

Решительно, я никогда подобной женщины не видывал. Она была далеко некрасавица, но я имею свои предубеждения также и насчет красоты. В ней быломного породы... порода в женщинах, как и в лошадях, великое дело; этооткрытие принадлежит Юной Франции. Она, то есть порода, а не Юная Франция,большею частью изобличается в поступи, в руках и ногах; особенно нос многозначит. Правильный нос в России реже маленькой ножки. Моей певунье казалосьне более восемнадцати лет. Необыкновенная гибкость ее стана, особенное, ейтолько свойственное наклонение головы, длинные русые волосы, какой-тозолотистый отлив ее слегка загорелой кожи на шее и плечах и особенноправильный нос - все это было для меня обворожительно. Хотя в ее косвенныхвзглядах я читал что-то дикое и подозрительное, хотя в ее улыбке былочто-то неопределенное, но такова сила предубеждений: правильный нос свелменя с ума; я вообразил, что нашел Гетеву Миньону, это причудливое созданиеего немецкого воображения, - и точно, между ими было много сходства: те жебыстрые переходы от величайшего беспокойства к полной неподвижности, те жезагадочные речи, те же прыжки, странные песни

Под вечер, остановив ее в дверях, я завел с нею следующий разговор

- "Скажи-ка мне, красавица, - спросил я, - что ты делала сегодня накровле?" - "А смотрела, откуда ветер дует". - "Зачем тебе?" - "Откудаветер, оттуда и счастье". - "Что же? разве ты песнею зазывала счастье?" "Где поется, там и счастливится". - "А как неравно напоешь себе горе?" "Ну что ж? где не будет лучше, там будет хуже, а от худа до добра опятьнедалеко". - "Кто же тебя выучил эту песню?" - "Никто не выучил; вздумается- запою; кому услыхать, то услышит; а кому не должно слышать, тот непоймет". - "А как тебя зовут, моя певунья?" - "Кто крестил, тот знает". "А кто крестил?" - "Почему я знаю?" - "Экая скрытная! а вот я кое-что протебя узнал". (Она не изменилась в лице, не пошевельнула губами, как будтоне об ней дело). "Я узнал, что ты вчера ночью ходила на берег". И тут яочень важно пересказал ей все, что видел, думая смутить ее - нимало! Оназахохотала во все горло. "Много видели, да мало знаете, так держите подзамочком". - "А если б я, например, вздумал донести коменданту?" - и тут ясделал очень серьезную, даже строгую мину. Она вдруг прыгнула, запела искрылась, как птичка, выпугнутая из кустарника. Последние мои слова быливовсе не у места, я тогда не подозревал их важности, но впоследствии имелслучай в них раскаяться

Только что смеркалось, я велел казаку нагреть чайник по-походному, засветилсвечу и сел у стола, покуривая из дорожной трубки. Уж я заканчивал второйстакан чая, как вдруг дверь скрыпнула, легкий шорох платья и шаговпослышался за мной; я вздрогнул и обернулся, - то была она, моя ундина! Онасела против меня тихо и безмолвно и устремила на меня глаза свои, и не знаюпочему, но этот взор показался мне чудно-нежен; он мне напомнил один из техвзглядов, которые в старые годы так самовластно играли моею жизнью. Она,казалось, ждала вопроса, но я молчал, полный неизъяснимого смущения. Лицоее было покрыто тусклой бледностью, изобличавшей волнение душевное; рука еебез цели бродила по столу, и я заметил на ней легкий трепет; грудь ее товысоко поднималась, то, казалось, она удерживала дыхание. Эта комедияначинала меня надоедать, и я готов был прервать молчание самым прозаическимобразом, то есть предложить ей стакан чая, как вдруг она вскочила, обвиларуками мою шею, и влажный, огненный поцелуй прозвучал на губах моих. Вглазах у меня потемнело, голова закружилась, я сжал ее в моих объятиях со