Школьная библиотека

Обезьяной Бруно и лакированным манекеном, изображавшим кого-тоотсутствовавшего. Адам Круг, в коричневом халате, сидел прямо за ним. Нектослева попросил его передать книгу семье соседа справа, что он и сделал

Книга, как он заметил, была на самом деле коробочкой из красного дерева,формой и раскраской похожей на томик стихов, и Круг сообразил, что онасодержит какие-то тайные комментарии, которые могли бы помочь пораженномустрахом рассудку неподготовленного ученика. Круг пожалел, что не открылкоробочки или книги, пока та была у него в руках. Темой сочинения был вечерс Малларме, дядюшкой его матери, но он смог припомнить только "le sanglotdont j'étais encore ivre".

Вокруг все рьяно марали бумагу, и черная-черная муха, которую Шимпффернарочно приготовил для этого случая, обмакнув ее в тушь, разгуливала повыбритому участку прилежно склоненной главы Падука. Она оставила кляксу украсного уха и черную запятую на блестящем белом воротнике. Двое учителей -ее свояк и учитель математики -- деловито готовили за занавеской что-то,чему предстояло стать демонстрационным пособием при обсуждении следующейтемы. Они походили не то на рабочих сцены, не то на могильщиков -- на кого,Круг толком не мог разглядеть, мешал затылок Жабы. Падук и прочие продолжалиусердно писать, провал же Круга был полным -- непостижимым и ужаснымкрушением, -- ибо он вместо того, чтобы заучивать простые, но теперь уженедоступные строки, которые легко запоминали они, сущие дети, потратил времяна превращение в пожилого мужчину. Воровато, бесшумно Падук поднялся ссиденья, чтобы сдать свои бумаги экзаменатору, и рухнул, споткнувшись овыставленную Шимпффером ногу, и в оставленной им прорехе Круг ясно увиделочертания новой темы. Она была уже совсем готова к показу, но занавес еще нераздернули. Круг отыскал клочок чистой бумаги и изготовился записыватьвпечатления. Двое учителей развели занавес. Открылась Ольга, сидящая передзеркалом после бала, снимающая драгоценности. Еще затянутая в вишневыйбархат, она закинула назад сильные, неровно светящиеся локти, приподняв ихкак крылья, и стала расстегивать сверкающий ошейник. Он сознавал, что вместес ожерельем снимутся и позвонки, -- что в сущности оно-то и было еехрустальными позвонками, -- и испытывал мучительный стыд при мысли, чтокаждый в классе увидит и подробно опишет ее неизбежный, жалкий, невинныйраспад. Вспышка, щелчок; обеими руками она сняла прекрасную голову и, неглядя на нее, осторожно, осторожно, милая, смутно улыбаясь забавномувоспоминанию (кто бы подумал на танцах, что настоящая драгоценность взакладе?), поставила прекрасную подделку на мраморную полку туалетногостолика. И тут он понял, что следом пойдет и все остальное: бронзоватыелодочки со ступнями, перстни вместе с перстами и перси вместе с баюкающимиих кружевами... жалость и стыд его достигли зенита, и при окончательномжесте высокой, холодной стриптизки, снующей, как пума, по сцене туда и сюда,в приступе отвратительной дурноты Круг проснулся

6

-- Мы познакомились вчера, -- сказала комната. -- Я -- запасная спальняна dache [сельский дом, коттедж] Максимовых. А это ветряки на обоях.

-- Верно, -- откликнулся Круг. Где-то за тонкими стенами соснойпропахшего дома Eтно покрякивала печь, и Давид звонко рассказывал что-то,-- видимо, отвечая на вопросы Анны Петровны, видимо, завтракая с ней всоседней комнате.

Теоретически не существует абсолютного доказательства того, чтоутреннее пробуждение (когда опять находишь себя оседлавшим свою особу) неявляется на самом деле полностью беспрецедентным событием, совершеннооригинальным рождением. Как-то Эмбер и Круг обсуждали возможность того, чтоэто они выдумали in toto сочинения Вильяма Шекспира, потратив на подделкумиллионы миллионов, замазав взятками рты бессчетным издателям,библиотекарям, жителям Стратфорда-на-Авоне, ибо, приняв ответственность завсе сделанные за три столетия культуры ссылки на поэта, следуетпредположить, что ссылки эти -- суть подложные вставки, внесенные надуваламив настоящие произведения, ими же и подредактированные: в этом еще оставаласьнекоторая шероховатость, досадный изъян, но, вероятно, можно устранить иего, подобно тому, как упрощают перемудренную шахматную задачу, добавляя внее пассивную пешку.

Все это может быть верным и в отношении личного существования,воспринимаемого в момент пробуждения в ретроспективе: сам по себеретроспективный эффект есть весьма простая иллюзия, мало в чем отличная отизобразительной ценности глубины и дали, порождаемых окрашенной кистью наплоской поверхности; однако требуется нечто превосходящее кисть, чтобысоздать впечатление плотной реальности, подпираемой правдоподобным прошлым,логической неразрывности, ниточки жизни, подобранной именно там, где ееобронили. Изощренность такого фокуса граничит с чудом, если вспомнить обогромном числе деталей, требующих учета, требующих размещения в такомпорядке, чтобы внушалась мысль о работе памяти. Круг сразу знал, что женаего умерла, что он вместе с маленьким сыном поспешно бежал из города вдеревню, и что вид в раме окна (голые волглые ветви, бурая почва, белесоенебо, изба на дальнем холме) -- это не только образчик пейзажа этих именномест, но и поместили его сюда, дабы указать, что Давид поднял штору и вышелиз комнаты, не разбудив его; а кушетка в другом углу комнаты с почтираболепными "кстати" немыми жестами показывает -- видишь, вот, и вот, -- всенеобходимое, чтобы убедить его, что здесь ночевал ребенок.

