Школьная библиотека

менее, чем в трехстах милях от стимулирующего Цинциннати. Ятолько следую за природой. Я верный пес природы. Откуда же этотчерный ужас, с которым я не в силах справиться? Лишил ли я еедевственности? Милостивые государыни, чуткие госпожи присяжные:я даже не был ее первым любовником!

32

Она рассказала мне, как ее совратили. Мы поедали в постелипресно-мучнистые бананы, подбитые персики да весьма вкусныекартофельные чипсы, и die Kleine мне все рассказала. Еемногословную, но сбивчивую повесть сопровождала не одна забавнаяmoue. Как я, кажется, уже отметил, мне особенно памятна однатакая ужимочка, основанная на подразумеваемом звуке "Ы", сискривлением шлепогубого рта и закаченными глазами, выражающимишаблонную смесь комического отвращения, покорности и терпимогоотношения к заблуждениям молодости.

Ее поразительный рассказ начался со вступительногоупоминания о подруге, которая с ней делила палатку, впредшествующее лето, в другом лагере, "очень шикарном", как онавыразилась. Эта сожительница ("настоящая беспризорница","полусвихнувшаяся" девчонка, но "молодчина") научила ее разнымманипуляциям. Сперва лояльная Лолита отказалась назвать ее.

"Это была, может быть, Грация Анджел?", спросил я.

Она отрицательно покачала головой. "Нет, совсем другая. Ееотец - большая шишка. Он -"

"Так, может быть - Роза Кармин".

"Конечно, нет. Ее отец -"

"Не Агнеса Шеридан, случайно?"

Она переглотнула и покачала головой, - а потом какспохватится!

"Слушай, откуда ты знаешь всех этих девчонок?"

Я объяснил.

"Словом, это другая", сказала она. "У нас много паскудницв гимназии, но такой не сыщешь. Если уж хочешь все знать, еезовут Елизабет Тальбот. Ее братья учатся у нас, а она перешла вдорогую частную школу; ее отец - директор чего-то".

Я вспомнил, с забавным уколом в сердце, как беднаяШарлотта, когда бывала в гостях, всегда норовила впустить вразговор всякие фасонистые штучки вроде: "Это было, когда моядочь совершала экскурсию с маленькой Тальбот..."

Я спросил, узнали ли матери об этих сапфическихразвлечениях.

"Ax, что ты", выдохнула Лолита, как бы вся осев и прижавмнимо-трепещущую руку к белой грудке, чтобы изобразить испуг иоблегчение.

Меня, однако, больше занимали гетеросексуальные шалости

Она поступила в гимназию одиннадцати лет после того, чтопереехала с матерью в Рамздэль со "среднего Запада". Что жеименно делали эти ее "паскудные" одноклассники и одноклассницы?

"Известно что... Близнецы, Антоний и Виола Миранда, недаром спали всю жизнь в одной постели, а Дональд Скотт, самыйбольшой балда в школе, занимался этим с Гэзель Смит в дядюшкиномгараже, а спортсмен Кеннет Найт выставлял свое имуществе напоказпри всяком удобном и неудобном случае, а -"

"Перелетим-ка в лагерь Ку", сказал спортсмен Гумберт, "носперва - перерыв". И после перерыва я узнал все подробности.

У Варвары Бэрк, крепкого сложения, блондинки, на два годастарше моей душеньки и, безусловно, лучшей пловчихи в лагере,была какая-то особенная байдарка, которую она делила с Лолитой"потому что я единственная из всех других девочек могла доплытьдо Ивового Острова" (какоенибудь, поло3аю, спортивноеиспытание). В продолжение всего июля месяца, каждое утро заметь, читатель, каждое проклятое утро - Варваре и Лолитепомогал нести байдарку из Оникса в Эрикс (два небольших озера влесу) тринадцатилетний Чарли Хольмс, сынок начальницы лагеря иединственный представитель мужского пола на две-три мили кругом(если не считать дряхлого, кроткого, глухого работника, дасоседа фермера, который иногда посещал Лагерь на старом форде,чтобы сбыть яйца, как это делают фермеры); каждое утро - о, мойчитатель! - эти трое ребят, срезая путь, шли наискосок черезпрекрасную невинную чащу, наполненную до краев всеми эмблемамимолодости, росой, грибами, черникой, пением птиц, и вопределенном месте, среди пышной чащобы, Лолита оставаласьстоять на страже, пока Варвара и мальчик совокуплялись закустом.

