Школьная библиотека

Меня не отпускает головная боль в тусклом воздухе этойсклепоподобной темницы, но я не сдамся. Написал уже свыше стастраниц, а ни до чего еще не договорился. Мой календарь начинаетпутаться. Я поехал за ней этак в середине августа 1947-го года

Нет, кажется, больше не могу. Сердце, голова - словом, всеплохо. Лолита, Лолита, Лолита, Лолита, Лолита, Лолита, Лолита,Лолита. Повторяй это имя, наборщик, пока не кончится страница

27

Все еще в Паркинггоне. С трудом удалось уснуть на часок

Проснулся от бессмысленного и ужасно изнурительного соития смаленьким мохнатым, совершенно мне незнакомым гермафродитом. Ктому времени было шесть часов утра, и мне вдруг пришло на ум,что, пожалуй, недурно приехать в лагерь раньше, чем условлено

Мне оставалось еще около ста миль езды, а потом предстоялодобираться до Туманных Гор и Брайсланда. Если я сказал, чтоприеду за Долли в середине дня, то лишь потому, что моенетерпеливое воображение требовало скорейшего наступлениямилосердной ночи; но теперь мне стали мерещиться всякиеосложнения и я весь трясся от мысли, что за время отсрочки онаможет вдруг взять да и позвонить в Рамздэль. Однако, когда вдевять тридцать утра я попытался завести мотор, оказалось, чтобатарея приказала долго жить, и был полдень, когда наконец япокинул Паркинггон.

Я домчался до места своего назначения в половине третьего;оставил автомобиль в сосновой роще, где хулиганского вида рыжиймальчишка в зеленой рубашке занимался в мрачном одиночествестаринной игрой - набрасыванием издалека подков на вбитый вземлю кол. Он молча указал мне на штукатурчатый домик, гденаходилась контора лагеря; мне пришлось, замирая от волнения,выслушивать в продолжение нескольких минут пронырливыесоболезнования лагерной начальницы, неряшливой, жизньюпотрепанной женщины с ржавого цвета волосами. Она сказала, чтоДолли уложилась и готова ехать; что девочка знает о болезниматери, но не знает, насколько это серьезно. Не хочет ли г-нГейз, т. е. г-н Гумберт, познакомиться с лагерными наставниками?Или взглянуть на домики, где помещаются девочки? Каждый из нихносит имя одного из зверьков Вальтера Диснея. Или осмотретьГлавный дом? А не то послать Чарли немедленно за ней? Девочкикак раз кончают украшать столовую для вечеринки (может быть,потом Шерли Хольмс расскажет кому-нибудь: на бедняге просто лицане было).

Хочу на минуту продлить эту сцену со всеми ее мелочами ироковыми подробностями. Карга, выписывающая расписку, скребущаяголову, выдвигающая ящик стола, сыплющая сдачу в моюнетерпеливую ладонь, потом аккуратно раскладывающая поверх монетнесколько ассигнаций с бодрым возгласом: "и вот еще десять!";фотографии девчоночек; еще живая цветисты бабочка, надежноприколотая к стенке (отдел природоведения); обрамленный дипломлагерной диэтистки; мои дрожащие руки; отзыв, приготовленныйусердной начальницей о поведении Долли Гейз за июль ("весьмаудовлетворительно; интересуется плаванием и греблей"); шумдеревьев и пение птиц, и мое колотящееся сердце...

Я стоял спиной к открытой двери и вдруг почувствовал приливкрови к голове, услышав за собой ее дыхание и голос. Онаявилась, волоча свой подскакивавший тяжелый чемодан. "Здрасте,здрасте", и смирно стала, глядя на меня лукавыми, радостнымиглазами и приоткрыв нежные губы, на которых играла чутьглуповатая, но удивительно обаятельная улыбка. Была она худее ивыше, и на миг мне почудилось, что лицо у нее подурнело посравнению с мысленным снимком, который я хранил больше месяца:щеки казались впавшими, и слишком частые веснушки как быразмазывали розовую деревенскую красоту ее черт. Это первоевпечатление (узенький человеческий интервал между двумя ударамихищного сердца) ясно предуказывало одно: все, что овдовеломуГумберту следовало сделать, все, что он хотел и собиралсясделать, - было дать этой осунувшейся, хоть и окрашенной солнцемсиротке aux yeux battus (и даже эти свинцовые тени под глазамибыли в веснушках) порядочное образование, здоровое, счастливоедетство, чистый дом, милых подружек, среди которых (если Паркисоблаговолят несчастного вознаградить) он, может быть, найдетхорошенькую отроковицу, предназначенную исключительно для геррадоктора Гумберта. Впрочем, во мгновение ока, как говорят немцы,эта небесно-добродетельная линия поведения была стерта, и ядогнал добычу (время движется быстрее наших фантазий!), и онаснова была моей Лолитой - и даже была ею больше, чем когдалибо