Наутро вслед за смертью явились ее родственники. Эмбер ночью сообщилим, что она умерла. Заметьте, как гладко работает ретроспективная машинерия:все сходится одно к одному. Они (переключаясь на более плавные оборотыпрошлого) явились, они наводнили квартиру Круга. Давид как раз надевалвельветину. Силы прибыли значительные: ее сестра Виола, Виолин отвратныймуж, какой-то сводный брат с супругой, две дальних, едва различимых в туманекузины, и неопределенный старик, которого Круг никогда до того не видел

Подчеркнуть тщеславную напыщенность иллюзорной глубины. Виола сестру нелюбила, последние двенадцать лет они виделись редко. Она была в короткой,густопегой вуальке: вуалька доставала до веснущатой переносицы, не дальше, иза черными ее фиалками различалось поблескивание, жесткое и удовлетворенное

Светлобородый муж нежно ее подпирал, хотя на деле забота, которой надутыйпрохвост окружал ее острый локоть, лишь затрудняла ее спорые, умелыеперемещения. Она его скоро стряхнула. В последний раз его видели взирающим вдостойном молчании через окно на пару черных лимузинов, ожидавших у бордюра

Господин в черном и с синими запудренными челюстями -- представитель фирмыиспепелителей -- вошел сообщить, что самое время начать. Тут-то Круг и удралс Давидом через заднюю дверь.

Неся чемодан, еще мокрый от слез Клодины, он довел ребенка до ближайшейтрамвайной остановки и вместе с шайкой сонных солдат, возвращавшихся вказармы, прибыл на железнодорожный вокзал. Прежде, чем впустить его в поезд,идущий к Озерам, правительственные агенты проверили документы у него иглазные яблоки у Давида. Гостиница на Озерах оказалась закрытой, но послетого, как они побродили вокруг, веселый почтарь в желтом автомобиле отвез их(с письмом от Эмбера) к Максимовым. Чем реконструкция и завершается.

Общая ванная комната -- единственное негостеприимное место в домедрузей, особенно если вода в ней сначала течет чуть теплая, а потом ледяная

Длинный серебряный волос впечатался в дешевый пряник миндального мыла

Раздобыть туалетную бумагу в последнее время стало трудненько, ее заменилинанизанные на крюк обрывки газеты. На дне унитаза плавал конвертик отбезопасного лезвия с ликом и подписью д-ра З. Фрейда. Если я останусь здесьна неделю, подумал он, эта чуждая древесина постепенно смягчится и очиститсяв повторяющихся соприкосновениях с моей прижимистой плотью. Он осмотрительноополоснул ванну. Резиновая трубка брызгалки, булькнув, слетела с крана. Сверевки свисали два чистых полотенца и какие-то черные чулки, то ливыстиранные, то ли ждущие стирки. Бок о бок стояли на полке бутылкаминерального масла, наполовину пустая, и серый картонный цилиндр -- прежняясердцевина туалетного рулона. Стояли там и два популярных романа("Отброшенные розы" и "На Тихом Дону без перемен"). Улыбнулась, признав его,зубная щетка Давида. Он уронил на пол мыло для бритья, а когда поднял, кмылу оказался приклеен серебряный волос.

Максимов был в столовой один. Дородный пожилой господин, он сунул вкнигу закладку, с радушной поспешностью встал и пожал гостю руку крепко,словно ночной сон был опасным и длительным путешествием. "Как отдыхалось[Kak pochivali]?" спросил он и, озабоченно хмурясь, проверил температурукофейника под стеганым шутовским колпаком. Глянцевитое, розовое лицоМаксимова было выбрито по-актерски гладко (устарелое уподобление);совершенно лысую голову покрывала ермолка с кистью; одет он был в теплуюкуртку с бранденбургами. "Рекомендую, -- сказал он, указывая мизинцем. -Насколько могу судить, -- единственный сыр, который не тяжелит желудка."

Он был из тех людей, которых любишь не за какой-то блестящий талант (уэтого отставного коммерсанта талантов и вовсе не было), но потому, чтокаждая проведенная с ним минута приходится ровно впору твоим жизненныммеркам. Есть дружбы, подобные циркам, водопадам, библиотекам; есть и иные,сравним их со старым халатом. Разберите на части ум Максимова и ничегопривлекательного вы в нем не найдете: идеи консервативны, вкусынеразборчивы; но так или иначе, эти скучные части слагались в замечательноуютное и гармоничное целое. Честности его не разъедала никакая изысканностьмысли, он был надежен, как окованный сталью дубовый сундук, и когда Кругоднажды заметил, что слово "лояльность" напоминает ему звучаньем и видомзолоченую вилку, лежащую под солнцем на разглаженном бледно-желтом шелке,Максимов ответил довольно холодно, что для него лояльность исчерпывается еесловарным значением. Здравый смысл оберегала в нем от самодовольнойвульгарности тайная тонкость чувств, а несколько голая и лишенная птицсимметрия его разветвленных принципов лишь чуть-чуть колебалась под влажнымветром, дующим из областей, которые он простодушно полагал не сущими. Чужиенесчастья заботили его больше собственных бед; и будь он старым морскимкапитаном, он бы скорее затонул со своим кораблем, чем виновато плюхнулся впоследнюю спасательную шлюпку. В данный момент он собирался с духом,