Школьная библиотека

Между тем княжне мое равнодушие было досадно, как я мог догадаться поодному сердитому, блестящему взгляду... О, я удивительно понимаю этотразговор немой, но выразительный, краткий, но сильный!.

Она запела: ее голос недурен, но поет она плохо... впрочем, я не слушал

Зато Грушницкий, облокотясь на рояль против нее, пожирал ее глазами ипоминутно говорил вполголоса: "Charmant! delicieux!"13- Послушай, - говорила мне Вера, - я не хочу, чтоб ты знакомился с моиммужем, но ты должен непременно понравиться княгине; тебе это легко: тыможешь все, что захочешь. Мы здесь только будем видеться... - Только?.. Онапокраснела и продолжала:- Ты знаешь, что я твоя раба; я никогда не умела тебе противиться... и ябуду за это наказана: ты меня разлюбишь! По крайней мере я хочу сберечьсвою репутацию... не для себя: ты это знаешь очень хорошо!.. О, я прошутебя: не мучь меня по-прежнему пустыми сомнениями и притворной холодностью:я, может быть, скоро умру, я чувствую, что слабею со дня на день... и,несмотря на это, я не могу думать о будущей жизни, я думаю только о тебе

Вы, мужчины, не понимаете наслаждений взора, пожатия руки, а я, клянусьтебе, я, прислушиваясь к твоему голосу, чувствую такое глубокое, странноеблаженство, что самые жаркие поцелуи не могут заменить его

Между тем княжна Мери перестала петь. Ропот похвал раздался вокруг нее; яподошел к ней после всех и сказал ей что-то насчет ее голоса довольнонебрежно

- Мне это тем более лестно, - сказала она, - что вы меня вовсе не слушали;но вы, может быть, не любите музыки?.

- Напротив... после обеда особенно

- Грушницкий прав, говоря, что у вас самые прозаические вкусы... и я вижу,что вы любите музыку в гастрономическом отношении..

- Вы ошибаетесь опять: я вовсе не гастроном: у меня прескверный желудок. Номузыка после обеда усыпляет, а спать после обеда здорово: следовательно, ялюблю музыку в медицинском отношении. Вечером же она, напротив, слишкомраздражает мои нервы: мне делается или слишком грустно, или слишком весело

То и другое утомительно, когда нет положительной причины грустить илирадоваться, и притом грусть в обществе смешна, а слишком большая веселостьнеприлична..

Она не дослушала, отошла прочь, села возле Грушницкого, и между ниминачался какой-то сентиментальный разговор: кажется, княжна отвечала на егомудрые фразы довольно рассеянно и неудачно, хотя старалась показать, чтослушает его со вниманием, потому что он иногда смотрел на нее с удивлением,стараясь угадать причину внутреннего волнения, изображавшегося иногда в еебеспокойном взгляде..

Но я вас отгадал, милая княжна, берегитесь! Вы хотите мне отплатить тою жемонетою, кольнуть мое самолюбие, - вам не удастся! и если вы мне объявитевойну, то я буду беспощаден

В продолжение вечера я несколько раз нарочно старался вмешаться в ихразговор, но она довольно сухо встречала мои замечания, и я с притворнойдосадою наконец удалился. Княжна торжествовала, Грушницкий тоже

Торжествуйте, друзья мои, торопитесь... вам недолго торжествовать!.. Какбыть? у меня есть предчувствие... Знакомясь с женщиной, я всегдабезошибочно отгадывал, будет ли она меня любить или нет..

Остальную часть вечера я провел возле Веры и досыта наговорился остарине... За что она меня так любит, право, не знаю! Тем более, что этоодна женщина, которая меня поняла совершенно, со всеми моими мелкимислабостями, дурными страстями... Неужели зло так привлекательно?.

