Книга "Другие берега". Страница 4
внизу одна от другой загораются в смертных руках восковыесвечи, образуя рой огней в мреении ладана, и иерей читает опокое и памяти, и лоснящиеся траурные лилии застят лицо того,кто лежит там, среди плывучих огней, в еще не закрытом гробу
ГЛАВА ВТОРАЯ
1
Я всегда был подвержен чему-то вроде легких, нонеизлечимых, галлюцинаций. Одни из них слуховые, другиезрительные, а проку от них нет никакого. Вещие голоса,останавливающие Сократа и понукавшие Жанну д'Арк, сводятся вмоем случае к тем обрывочным пустякам, которые -- поднявтелефонную трубку -- тотчас прихлопываешь, не желаяподслушивать чужой вздор. Так, перед отходом ко сну, но вполном еще сознании, я часто слышу, как в смежном отделениимозга непринужденно идет какая-то странная однобокая беседа,никак не относящаяся к действительному течению моей мысли
Присоединяется, иначе говоря, неизвестный абонент, безличныйпаразит; его трезвый, совершенно посторонний голос произноситслова и фразы, ко мне не обращенные и содержания стольплоского, что не решаюсь привести пример, дабы нечаянно незаострить хоть слабым смыслом тупость этого буб-нения. Ему естьи зрительный эквивалент -- в некоторых предсонных образах,донимающих меня, особенно после кропотливой работы. Я имею ввиду, конечно, не "внутренний снимок" -- лицо умершегородителя, с телесной ясностью возникающее в темноте поприложении страстного, героического усилия; не говорю я и о такназываемых muscae volitantes (Перелетающие мухи (лат.))--тенях микроскопических пылинок в стеклянистой жидкостиглаза, которые проплывают прозрачными узелками наискось позрительному полю, и опять начинают с того же угла, еслиперемигнешь. Ближе к ним -- к этим гипногогическим увеселениям,о которых идет неприятная речь,-- можно пожалуй поставитькрасочную во мраке рану продленного впечатления, которуюнаносит, прежде чем пасть, свет только что отсеченной лампы. Уменя вырастали из рубиновых оптических стигматов и Рубенсы, иРембрандты, и целые пылающие города. Особого толчка, однако, ненужно для появления этих живописных призраков, медленно и ровноразвивающихся перед закрытыми глазами. Их движение и сменапроисходят вне всякой зависимости от воли наблюдателя и всущности отличаются от сновидений только какой-то клейкойсвежестью, свойственной переводным картинкам, да еще тем,конечно, что во всех их фантастических фазах отдаешь себеполный отчет. Они подчас уродливы: привяжется, бывало,средневековый, грубый профиль, распаленный вином карл, наглорастущее ухо или нехорошая ноздря. Но иногда, перед самымзабытьем, пухлый пепел падает на краски, и тогда фотизмы моиуспокоительно расплываются, кто-то ходит в плаще среди ульев,лиловеют из-за паруса дымчатые острова, валит снег, улетаюттяжелые птицы.
Кроме всего я наделен в редкой мере так называемойaudition coloree -- цветным слухом. Тут я мог бы невероятнымиподробностями взбесить самого покладистого читателя, ноограничусь только несколькими словами о русском алфавите:латинский был мною разобран в английском оригинале этой книги.
Не знаю, впрочем, правильно ли тут говорить о "слухе":цветное ощущение создается по-моему осязательным, губным, чутьли не вкусовым чутьем. Чтобы основательно определить окраскубуквы, я должен букву просмаковать, дать ей набухнуть илиизлучиться во рту, пока воображаю ее зрительный узор
Чрезвычайно сложный вопрос, как и почему малейшее несовпадениемежду разноязычными начертаниями единозвучной буквы меняет ицветовое впечатление от нее (или, иначе говоря, каким именнообразом сливаются в восприятии буквы ее звук, окраска и форма),может быть как-нибудь причастен понятию "структурных" красок вприроде. Любопытно, что большей частью русская, инакописная, ноидентичная по звуку, буква отличается тускловатым тоном посравнению с латинской.
Черно-бурую группу составляют: густое, без галльскогоглянца, А; довольно ровное (по сравнению с рваным R) Р; крепкоекаучуковое Г; Ж, отличающееся от французского J, как горькийшоколад от молочного; темно-коричневое, отполированное Я, Вбелесой группе буквы Л, Н, О, X, Э представляют, в этомпорядке, довольно бледную диету из вермишели, смоленской каши,миндального молока, сухой булки и шведского хлеба. Группумутных промежуточных оттенков образуют клистирное Ч,пушисто-сизое Ш и такое же, но с прожелтью, Щ.
