Школьная библиотека

Этот сарай, а правильнее сказать -- овин, в котором в октябре 1956-гогода (за несколько месяцев до смерти Гэзель Шейд) происходили "некиеявления", принадлежал Паулю Гентцнеру, чудаковатому фермеру немецкой породысо старомодными увлечениями вроде таксодермии и сбора трав. Странная выходкаатавизма воскресила в нем (согласно Шейду, любившему про него рассказывать,-- замечу кстати, что только в эти разы и становился мой милый старый другнесколько нудноват!) "любознательного немца" из тех, что три столетия назадстановились отцами первых великих натуралистов. Человек он был по ученыммеркам неграмотный, совершенно ничего не смысливший в вещах, удаленных отнего в пространстве и времени, но что-то имелось в нем красочное и исконное,утешавшее Джона Шейда гораздо полнее провинциальных утонченностейанглийского отделения. Он, выказывавший столько разборчивой осмотрительностипри выборе попутчиков для своих прогулок, любил через вечер на другойбродить с важным и жилистым немцем по лесным тропинкам Далвича и вкруг полейэтого своего знакомца. Будучи охотником до точного слова, он ценил Гентцнераза то, что тот знал "как что называется", -- хоть некоторые из предлагаемыхтем названий несомненно были местными уродцами или германизмами, а то ичистой воды выдумками старого прохвоста.

Теперь у него был иной спутник. Ясно помню чудный вечер, когда с языкамоего блестящего друга так и сыпались макаронизмы, остроты и анекдоты,которые я браво парировал рассказами о Зембле, повестью о бегстве на волосокот гибели! На опушке Далвичского леса он перебил меня, чтобы показатьестественную пещеру в поросшем диким мохом утесе, сбоку тропинки, подцветущим кизилом. В этом месте достойный фермер неизменно останавливался, аоднажды, когда они гуляли вместе с его сынишкой, последний, семеня с нимирядом, указал в это место пальчиком и уведомил: "Тут папа писает"

Другая история, не такая бессмысленная, поджидала меня на вершине холма, гдерасстилался прямоугольный участок, заросший молочаем, иван-чаем и вернонией,кишащий бабочками, резко выдступавший из обставшего вкруг золотарника. Послетого, как жена Гентцнера ушла от него (примерно в 1950-ом), забрав с собоюребенка, он продал дом (теперь на месте его "драйвин", кино на вольномвоздухе) и переехал на жительство в город, однако, летними ночами приходил,бывало, со спальным мешком в сарай, что стоял на дальнем краю ещепринадлежавшей ему земли, там он однажды и усоп.

Сарай стоял как раз на том сорняковом участке, в который тыкал Шейдлюбимой тростью тетушки Мод. Однажды воскресным вечером студент,подрабатывающий в гостинице кампуса, и с ним какая-то местная оторва забрелив сарай с той или этой целью; они там болтали или дремали, как вдруг что-тозастучало, засверкало, до умопомрачения перепугало обоих и заставило ихбежать в значительном беспорядке. Кто их, собственно, вытурил -разгневанный призрак или отвергнутый ухажер, -- никого особенно не заботило

Тем не менее "Wordsmith Gazette" ("Старейшая студенческая газета США")вцепилась в происшествие и принялась трепать из него начинку, словношаловливый щенок. Несколько доморощенных психологов повадились прогуливатьсяв этих местах, и вообще вся история прDимала столь явственные очертаниястуденческого баловства с участием самых отъявленных шалопаев колледжа, чтоШейд пожаловался властям, после чего бесполезный сарай снесли какпожароопасный.

От Джейн П. я получил, однако, совсем иные и куда более трогательныесведения, -- которые позволили мне уяснить, почему мой друг счел нужнымпотчевать меня байками о заурядной студенческой шалости, но также заставилипожалеть, что добраться до сути, к которой он подъезжал конфузливо и неловко(ибо, как я указал в одном из предыдущих комментариев, он старался неупоминать своего мертвого дитяти), я ему не дал, заполнив гостеприимнуюпаузу необычайным случаем из истории Онгавского университета. Случай этотпроизошел в лето Господне 1876-е. Впрочем, вернемся к Гэзель Шейд. Онарешилась исследовать явления самостоятельно и написать о них работу ("насвободную тему"), затребованную пройдошливым профессором, читавшим у нихкурс психологии и собиравшим данные "Об аутоневрологической паттернизации всреде американских студентов". Родители разрешили ей посетить ночью сарайлишь при условии, что Джейн П. -- ведомый столп благонадежности -- составитей компанию. Едва девушки расположились в сарае, как гроза, которойпредстояло продлиться всю ночь, обложила их приют с такими театральнымизавываниями и всполохами, что уследить какие-то внутренние звуки и бликиоказалось делом решительно немыслимым. Гэзель не отступилась и погодя вновьпопросила Джейн пойти с нею, но Джейн на этот раз не смогла. Онарассказывала мне, что предложила взамен чету Уайтов (милые мальчики,студенты, для Шейдов вполне приемлемые), но это новое соглашение Гэзельнаотрез отвергла и после ссоры с родителями отбыла в одиночестве, прихвативзаписную книжку и фонарик. Легко вообразить, как опасались Шейды повторениянеприятностей с домовым, впрочем, всеведущий доктор Саттон положительнозаявил, -- уж на какие сославшись авторитеты, сказать не могу, -- чтослучаи, когда у пациента по прошествии шести лет вновь развивались бы те жеприпадки, практически неизвестны.

