Школьная библиотека

густо-лесистые акры поместья твоей тетки.

Теперь откуда ни возьмись появляется некто -- à pas de loup -- высокиймальчик с черными усиками и иными отметинами неуютного созревания. Не я, неХедрон. Тем летом мы только и делали, что играли в шахматы. Мальчикприходился тебе двоюродным братом, и пока мы с товарищем, там, за рекой,вникали в собрание прокомментированных партий Тарраша, он доводил тебя заобедом до слез изощренными, с ума сводящими насмешками, а после, якобы дляпримирения прокравшись за тобой на чердак, где ты хоронила горестныерыдания, целовал твои мокрые глаза, горячую шею, спутанные волосы и норовилзабраться подмышки и за подвязки, ибо ты была для своих лет замечательнокрупной, созревшей девушкой; и все же он, несмотря на приятную внешность иголодные жесткие лапы, умер годом позднее от чахотки.

А еще позднее, когда тебе было двадцать, а мне двадцать три, мыповстречались на рождественской вечеринке и обнаружили, что были в то летососедями, пять лет назад -- пять потерянных лет! И именно в ту минуту, когдав испуганном изумлении (испуганном неумелой работой судьбы) ты прижалаладонь ко рту, глядя на меня очень круглыми глазами, и прошептала: "да ведьи я там жила!", -- в моей памяти вспыхнул зеленый лужок возле фруктовогосада и крепкая девочка, осторожно несущая выпавшего из гнезда покрытогопухом птенца, но ты ли то была в самом деле, -- этого никакие раскопки ипросеиванья ни подтвердить, ни опровергнуть не смогли.

Фрагменты письма, отправленного мертвой женщине в царство небесное еенетрезвым мужем

10

Он избавился от ее мехов, от всех ее фотографий, от ее огромнойанглийской губки и от запасов лавандового мыла, от зонта, от салфеточногокольца, от фарфорового совенка, купленного ею для Эмбера, да так ему и неотданного, -- и все-таки она отказывалась забываться. Когда (лет пятнадцатьназад) его родители погибли в железнодорожном крушении, он смог умеритьстрах и страдание, написав Главу III (Глава IV в позднейшей редакции) своей"Mirokonzepsii", где он взглянул прямо в глазницы смерти и обозвал еепакостью и собакой. Одним лишь сильным движением крупных плеч он стряхнулнаслоения святости, облепившие это чудище, и когда рухнули, подняв огромноеоблако пыли, истрепанные рогожи, покровы и украшения, он испытал что-товроде уродливого облегчения. Вот только сможет ли он снова проделать это?

Ее платья, чулки и шляпы, и туфли милосердно исчезли вместе с Клодиной,когда та, вскоре после ареста Хедрона, ушла от него, запуганная агентамиполиции. Агентства, которые он обзвонил, пытаясь найти ей взамен ученуюняню, помочь ему не смогли; но через пару дней после ухода Клодины в дверьпозвонили и там, на площадке, стояла молоденькая девчушка с чемоданом в рукеи предлагала свои услуги. "Я отзываюсь, -- смешно сказала она, -- на имяМариэтта"; -- она служила горничной и моделью в доме знаменитого живописца,жившего в 30-й квартире, прямо над Кругом; да вот теперь ему пришлосьпереехать вместе с женой и двумя другими художниками далеко в провинцию, вгораздо менее комфортабельную тюрьму. Мариэтта стащила вниз второй чемодан итихо вселилась в комнату около детской. У нее были хорошие рекомендации отДепартамента Общественного Здоровья, грациозные ноги и бледное, нежноочерченное, не очень хорошенькое, но симпатичное детское личико с, казалось,запекшимися губами, всегда приоткрытыми, и темные, странно лишенные блескаглаза: зрачки почти совпадали оттенком с райком, поместившимся нескольковыше обычного, в непроницаемой тени сажных ресниц. Ни румяна, ни пудраникогда не касались ее на редкость бескровных, равномерно просвечивающихщек. Она носила длинные волосы. Круга смущало чувство, что он ее виделпрежде, вероятно, на лестнице. Золушка, маленькая замарашка, что, вытираяпыль, бродит, погруженная в сны наяву, вечно матово бледная и несказанноусталая после последнего бала. В целом, было в ней что-то неприятное, -- вее волнистых каштановых волосах, в их резком каштановом запахе; но Давидуона понравилась, а стало быть, в конце концов, подошла

11

В день рождения Круга его известили по телефону, что Глава Государствасоблаговолил одарить его личной беседой, и едва успел распыхтевшийся философопустить телефонную трубку, дверь распахнулась и, -- совершенно как натеатре, лакей из тех, что возникают и коченеют за полсекунды до того, какхлопнет в ладоши их подставной хозяин (которого они между актами обижают, аможет и поколачивают), -- щелкнул каблуками и откозырял с порогафрант-адъютант. Ко времени, когда дворцовый автомобиль, громадный черныйлимузин, заставляющий вспомнить о похоронах по первому разряду валебастровых городах, прибыл в пункт назначения, раздражение Круга сменилосьчем-то вроде угрюмого любопытства. Круг, одетый вполне официально, обут был,однако, в домашние шлепанцы, и двое гигантских привратников (которых Падукунаследовал вместе с подпирающими балконы униженными кариатидами) глазели наего рассеянные ступни, шаркавшие по мраморным ступеням. С этой минуты вокругнего постоянно и тихо кишело множество разного сброда в мундирах, заставляяего переходить туда и сюда, -- не определенными жестами или словами, нобестелесным упругим давлением. Его препроводили в приемную, где вместообычных журналов предлагались на выбор головоломки (стеклянные, к примеру,безделицы, внутри которых метались яркие, безнадежно подвижные шарики, коиследовало заманить в пустые орбиты безглазых клоунов). Через минуту явилисьдвое мужчин в масках и всесторонне его обыскали. Затем один удалился заширму, другой же извлек откуда-то пузырек с биркой"H2SO4" и схоронил его в левой подмышке Круга