Сначала моя Лолита отказывалась "пробовать"; однаколюбопытство и чувство товарищества взяли верх, и вскоре она иВарвара отдавались по очереди молчаливому, грубому и совершеннонеутомимому Чарли, который, как кавалер, был едва липривлекательнее сырой морковки, но зато мог щегольнутьзамечательной коллекцией прозрачных чехольчиков, которые онвылавливал из третьего озера, превосходившего другие размером ипосещаемостью и называвшегося Озеро Клаймакс по имени соседнегофабричного города, столь бурно разросшегося за последнее время

Хотя, признавая, что это было "в общем ничего, забавно" и"хорошо против прыщиков на лице", Лолита, я рад сказать,относилась к мозгам и манерам Чарли с величайшим презрением

Добавлю от себя, что этот блудливый мерзавчик не разбудил, апожалуй, наоборот, оглушил в ней женщину, несмотря на"забавность".

Было уже около десяти утра. Угомонилась страсть, и ужасноесознание беды опустилось на меня, как пепел, что поощрялосьбудничной реальностью тусклого, невралгического дня, от которогоныло в висках. Коричневая, голенькая, худенькая Лолита,обращенная узкими белыми ягодицами ко мне, а лицом к дверномузеркалу, стояла, упершись руками в бока и широко раставив ноги(в новых ночных туфлях, отороченных кошачьим мехом), и сквозьсвесившийся локон морщила нос перед хмурым стеклом. Из коридорадоносились гулюкающие голоса чернокожих уборщиц, и немногопогодя была сделана вкрадчивая попытка, прерванная моим громовымокриком, отворить дверь в наш номер. Я велел Лолите отправитьсяв ванную и хорошенько намылиться под душем, в котором она весьмануждалась. Постель была в невероятном беспорядке, и вся вкартофельных чипсах. Девочка примерила костюмчик из синейшерсти, потом другой, состоявший из блузки без рукавов ивоздушной, клетчатой юбочки, но первый показался ей тесен, авторой - велик; когда же я стал просить ее поторопиться(положение начинало меня тревожить), она злобно швырнула моимилые подарки в угол и надела вчерашнее платье. Наконец, онабыла готова; я снабдил ее напоследок чудной сумочкой изподдельной телячьей кожи (всунув целую горсточку центов и двасовсем новеньких гривенника) и сказал ей купить себекакой-нибудь журнальчик в холле.

"Буду внизу через минутку", добавил я, "и на твоем месте,голубка, я бы не говорил с чужими".

Кроме моих бедных маленьких даров, укладывать было почтинечего; но мне пришлось посвятить некоторое время (что былорискованно - мало ли чего она могла натворить внизу) приведениюпостели в несколько более приличный вид, говорящий скорее опокинутом гнездышке нервного отца и его озорницы-дочки, чем оразгуле бывшего каторжника с двумя толстыми старыми шлюхами

Затем я оделся и распорядился, чтобы коридорный пришел забагажом.

Все было хорошо. Там, в холле, сидела она, глубоко ушедшаяв кроваво-красное кожаное кресло, глубоко погруженная в лубочныйкинематографический журнал. Сидевший напротив господин моих летв твидовом пиджаке (жанр гостиницы преобразился за ночь всомнительное подражание британскому усадебному быту) глядел, неотрываясь, через вчерашнмю газету и потухшую сигару на моюдевочку. Она была в своих почти форменных белых носочках и пегихбашмаках и в столь знакомом мне платьице из яркого ситца сквадратным вырезом; в желтоватом блеске лампы был заметнеезолотистый пушок вдоль загорелых рук и икр. Одна нога былазакинута через другую, высоко и легкомысленно; ее бледные глазаскользили по строкам, то и дело перемигивая. Жена Билляпреклонялась перед ним задолго до первой встречи; втайнелюбовалась этим знаменитым молодым киноартистом, когда он,бывало, ел мороженое у стойки в аптекарском магазине Шваба

Ничего не могло быть более детского, чем ее курносое веснущатоеличико, или лиловый подтек на голой шее, к которой недавноприсосался сказочный вурдалак, или невольное движение кончикаязыка, исследующего налет розовой сыпи вокруг припухших губ;ничего не могло быть безгрешнее, чем читать о Джиль, деятельнойстарлетке, которая сама шьет свой гардероб и штудирует"серьезную литературу"; ничего не могло быть невиннее, чемпробор в блестящих русых кудрях и шелковистый отлив на виске;ничего не могло быть наивнее... Но что за тошную зависть испыталбы вон тот мордастый развратник, кто бы он ни был (а смахивалон, между прочим, на моего швейцарского дядю Густава, тоже очень