Книга "Бледное пламя". Страница 27
кудлатой ее подружкой, покровительницу искусств, устроившую последнюювыставку тети Мод. Я увидел, как воротился Фрэнк и привез нью-вайскогоантиквара, подслеповатого мистера Каплуна, и его супругу, потрепаннуюорлицу. Я увидел, как подъехал на велосипеде аспирант-кореец в обеденномсмокинге, и как пришел пешком президент колледжа в мешковатом костюме. Яувидел, как, исполняя свой церемонный долг крейсировали среди света и тени,от окошка к окошку, в которых плавали, как марсиане, мартини с хайболами,двое юнцов из гостиничной школы, и вдруг уяснил, что хорошо -- отлично -знаю того, который потоньше. И наконец, в половине девятого (когда,представляю себе, хозяйка уже принялась трещать суставами пальцев, -имелось у ней такое нетерпеливое обыкновение) длинный, черный, торжественносверкающий лимузин -- на вид совершенные похоронные дроги -- поплыл в ауреподъездного пути, и пока семенил, чтобы распахнуть дверцу, толстыйчернокожий шофер, я увидел, с жалостью, как вышел из дому мой поэт с белымцветком в петлице и с улыбкой привета на подцвеченном алкоголем лице.
На следующее утро, едва завидев, что Сибил укатила за Руби, ихгорничной, ночующей на стороне, я перешел проулок, неся изящно и укоризненнообернутую коробку. На земле перед гаражом на глаза мне попалсяbuchmann, стопка библиотечных книг, очевидно забытая здесь Сибил. Ясклонился над ней, придавленный любопытством: в основном они принадлежалиперу мистера Фолкнера; в ту же минуту Сибил возвратилась, покрышкизахрустели гравием у меня за спиной. Я добавил к книгам подарок и водрузилвсю охапку на колени Сибил. Очень мило с моей стороны, -- но что за коробка?Просто подарок для Джона. Подарок? Что ж, разве вчера не был день егорождения? Да, но в конце концов, день рождения -- это ведь не более, какусловность, верно? Условность или не условность, но то был также и мойдень рождения -- с малой разницей в шестнадцать лет. Вот так так!Поздравляю. А как прошел прием? Ну, вы же знаете, каковы они, эти приемы(тут я полез в карман еще за одной книгой, -- за книгой, которой она неждала). Да, и каковы же они? Ах, ну, просто приходят люди, которых знаешьвсю жизнь и просто обязан пригласить, скажем, Бен Каплун или Дик Кольт, скоторыми мы учились в школе, этот вашингтонский кузен и тот, чьи романы вы сДжоном считаете таким пустозвонством. Мы не позвали вас, зная, как скучнывам такие затеи. Этого я и ждал.
-- К слову, о романах, -- сказал я, -- помните, мы однажды пришли кзаключению, вы, ваш муж и я, что шероховатый шедевр Пруста -- это громаднаяи омерзительная волшебная сказка, навеянный спаржей сон, совершенно несвязанный со сколько-нибудь возможными людьми какой бы то ни былоисторической Франции, сексуальный бурлеск, колоссальный фарс со словарем ипоэзией гения, но и не более того, с невозможно грубыми хозяевами, прошувас, позвольте мне договорить, и с еще более грубыми гостями, с достоевскимисварами и толстовскими тонкостями снобизма, повторенными и растянутыми доневыносимой длины, с восхитительными морскими видами и тающими аллеями, о,нет, не перебивайте меня, с игрою света и тени, способной поспорить с тою,что творят величайшие из английских поэтов, с флорой метафор, которую -Кокто, если не ошибаюстC -- определил как "мираж висячего сада", и, яеще не закончил, с нелепым, на резинках и проволочках романом междублондинистым молодым подлецом (выдуманным Марселем) и неправодподобнойjeunne fille{1}, обладательницей накладного бюста, толстой, как у Вронского (иу Левина), шеи и купидоновых ягодиц вместо щек, но -- и разрешите мне наэтом приятно закруглиться -- мы ошибались, Сибил, мы ошибались, отрицая занашим beaux tйnйbreux{2} способность наполнить книгу "человеческимсодержанием": вот оно, вот, оно, быть может, и отдает отчасти восемнадцатым,а то и семнадцатым веком, но -- вот оно. Пожалуйста, пролистайте,прелестница, эту книгу [предлагая ее], и хоть для иных она, что для скелетателекс, но вы найдете в ней изящную закладку, купленную во Франции, и пустьДжон ее сохранит. Au revoir{3}, Сибил, я должен идти. По-моему, у меня звониттелефон.
Я всего лишь лукавый земблянин. Просто на всякий случай я положил вкарман третий и последний том произведения Пруста в издании "Bibliothиque dela Plйiade"{1}, Париж, 1954, отметив в нем кое-какие места на страницах269-271. Мадам де Мортимар, решив, что среди "избранных" на ее суаре небудет мадам де Валькур, намеревается послать ей следующим утром такуюзаписку: "Дорогая Эдит, я скучаю по Вас, вчера я Вас почти не ждала [Эдитудивится: как она вообще могла меня ждать, не пригласив?], зная, что Вы неиспытываете особой любви к этого рода приемам, которые в лучшем случаевызывают у Вас скуку".