Заставив Круга принять "непринужденную позу", он призвал своего компаньона,тот приблизился с нетерпеливой улыбкой и тут же сыскал пузырек, вслед за чембыл обвинен в подглядывании сквозь kwazinku [щель между створками ширмы]

Быстрое разрастание ссоры пресеклось появлением zemberla [камергера]

Чопорный старенький персонаж тотчас приметил, что Круг обут неподобающимобразом; и вихрь лихорадочных поисков пронесся по гнетущим просторам дворца

Вкруг Круга начала собираться небольшая коллекция разного рода обувки -множество измызганных бальных штиблет, крохотный девичий шлепанец,отороченный траченным молью беличьим мехом, какие-то окровавленные валенки,туфли коричневые, туфли черные и даже пара полусапог с приделанными к нимконьками. Только они и сгодились для Круга, и прошло еще несколько времени,пока отыскались руки и инструменты, способные лишить их подошвызаржавленных, но грациозно изогнутых приложений.

Вслед за этим zemberl препроводил Круга к ministru dvortza фон Эмбиту(немецкого происхождения). Эмбит немедленно объявил себя смиреннымпоклонником кругова гения. "Mirokonzepsia", сообщил он, сформировала его ум

Больше того, его двоюродный брат учился у профессора Круга, известногомедика, -- это часом не родственник? Нет. Несколько минут ministr предавалсясветской болтовне (странная была у него привычка слегка всхрапывать, преждечем что-то сказать), потом взял Круга под руку, и они пошли длиннымкоридором с дверьми по одной стороне и просторами гобелена, то оливковою, тосалатно-зеленого, изображающего что-то вроде бесконечной охоты всубтропических кущах, -- по другой. Гостю пришлось осмотреть различныекомнаты, т.е. его провожатый тихо приотворял дверь и уважительным шепотомнаправлял его интерес на тот или иной объект, достойный внимания. Первая изпоказанных комнат вмещала выполненную в бронзе контурную карту страны;города и села представлялись на ней разноцветными полу- и вполнедрагоценными камнями. В следующей юная машинистка вникала в содержаниенекоторых документов, и так погружена была она в их расшифровку, и такнеслышно проник в эту комнату ministr, что барышня дико завизжала, когда онвсхрапнул у нее за спиной. Затем навестили классную: десятка два смуглыхармянских и сицилийских мальчиков старательно что-то писали за красногодерева партами, а их eunig, жирный старик с крашенными волосами и налитымикровью глазами, сидел перед ними и раскрашивал ногти, и зевал, не раскрываярта. Особенный интерес представляла совершенно пустая комната, в которойкакая-то вымершая мебель оставила медвяно-желтые квадраты на коричневатыхполах: фон Эмбит тут задержался и Круга заставил задержаться, и указал емумолча на пылесос, и постоял, елозя глазами туда и сюда, как бы порхая ими посвятыням древнего храма.

Однако кое-что еще более поразительное имелось в запасе pour la bonnebouche. Notamment, une grande pièce bien claire со столами и стульямискромной лабораторной породы, и нечто, смахивающее на особо крупный исложный радиоприемник. Из этой машины исходило постоянное уханье вродебиения африканского барабана, и трое врачей в белом подсчитывали числоударов в минуту. Со своей стороны, два грозной наружности молодца из личнойохраны Падука контролировали докторов, производя отдельный подсчет

Хорошенькая медсестра читала в углу "Отброшенные розы", и личный врачПадука, огромный мужчина с младенческим личиком и в запыленном на видсюртуке крепко спал за проекционным экраном. Тумм-па, тумм-па, тумм-па,повторяла машина, и время от времени лишняя систола слегка нарушала ритм.

Обладатель сердца, к усиленным стукам которого прислушивались эксперты,помещался в своем кабинете в пятидесяти примерно футах отсюда. Солдаты егоохраны -- сплошь кожи и патронташи -- придирчиво рассмотрели бумаги Круга ифон Эмбита. Последний господин по забывчивости не прихватил фотокопии сосвидетельства о рождении, а значит не мог быть пропущен -- к большому его,но впрочем добродушному огорчению. Круг вошел один.

Падук, затянутый от карбункула до мозолей в серое полевое сукно, стоял,сложив за спиною руки и повернувшись этой спиной к читателю. Одетый иустановленный описанным выше образом, он стоял перед унылым французскимокном. Драные облака неслись по белесому небу, чуть дребезжало в окнестекло. Комната, увы, когда-то была бальной залой. Стены ее оживляла густаялепнина. Несколько стульев, плывших по пустынной глади зеркал, былираззолочены. Также и радиатор. Один угол комнаты срезал огромный письменный