Мы вышли вместе с Грушницким; на улице он взял меня под руку и последолгого молчания сказал:- Ну, что?"Ты глуп", - хотел я ему ответить, но удержался и только пожал плечами

29-го маяВсе эти дни я ни разу не отступил от своей системы. Княжне начинаетнравиться мой разговор; я рассказал ей некоторые из странных случаев моейжизни, и она начинает видеть во мне человека необыкновенного. Я смеюсь надвсем на свете, особенно над чувствами: это начинает ее пугать. Она при мнене смеет пускаться с Грушницким в сентиментальные прения и уже несколькораз отвечала на его выходки насмешливой улыбкой; но я всякий раз, какГрушницкий подходит к ней, принимаю смиренный вид и оставляю их вдвоем; впервый раз была она этому рада или старалась показать; во второй рассердилась на меня, в третий - на Грушницкого

- У вас очень мало самолюбия! - сказала она мне вчера. - Отчего вы думаете,что мне веселее с Грушницким?Я отвечал, что жертвую счастию приятеля своим удовольствием..

- И моим, - прибавила она

Я пристально посмотрел на нее и принял серьезный вид. Потом целый день неговорил с ней ни слова... Вечером она была задумчива, нынче поутру уколодца еще задумчивей; когда я подошел к ней, она рассеянно слушалаГрушницкого, который, кажется, восхищался природой, но только что завиделаменя, она стала хохотать (очень некстати), показывая, будто меня непримечает. Я отошел подальше и украдкой стал наблюдать за ней: онаотвернулась от своего собеседника и зевнула два раза

Решительно, Грушницкий ей надоел

Еще два дня не буду с ней говорить

3-го июняЯ часто себя спрашиваю, зачем я так упорно добиваюсь любви молоденькойдевочки, которую обольстить я не хочу и на которой никогда не женюсь? Кчему это женское кокетство? Вера меня любит больше, чем княжна Мери будетлюбить когда-нибудь; если б она мне казалась непобедимой красавицей, то,может быть, я бы завлекся трудностью предприятия... Но ничуть не бывало!Следовательно, это не та беспокойная потребность любви, которая нас мучит впервые годы молодости, бросает нас от одной женщины к другой, пока мынайдем такую, которая нас терпеть не может: тут начинается наше постоянство- истинная бесконечная страсть, которую математически можно выразитьлинией, падающей из точки в пространство; секрет этой бесконечности только в невозможности достигнуть цели, то есть конца

Из чего же я хлопочу? Из зависти к Грушницкому? Бедняжка, он вовсе ее незаслуживает. Или это следствие того скверного, но непобедимого чувства,которое заставляет нас уничтожать сладкие заблуждения ближнего, чтоб иметьмелкое удовольствие сказать ему, когда он в отчаянии будет спрашивать, чемуон должен верить: "Мой друг, со мною было то же самое, и ты видишь, однако,я обедаю, ужинаю и сплю преспокойно и, надеюсь, сумею умереть без крика ислез!"А ведь есть необъятное наслаждение в обладании молодой, едва распустившейсядуши! Она как цветок, которого лучший аромат испаряется навстречу первомулучу солнца; его надо сорвать в эту минуту и, подышав им досыта, бросить надороге: авось кто-нибудь поднимет! Я чувствую в себе эту ненасытнуюжадность, поглощающую все, что встречается на пути; я смотрю на страдания ирадости других только в отношении к себе, как на пищу, поддерживающую моидушевные силы. Сам я больше неспособен безумствовать под влиянием страсти;честолюбие у меня подавлено обстоятельствами, но оно проявилось в другомвиде, ибо честолюбие есть не что иное как жажда власти, а первое моеудовольствие - подчинять моей воле все, что меня окружает; возбуждать ксебе чувство любви, преданности и страха - не есть ли первый признак ивеличайшее торжество власти? Быть для кого-нибудь причиною страданий ирадостей, не имея на то никакого положительного права, - не самая ли этосладкая пища нашей гордости? А что такое счастие? Насыщенная гордость. Еслиб я почитал себя лучше, могущественнее всех на свете, я был бы счастлив;если б все меня любили, я в себе нашел бы бесконечные источники любви. Злопорождает зло; первое страдание дает понятие о удовольствии мучить другого;идея зла не может войти в голову человека без того, чтоб он не захотелприложить ее к действительности: идеи - создания органические, сказалкто-то: их рождение дает уже им форму, и эта форма есть действие; тот, вчьей голове родилось больше идей, тот больше других действует; от этогогений, прикованный к чиновническому столу, должен умереть или сойти с ума,точно так же, как человек с могучим телосложением, при сидячей жизни и