Переходя к спектру, находим: красную группу свишнево-кирпичным Б (гуще, чем В), розово-фланелевым М ирозовато-телесным (чуть желтее, чем V) В; желтую группу соранжеватым Е, охряным Е, палевым Д, светло-палевым И,золотистым У и латуневым Ю; зеленую группу с гуашевым П,пыльно-ольховым Ф и пастельным Т (вс° это суше, чем ихлатинские однозвучия); и наконец синюю, переходящую вфиолетовое, группу с жестяным Ц, влажно-голубым С, черничным Ки блестяще-сиреневым 3. Такова моя азбучная радуга (ВЕЕПСКЗ).
Исповедь синэстета назовут претенциозной те, кто защищенот таких просачиваний и смешений чувств более плотнымиперегородками, чем защищен я. Но моей матери все это показалосьвполне естественным, когда мое свойство обнаружилось впервые:мне шел шестой или седьмой год, я строил замок из разноцветныхазбучных кубиков -- и вскользь заметил ей, что покрашены онинеправильно. Мы тут же выяснили, что мои буквы не всегда тогоже цвета, что ее; согласные она видела довольно неясно, но затомузыкальные ноты были для нее, как желтые, красные, лиловыестеклышки, между тем как во мне они не возбуждали никакиххроматизмов. Надобно сказать, что у обоих моих родителей былабсолютный слух: но увы, для меня музыка всегда была и будетлишь произвольным нагромождением варварских звучаний. Могу победности понять и принять цыгановатую скрипку или какой-нибудьвлажный перебор арфы в "Богеме", да еще всякие испанские спазмыи звон,-- но концертное фортепиано с фалдами и решительно вседуховые хоботы и анаконды в небольших дозах вызывают во мнескуку, а в больших--оголение всех нервов и даже понос.
Моя нежная и веселая мать во всем потакала моемуненасытному зрению. Сколько ярких акварелей она писала при мне,для меня! Какое это было откровение, когда из легкой смесикрасного и синего вырастал куст персидской сирени в райскомцвету! Какую муку и горе я испытывал, когда мои опыты, моимокрые, мрачно-фиолетово-зеленые картины, ужасно коробились илисвертывались, точно скрываясь от меня в другое, дурное,измерение! Как я любил кольца на материнской руке, ее браслеты!Бывало, в петербургском доме, в отдаленнейшей из ее комнат, онавынимала из тайника в стене целую груду драгоценностей, чтобыпозанять меня перед сном. Я был тогда очень мал, и этиструящиеся диадемы и ожерелья не уступали для меня в загадочномочаровании табельным иллюминациям, когда в ватной тишине зимнейночи гигантские монограммы и венцы, составленные из цветныхэлектрических лампочек -- сапфировых, изумрудных, рубиновых,-глухо горели над отороченными снегом карнизами домов
2
Частые детские болезни особенно сближали меня с матерью. Вдетстве, до десяти что ли лет, я был отягощен исключительными,и даже чудовищными, способностями к математике, которыебыстро потускнели в школьные годы и вовсе пропали в пору моей,на редкость бездарной во всех смыслах, юности (от пятнадцати додвадцати пяти лет). Математика играла грозную роль в моихангинах и скарлатинах, когда, вместе с расширениемтермометрической ртути, беспощадно пухли огромные шары имногозначные цифры у меня в мозгу. Неосторожный гувернерпоторопился объяснить мне--в восемь лет--логарифмы, а в одномиз детских моих английских журналов мне попалась статейка профеноменального индуса, который ровно в две секунды мог извлечькорень семнадцатой степени из такого, скажем, приятного числа,как 3529471145760275132301897342055866171392 (кажется, 212, ноэто неважно). От этих монстров, откормленных на моем бреду икак бы вытеснявших меня из себя самого, невозможно былоотделаться, и в течение безнадежной борьбы я поднимал голову сподушки, силясь объяснить матери мое состояние. Сквозь моисмещенные логикой жара слова она узнавала все то, что самапомнила из собственной борьбы со смертью в детстве, и каким-тообразом помогала моей разрывающейся вселенной вернуться кНьютонову классическому образцу.
Будущему узкому специалисту-словеснику будетнебезынтересно проследить, как именно изменился, при передачелитературному герою (в моем романе "Дар"), случай, бывший и с
