Школьная библиотека

Когда поручик Вулич подошел к столу, то все замолчали, ожидая от негокакой-нибудь оригинальной выходки

- Господа! - сказал он (голос его был спокоен, хотя тоном нижеобыкновенного), - господа! к чему пустые споры? Вы хотите доказательств: явам предлагаю испробовать на себе, может ли человек своевольно располагатьсвоею жизнью, или каждому из нас заранее назначена роковая минута... Комуугодно?- Не мне, не мне! - раздалось со всех сторон, - вот чудак! придет же вголову!.

- Предлагаю пари! - сказал я шутя

- Какое?- Утверждаю, что нет предопределения, - сказал я, высыпая на стол десяткадва червонцев - все, что было у меня в кармане

- Держу, - отвечал Вулич глухим голосом. Майор, вы будете судьею; вотпятнадцать червонцев, остальные пять вы мне должны, и сделайте мне дружбуприбавить их к этим

- Хорошо, - сказал майор, - только не понимаю, право, в чем дело и как вырешите спор?.

Вулич вышел молча в спальню майора; мы за ним последовали. Он подошел кстене, на которой висело оружие, и наудачу снял с гвоздя один изразнокалиберных пистолетов; мы еще его не понимали; но когда он взвел куроки насыпал на полку пороху, то многие, невольно вскрикнув, схватили его заруки

- Что ты хочешь делать? Послушай, это сумасшествие! - закричали ему

- Господа! - сказал он медленно, освобождая свои руки, - кому угоднозаплатить за меня двадцать червонцев?Все замолчали и отошли

Вулич вышел в другую комнату и сел у стола; все последовали за ним: онзнаком пригласил нас сесть кругом. Молча повиновались ему: в эту минуту онприобрел над нами какую-то таинственную власть. Я пристально посмотрел емув глаза; но он спокойным и неподвижным взором встретил мой испытующийвзгляд, и бледные губы его улыбнулись; но, несмотря на его хладнокровие,мне казалось, я читал печать смерти на бледном лице его. Я замечал, имногие старые воины подтверждали мое замечание, что часто на лице человека,который должен умереть через несколько часов, есть какой-то странныйотпечаток неизбежной судьбы, так что привычным глазам трудно ошибиться

- Вы нынче умрете! - сказал я ему

Он быстро ко мне обернулся, но отвечал медленно и спокойно:- Может быть, да, может быть, нет... Потом, обратясь к майору, спросил:заряжен ли пистолет? Майор в замешательстве не помнил хорошенько

- Да полно, Вулич! - закричал кто-то, - уж, верно, заряжен, коли в головахвисел, что за охота шутить!.

- Глупая шутка! - подхватил другой

- Держу пятьдесят рублей против пяти, что пистолет не заряжен! - закричалтретий

Составились новые пари

Мне надоела эта длинная церемония

- Послушайте, - сказал я, - или застрелитесь, или повесьте пистолет напрежнее место, и пойдемте спать

- Разумеется, - воскликнули многие, - пойдемте спать

- Господа, я вас прошу не трогаться с места! - сказал Вулич, приставя дулопистолета ко лбу. Все будто окаменели

- Господин Печорин, прибавил он, - возьмите карту и бросьте вверх

Я взял со стола, как теперь помню, червонного туза и бросил кверху: дыханиеу всех остановилось; все глаза, выражая страх и какое-то неопределенноелюбопытство, бегали от пистолета к роковому тузу, который, трепеща навоздухе, опускался медленно; в ту минуту, как он коснулся стола, Вуличспустил курок... осечка!- Слава Богу1 - вскрикнули многие, - не заряжен..

- Посмотрим, однако ж, - сказал Вулич. Он взвел опять курок, прицелился вфуражку, висевшую над окном; выстрел раздался - дым наполнил комнату. Когдаон рассеялся, сняли фуражку: она была пробита в самой середине и пуляглубоко засела в стене

Минуты три никто не мог слова вымолвить. Вулич пересыпал в свой кошелек моичервонцы

Пошли толки о том, отчего пистолет в первый раз не выстрелил; иныеутверждали, что, вероятно, полка была засорена, другие говорили шепотом,что прежде порох был сырой и что после Вулич присыпал свежего; но яутверждал, что последнее предположение несправедливо, потому что я во всевремя не спускал глаз с пистолета

- Вы счастливы в игре, - сказал я Вуличу..

- В первый раз от роду, - отвечал он, самодовольно улыбаясь, - это лучшебанка и штосса

- Зато немножко опаснее

- А что? вы начали верить предопределению?- Верю; только не понимаю теперь, отчего мне казалось, будто вы непременнодолжны нынче умереть..

Этот же человек, который так недавно метил себе преспокойно в лоб, теперьвдруг вспыхнул и смутился

- Однако же довольно! - сказал он, вставая, пари наше кончилось, и теперьваши замечания, мне кажется, неуместны... - Он взял шапку и ушел. Это мнепоказалось странным - и недаром!.

Скоро все разошлись по домам, различно толкуя о причудах Вулича и,вероятно, в один голос называя меня эгоистом, потому что я держал парипротив человека, который хотел застрелиться; как будто он без меня не могнайти удобного случая!.

Я возвращался домой пустыми переулками станицы; месяц, полный и красный,как зарево пожара, начинал показываться из-за зубчатого горизонта домов;звезды спокойно сияли на темно-голубом своде, и мне стало смешно, когда явспомнил, что были некогда люди премудрые, думавшие, что светила небесныепринимают участие в наших ничтожных спорах за клочок земли или закакие-нибудь вымышленные права!.. И что ж? эти лампады, зажженные, по ихмнению, только для того, чтобы освещать их битвы и торжества, горят спрежним блеском, а их страсти и надежды давно угасли вместе с ними, какогонек, зажженный на краю леса беспечным странником! Но зато какую силуволи придавала им уверенность, что целое небо со своими бесчисленнымижителями на них смотрит с участием, хотя немым, но неизменным!.. А мы, ихжалкие потомки, скитающиеся по земле без убеждений и гордости, безнаслаждения и страха, кроме той невольной боязни, сжимающей сердце примысли о неизбежном конце, мы не способны более к великим жертвам ни дляблага человечества, ни даже для собственного счастия, потому знаем егоневозможность и равнодушно переходим от сомнения к сомнению, как нашипредки бросались от одного заблуждения к другому, не имея, как они, нинадежды, ни даже того неопределенного, хотя и истинного наслаждения,которое встречает душа во всякой борьбе с людьми или судьбою..

И много других подобных дум проходило в уме моем; я их не удерживал, потомучто не люблю останавливаться на какой-нибудь отвлеченной мысли. И к чемуэто ведет?.. В первой молодости моей я был мечтателем, я любил ласкатьпопеременно то мрачные, то радужные образы, которые рисовало мнебеспокойное и жадное воображение. Но что от этого мне осталось? одна