И это все о последнем дне рождения Джона Шейда
Строка 182: свиристель ... цикада
Снова с нами птица из строк 1-4 и 131. Она еще разпоявится в последней строке поэмы, и другая цикада, сбросив свою оболочку,ликующе запоет в строках 236-244
Строка 189: Староувер Блю
Смотри примечание к строке 626. Все это смахивает на игру вкоролевского гуська, только играют в нее не фишками, а самолетикамииз раскрашенной жести: нужно признать, игра довольно бессмысленная(переходим в клетку 209)
Строка 209: градус распада
Пространство-время само по себе есть распад. Градус летит на запад, ондостиг иссиня-серого Копенгагена (смотри примечание к строке 181)
Послезавтра (7 июля) он убудет в Париж. Он пронесся сквозь этот стих ипропал, -- чтобы со временем вновь испачкать наши страницы
Строки 213-214: Вот силлогизм
Годится разве мальчику в утешение. С течением жизни мы понимаем, чтомы-то и есть эти "другие"
Строка 230: домовой
Бывшая секретарша Шейда, Джейн Прово, которую я недавно разыскал вЧикаго, рассказала мне о Гэзель гораздо больше, чем ее отец; он взял заправило никогда не говорить о покойной дочери, а так как я не предвиделнынешних моих изыскательских и комментаторских занятий, то и не понуждал егоотвести душу, поведав мне обо всем. И то сказать, в этой Песни он отвел ее взначительной мере, портрет Гэзель получился ясным и полным, быть может,несколько слишком полным -- в рассуждении архитектоники, -- ибо читатель неможет не чувствовать, что портрет этот ширится и разрабатывается в ущербиным, более содержательным и редким материям, которые он вытесняет. Что ж,комментатор не вправе уклоняться от принятых им на себя обязательств,сколько бы скучными ни были сведения, кои ему надлежит собрать ипредставить. Отсюда и настоящее примечание.
По-видимому, в начале 1950-го года, задолго до событий в сарае (смотрипримечание к строке 345), шестнадцатилетняя Гэзель оказаласьвовлеченной в некоторые пугающие "психокинетические" проявления,продлившиеся около месяца. Поначалу, как можно понять, "домовой" намеревалсясписать творимые им безобразия на тетушку Мод, только-только скончавшуюся,-- первым объектом его упражнений стала корзинка, в которой она одно времядержала своего полупарализованного скай-терьера (у нас эту породу называют"плакучая ива"). Сибил усыпила животное вскоре после помещения его хозяйки вбольницу -- к немалой ярости Гэзель, бывшей вне себя от горя. Как-то поутрукорзинка выскочила из "так и не обжитого" святилища (смотри строки91-98) и пустилась в путь по коридору мимо открытой двери кабинета, вкотором работал Шейд; он видел, как она шуркнула, расплескивая скудное еесодержимое: ветхую попонку, каучуковую кость и выцветшую пятнами подстилку
Назавтра местом действия стала столовая, где одно из полотен тети Мод("Кипарис и летучая мышь") оказалось повернутым к стенке. Последовали идругие происшествия, например, короткие полеты, выполняемые ее эскизнойтетрадью (смотри примечание к строке 92), и натурально, разные стуки(особливо в святилище), пробуждавшие Гэзель от ее несомненно мирного сна всмежной спальне. Вскоре, однако, домовой исчерпал идеи, связанные с тетейМод, и стал, так сказать, более эклектичным. Все незатейливые передвижения,коими ограничиваются предметы в такого рода случаях, были проделаны и вэтом. Рушились кухонные кастрюли, в рефриджераторе отыскался (возможно,раньше положенного ему срока) снежок, по дому то тут, то там, сами собойвспыхивали лампы, стулья брели впереваAу, сбиваясь в непроходимой кладовке,на полу обнаруживались загадочные обрывки веревок, топотали ночами полестницам невидимые гуляки, и как-то раз, зимним утром, Шейд, поднявшись иглянув в окно на погоду, увидел кабинетный столик, на котором он держалраскрытого на букве "M" библеобразного "Уэбстера", в ошеломлении стоящимснаружи, прямо в снегу (это впечатление могло подсознательно участвовать всоздании строк 5-12).
Я представляю себе чувство странной неуверенности, которое испытывалиШейды или, по малой мере, Джон Шейд, -- как если бы части повседневного,плавно катящего мира поотвинтились, и вы обнаружили вдруг, что одна из вашихпокрышек едет с вами рядом, или рулевое колесо осталось у вас в руках. Мойбедный друг поневоле вспоминал драматические припадки своего отрочества игадал, -- не новая ли это генетическая вариация той же темы, продолженнойдеторождением. Старания утаить от соседей ужасные и унизительные явлениябыли не последней его заботой. Он испытывал страх и терзался жалостью. Ихоть им так и не удалось схватить за руку их рыхлую, хилую, неуклюжую исерьезную девушку, скорее заинтересованную, нежели напуганную, ни он, ниСибил ни разу не усомнились, что каким-то непонятным образом именно онаявляется опосредующей силой бесчинств, которые родители ее считали (тут яцитирую Джейн П.) "внешней вытяжкой или выделением безумия". В этой связиони мало что могли предпринять, -- отчасти потому, что не очень доверялисовременной шаманской психотерапии, но более из страха перед Гэзель и избоязни ее обидеть. Впрочем, они тайком побеседовали со старомодным и ученымдоктором Саттоном, и беседа укрепила их дух. Они подумывали о переезде в
