Школьная библиотека

скромном поведении, умирает от апоплексического удара. Страсти не что иное,как идеи при первом своем развитии: они принадлежность юности сердца, иглупец тот, кто думает целую жизнь ими волноваться: многие спокойные рекиначинаются шумными водопадами, а ни одна не скачет и не пенится до самогоморя. Но это спокойствие часто признак великой, хотя скрытой силы; полнотаи глубина чувств и мыслей не допускает бешеных порывов; душа, страдая инаслаждаясь, дает во всем себе строгий отчет и убеждается в том, что такдолжно; она знает, что без гроз постоянный зной солнца ее иссушит; онапроникается своей собственной жизнью, - лелеет и наказывает себя, каклюбимого ребенка. Только в этом высшем состоянии самопознания человек можетоценить правосудие божие

Перечитывая эту страницу, я замечаю, что далеко отвлекся от своегопредмета... Но что за нужда?.. Ведь этот журнал пишу я для себя, и,следовательно, все, что я в него ни брошу, будет со временем для менядрагоценным воспоминанием

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Пришел Грушницкий и бросился мне на шею: он произведен в офицеры. Мы выпилишампанского. Доктор Вернер вошел вслед за ним

- Я вас не поздравляю, - сказал он Грушницкому

- Отчего?- Оттого, что солдатская шинель к вам очень идет, и признайтесь, чтоармейский пехотный мундир, сшитый здесь, на водах, не придаст вам ничегоинтересного... Видите ли, вы до сих пор были исключением, а теперьподойдете под общее правило

- Толкуйте, толкуйте, доктор! вы мне не помешаете радоваться. Он не знает,- прибавил Грушницкий мне на ухо, - сколько надежд придали мне этиэполеты... О, эполеты, эполеты! ваши звездочки, путеводительныезвездочки... Нет! я теперь совершенно счастлив

- Ты идешь с нами гулять к провалу? - спросил я его

- Я? ни за что не покажусь княжне, пока не готов будет мундир

- Прикажешь ей объявить о твоей радости?.

- Нет, пожалуйста, не говори... Я хочу ее удивить..

- Скажи мне, однако, как твои дела с нею?Он смутился и задумался: ему хотелось похвастаться, солгать - и былосовестно, а вместе с этим было стыдно признаться в истине

- Как ты думаешь, любит ли она тебя?- Любит ли? Помилуй, Печорин, какие у тебя понятия!.. как можно такскоро?.. Да если даже она и любит, то порядочная женщина этого не скажет..

- Хорошо! И, вероятно, по-твоему, порядочный человек должен тоже молчать освоей страсти?.

- Эх, братец! на все есть манера; многое не говорится, а отгадывается..

- Это правда... Только любовь, которую мы читаем в глазах, ни к чемуженщину не обязывает, тогда как слова... Берегись, Грушницкий, она тебянадувает..

- Она?.. - отвечал он, подняв глаза к небу и самодовольно улыбнувшись, мне жаль тебя, Печорин!.

Он ушел

Вечером многочисленное общество отправилось пешком к провалу

По мнению здешних ученых, этот провал не что иное, как угасший кратер; оннаходится на отлогости Машука, в версте от города. К нему ведет узкаятропинка между кустарников и скал; взбираясь на гору, я подал руку княжне,и она ее не покидала в продолжение целой прогулки

Разговор наш начался злословием: я стал перебирать присутствующих иотсутствующих наших знакомых, сначала выказывал смешные, а после дурные ихстороны. Желчь моя взволновалась. Я начал шутя - и кончил искреннейзлостью. Сперва это ее забавляло, а потом испугало

- Вы опасный человек! - сказала она мне, - я бы лучше желала попасться влесу под нож убийцы, чем вам на язычок... Я вас прошу не шутя: когда вамвздумается обо мне говорить дурно, возьмите лучше нож и зарежьте меня, - ядумаю, это вам не будет очень трудно

- Разве я похож на убийцу?.

- Вы хуже..

Я задумался на минуту и потом сказал, приняв глубоко тронутый вид:- Да, такова была моя участь с самого детства. Все читали на моем лицепризнаки дурных чувств, которых не было; но их предполагали - и ониродились. Я был скромен - меня обвиняли в лукавстве: я стал скрытен. Яглубоко чувствовал добро и зло; никто меня не ласкал, все оскорбляли: ястал злопамятен; я был угрюм, - другие дети веселы и болтливы; я чувствовалсебя выше их, - меня ставили ниже. Я сделался завистлив. Я был готов любитьвесь мир, - меня никто не понял: и я выучился ненавидеть. Моя бесцветнаямолодость протекала в борьбе с собой и светом; лучшие мои чувства, боясьнасмешки, я хоронил в глубине сердца: они там и умерли. Я говорил правду мне не верили: я начал обманывать; узнав хорошо свет и пружины общества, ястал искусен в науке жизни и видел, как другие без искусства счастливы,пользуясь даром теми выгодами, которых я так неутомимо добивался. И тогда вгруди моей родилось отчаяние - не то отчаяние, которое лечат дуломпистолета, но холодное, бессильное отчаяние, прикрытое любезностью идобродушной улыбкой. Я сделался нравственным калекой: одна половина душимоей не существовала, она высохла, испарилась, умерла, я ее отрезал ибросил, - тогда как другая шевелилась и жила к услугам каждого, и этогоникто не заметил, потому что никто не знал о существовании погибшей ееполовины; но вы теперь во мне разбудили воспоминание о ней, и я вам прочелее эпитафию. Многим все вообще эпитафии кажутся смешными, но мне нет,особенно когда вспомню о том, что под ними покоится. Впрочем, я не прошувас разделять мое мнение: если моя выходка вам кажется смешна - пожалуйста,смейтесь: предупреждаю вас, что это меня не огорчит нимало

В эту минуту я встретил ее глаза: в них бегали слезы; рука ее, опираясь намою, дрожала; щеки пылали; ей было жаль меня! Сострадание - чувство,которому покоряются так легко все женщины, впустило свои когти в еенеопытное сердце. Во все время прогулки она была рассеянна, ни с кем некокетничала, - а это великий признак!Мы пришли к привалу; дамы оставили своих кавалеров, но она не покидала рукимоей. Остроты здешних денди ее не смешили; крутизна обрыва, у которого онастояла, ее не пугала, тогда как другие барышни пищали и закрывали глаза

На возвратном пути я не возобновлял нашего печального разговора; но напустые мои вопросы и шутки она отвечала коротко и рассеянно

- Любили ли вы? - спросил я ее наконец

Она посмотрела на меня пристально, покачала головой - и опять впала взадумчивость: явно было, что ей хотелось что-то сказать, но она не знала, счего начать; ее грудь волновалась... Как быть! кисейный рукав слабаязащита, и электрическая искра пробежала из моей руки в ее руку; все почтистрасти начинаются так, и мы часто себя очень обманываем, думая, что насженщина любит за наши физические или нравственные достоинства; конечно, ониприготовляют ее сердце к принятию священного огня, а все-таки первоеприкосновение решает дело

- Не правда ли, я была очень любезна сегодня? - сказала мне княжна спринужденной улыбкой, когда мы возвратились с гулянья

Мы расстались

Она недовольна собой: она себя обвиняет в холодности... о, это первое,главное торжество! Завтра она захочет вознаградить меня. Я все это уж знаюнаизусть - вот что скучно!

4-го июня