Джейн позволила мне переписать кой-какие заметки Гэзель с машинописнойкопии записей, сделанных прямо на месте:

10.14 вечера. Начало наблюдений

10.23. Бессвязные скребущие звуки.

10.25. Диск бледного света размером с небольшую круглую салфетку;порхает по темным стенам, по заколоченным досками окнам и полу; меняетместо, замирает там и сям, потанцовывает вверх-вниз, как бы игриво дразнясьи ожидая возможности увернуться от наскока.

10.37. Вернулось

Записи тянутся на нескольких страницах, но по очевидным причинам явынужден отказаться от дословного их воспроизведения в настоящемкомментарии. За долгими паузами опять раздавались скрипы и скрябы и вновьвозвращалось световое пятно. Она говорила с ним, и если вопрос восхищал егосвоею глупостью ("Вы -- блуждающий огонек?"), оно металось туда-сюда ввосторге отрицания, желая же дать серьезный ответ на серьезный вопрос ("Вы-- покойник?"), медленно всплывало на воздух, набирая высоту для весомогоутвердительного падения. На короткое время оно затеяло откликаться наазбуку, которую Гэзель зачитывала вслух, -- светляк оставался неподвижным,пока не произносилась нужная буква, а тогда одобрительно подскакивал. Ноподскоки становились все более вялыми и, медленно выговорив два слова,кружок сникал, словно усталый ребенок, и заползал в щель, из которой вылеталвдруг с неимоверной живостью и начинал метаться по стенам, страстно желаявозобновить игру. Мешанина сломанных слов и бессмысленных слогов, которуюона в конце концов собрала, выглядит в ее добросовестном сообщении каккороткая строка простых буквенных групп. Переписываю:

пада нета прол нест хада стар гол оварт фора

блед плар рант рек

В своих "Заметках" протоколистка сообщает, что азбуку пришлосьзачитывать -- или по крайней мере начинать зачитывать (буква "а"наличествует в милосердном избытке) -- восемьдесят раз, но из этого числасемнадцать чтений оказались бесплодными. Разделения, основанные на такихизменчивых интервалах, не могут не содержать произвола, кое-что из этойгалиматьи можно перекомбинировать, получив иные лексические единицы, носмысл от этого не улучшится (к примеру: "да", "нет", "арго", "голова""антре" и т.п.). Похоже, что дух сарая самовыражался со слипчивойзатрудненностью апоплексии или полупросонья от полусна, рассеченного павшимна потолок мечом света, военной бедой с космическими последствиями, каковыене в силах ясно выразить толстый неохочий язык. Тоже и мы в этом случаеохотно оборвали бы вопросы читателя или наложника, вновь погружаясь вблаженное забытье, -- когда бы дьявольская сила не нудила нас выискивать вабракадабре скрытого смысла:

812 Язя и вяза связь, как некий вид

813 Соотнесенных странностей игры

Я ненавижу такие игры: от них в висках у меня бьется отвратительнаяболь, -- но я отважно сносил ее и бесконечноC с безграничным терпением иотвращением комментатора вникал в увечные слоги, чтоб отыскать в отчетеГэзель хотя бы малый намек на участь несчастной девушки. Я не нашел ничего

Ни призрак старого Гентцнера, ни фонарик затаившегося бездельника, нисобственная ее мечтательная истерия не выразили здесь ничего, что можноистолковать, хотя бы отдаленно, как содержащее предупреждение или как-тосоотнесенное с обстоятельствами ее поспешающей смерти.

Сообщение Гэзель было бы и длиннее, если бы, как она рассказала Джейн,возобновление "скрябов" не подействовало вдруг на ее утомленные нервы

Светлый кружок, державшийся до поры в отдалении, вдруг задиристо прянул ксамым ее ногам так, что она едва не слетела с деревянной колоды, служившейей сиденьем. Внезапно ее поразила мысль, что она находится в общественеведомого и, может статься, весьма злокозненного существа, и с дрожью,только что не вывихнувшей ей лопатки, поспешила вернуться под возвышеннуюзащиту звездного неба. Знакомая тропа успокоительными жестами и прочимиутешительными знаменьями (одинокий сверчок, одинокий светоч уличной лампы)провожала ее до дома. Вдруг она стала и завопила от ужаса: нечто из темных ибледных пятен, сгустившихся в фантастическую фигуру, поднялось с садовойскамьи, чуть тронутой светом с крыльца. Я понятия не имею, какова может бытьв Нью-Вае ночная среднеоктябрьская температура, но удивительно, чтоотцовская тревога могла в настоящем случае принять такие размеры, какиеоправдали бы бдение на свежем воздухе в пижаме и в невыразимом "купальномхалате", который предстояло сменить моему подарку (смотри примечание кстроке 181).

Во всякой сказке непременно встретишь "три ночи", была третья ночь и вэтой печальной сказке. На сей раз ей захотелось, чтобы родители