Я опустил руку на ее теплую русую головку и подхватил еечемодан. Она состояла вся из роз и меда; на ней было ее самоеяркое ситцевое платье с узором из красных яблочек; руки и ногипокрывал густой золотисто-коричневый загар; царапинки на нихпоходили на пунктир из крошечных запекшихся рубинов, а рубчатыеотвороты белых шерстяных носков кончались на памятном мнеуровне; и то ли из-за детской ее походки, то ли оттого, что япомнил ее всегда на плоских подошвах, но казалось, что еекоричнево-белые полуботинки ей слишком велики и что у нихслишком высокие каблуки. Прощай, лагерь "Ку", веселый "Ку-ку",прощай, простой нездоровый стол, прощай, друг Чарли! В жаркомавтомобиле она уселась рядом со мной, пришлепнула проворную мухуна своей прелестной коленке, потом, энергично обрабатывая во ртурезиновую жвачку и быстро вертя рукоятку, опустила окно на своейстороне и опять откинулась. Мы неслись сквозь полосатый,пятнистый лес.

"Как мама?", спросила она вежливенько, и я сказал, чтодоктора не совсем еще установили, в чем дело. Во всяком случаечто-то с желудком.

"Что-то жуткое?"

"Нет, с желудком".

Я объяснил, что нам придется оставаться некоторое времяпоблизости; больница находилась в деревне около веселого городкаЛепингвиля, где в начале девятнадцатого века жил знаменитый поэти где мы пересмотрим все кинопрограммы. Она нашла, что проект первый сорт и спросила, достигнем ли Лепингвиля до девятивечера.

"Мы будем в Брайсланде к обеду", ответил я. "А завтрапосетим Лепингвиль. Какова была вчерашняя экскурсия? Тебе былоочень весело в лагере?"

"У-гу"

"Жаль уезжать?"

"Унг-унг".

"Говори, Ло, а не хрюкай. Расскажи мне что-нибудь".

"Что именно, па-па-ша?(TM) (последнее слово оDа произнеслаочень раздельно и не без иронии}.

"Все равно что".

"Можно вас называть на ты и папа?" (при этом прищурилась,глядя на дорогу).

"Можно".

"Вот умора! Когда это вы в маму успели втюриться?"

"Придет день, милая Ло, когда ты поймешь многие чувства иположения, как, например, гармонию и красоту чисто духовныхотношений".

"Как же!", произнесла грубая нимфетка.

В диалоге наступила неопределенная пауза, заполненнаяживописной окрестностью.

"Посмотри-ка, Ло, сколько там коров на том склоне!"

"Мне кажется, меня вырвет, если посмотрю на еще однукорову".

"Знаешь, Ло, я ужасно скучал по тебе".

"А вот я по тебе не скучала. Мало того - мерзко изменяла,но это ровно ничего не значит, так как ты все равно пересталмной интересоваться. Вы здорово лупите, господин. Гораздоскорее, чем мама".

Я перешел со слепой скорости в семьдесят миль в час наполуслепую в пятьдесят.

"Почему ты думаешь, что я перестал тобой интересоваться?"

"Ну, во-первых, ты меня еще не поцеловал".

Внутренне обмирая, внутренне изнывая, я смутно увиделвпереди сравнительно широкую обочину и с подскоками ипокачиванием съехал на траву. Помни, что это ребенок, помни чтоэто...

Не успел автомобиль остановиться, как Лолита так и вплылав мои объятия. Не смея, не смея дать себе волю - не смеяпозволить себе понять, что именно это (сладкая влажность, зыбкийогонь) и есть начало той несказанной жизни, которую усилием волипри умелой поддержке судьбы я наконец заставил осуществиться не смея по-настоящему ее целовать, я прикасался к ее горячимраскрывающимся губам с величайшим благоговением, впивал еемелкими глотками - о, совершенно безгрешно! Но она, нетерпеливоерзнув, прижала свой рот к моему так крепко, что я почувствовал