Школьная библиотека

стол.

-- Я тут, -- сказал Круг.

Падук повернулся на каблуках и, не глядя на посетителя, прошествовал кстолу. Там он утоп в обтянутом кожей кресле. Круг, которому начал жать левыйботинок, поискал куда бы присесть, не нашел и оглянулся на золоченые стулья

Однако хозяин дома предусмотрел и это: раздался щелчок, и копия klubzessela[кресла] Падука выскочила из ловушки вблизи стола.

Физически Жаба мало переменился, разве что каждая из частичек видимогоего организма расширилась и загрубела. Клок волос на макушке шишковатой, досиневы выбритой головы был аккуратно расчесан надвое. Был он прыщавее, чемкогда-либо, и приходилось гадать, какой же могучей силой воли долженобладать человек, чтоб удержаться и не выдавить черные головки, засорившиегрубые поры крыльев и окрестностей крыльев его толстоватого носа. Верхнююгубу уродовал шрам. Кусок пористого пластыря был прилеплен сбоку отподбородка; еще больший кусок с замызганным уголком и сбившимся ватнымтампоном виднелся в складке шеи, как раз над жестким воротом полувоенногофренча. Словом, он был немножко слишком поганым, чтобы казатьсяправдоподобным, поэтому давайте позвеним в колокольчик (что в когтях убронзового орла), и пусть похоронщик слегка его приукрасит. Ну вот, кожавычищена и обрела марципановый ровный оттенок. Лоснистый гладкий парик сизысканно переплетенными рыжими и белокурыми прядями прикрывает голову

Розовая краска спрятала непристойный шрам. Право, прелесть что было бы залицо, если бы нам удалось закрыть ему глаза. Но как ни давили мы на веки,они распахивались снова. Я никогда не замечал, какие у него глаза, или жеего глаза изменились.

Они были как у рыбы в запущенном аквариуме -- тинистые, бессмысленныегляделки, к тому же бедняга смертельно смутился, оказавшись наедине сбольшим, тяжелым Адамом Кругом.

-- Ты хотел меня видеть. В чем твои горести? В чем твоя правда? Людивечно хотят видеть меня и говорить со мной о своих горестях, о своихправдах. Я устал, мир устал, мы оба устали. Горести мира -- мои горести. Яговорю им: говорите со мной о горестях ваших. Чего же ты хочешь?

Этот маленький спич был пробормотан медленно, ровно, невыразительно. И,пробормотав его, Падук склонил главу и уставился на свои руки. То, чтоосталось от его ногтей, выглядело узенькими полосками, потонувшими вжелтоватом мясе.

-- Ну, что же, -- сказал Круг, -- коли ты так это излагаешь,dragotzennyi [дражайший], то я хочу выпить.

Телефон уважительно звякнул. Падук выслушал его. Щека у него, пока онвыслушивал, дергалась. Затем он передал трубку Кругу, который с удобствомоблапил ее и сказал: "Да".

-- Профессор, -- сказал телефон, -- это всего лишь совет, не более. Какправило, Главе Государства не говорят 'dragotzennyi'.

-- Понятно, -- сказал Круг, вытягивая ногу. -- Кстати, не откажите влюбезности, принесите сюда коньяку. Обождите немного---

Он вопросительно взглянул на Падука, и тот сделал отчастипроповеднический, или же галльский жест усталости и отвращения -- поднял оберуки и уронил их снова.

-- Один коньяк и стакан молока, -- сказал Круг и повесил трубку.

-- Больше двадцати пяти лет, Мугакрад, -- сказал Падук, помолчав. -- Тыостаешься прежним, но мир кружится. Гумакрад, бедный, моBенький Гумрадка.

-- И тут, -- сказал Круг, -- они разговорились о былых временах,вспомнили учителей с их причудами, -- одними и теми же, не странно ли, напротяжении многих лет, и что же могло быть забавней привычных вычур? Брось,dragotzennyi, бросьте, сударь, все это мне знакомо, да к тому же, у нас естьчто обсудить, и оно важнее клякс и снежков.

-- Ты можешь пожалеть об этом, -- сказал Падук.

Круг побарабанил пальцами по своему краю стола. Затем нащупал длинныйнож для бумаг, слоновая кость.

Вновь зазвякал телефон. Падук послушал.

-- Тебе советуют ножа здесь не трогать, -- сказал он Кругу и, вздохнув,положил трубку. -- Зачем ты хотел меня видеть?

-- Я не хотел. Хотел ты.

-- Ладно, зачем я хотел? Тебе это ведомо, бедламный Адам?

-- Затем, -- ответил Круг, -- что я единственный, кто способен встатьна другой конец доски и заставить твой край подняться.

В дверь отрывисто стукнули и вошел, звеня подносом, zemberl. Онрасторопно обслужил двух друзей и вручил Кругу письмо. Круг отхлебнул иначал читать, что там написано. "Профессор, было написано там, -- Вашиманеры все еще некорректны. Вам следовало бы принять во внимание, чтонесмотря на узкий и ломкий мостик школьных меморий, соединяющий ваши двестороны, вглубь их разделяет пропасть величия и власти, которую дажегениальный философ (а именно таковым Вы и являетесь -- да, сударь!) не имеетнадежды измерить. Не должно Вам допускать себя до этой гадкой фамильярности

Приходится вновь предупреждать Вас. Умолять Вас. В надежде, что туфли неслишком жмут, остаюсь -- Ваш доброжелатель."

-- Ну-ну, -- сказал Круг.

Падук омочил губы в пастеризованном молоке и заговорил еще болеехриплым голосом.

-- Теперь позволь, я тебе скажу. Они приходят и говорят мне. Почемумедлит этот достойный и умный человек? Почему не служит он Государству? И яотвечаю: не знаю. И они также теряются в догадках.

-- Это какие же такие "они"? -- сухо осведомился Круг.

-- Друзья -- друзья закона, друзья законодателя. И деревенские общины

И городские клубы. И великие ложи. Почему это так, почему он не с нами? Ялишь эхо их вопрошаний.

-- Черта лысого ты эхо, -- сказал Круг.

Дверь слегка приоткрылась, и вошел жирный серый попугай с запискою вклюве. Он ковылял к столу на уродливых дряхлых лапах, и когти его издавализвук, какой производят на покрытых лаком полах собаки с необстриженныминогтями. Падук выпрыгнул из кресла, подскочил к престарелой птице и вышиб ееиз комнаты, точно футбольный мяч. И грохнул дверью. Телефон верещал изпоследних сил. Падук выдрал его из розетки и вбил в ящик стола.

-- А теперь -- ответ, -- произнес он.

-- Которым обязан мне ты, -- сказал Круг. -- Прежде всего, я хочузнать, почему схвачены четверо моих друзей? Не для того ли, чтобы создатьвокруг меня вакуум? Оставить меня дрожать в пустоте?

-- Твой единственный друг -- Государство.

-- Понятно.

Пасмурный свет из высоких окон. Унылый завой буксира.

-- Хорошенькую мы изображаем картину, -- ты, что-то вроде Erlkönig'а, ия -- мальчонка, вцепившийся в прозаического всадника и вперившийся вволшебные туманы. Пф!

-- Все, что нам нужно, -- это тот кусочек тебя, в котором упрятанарукоятка.

-- Ее не существует, -- рявкнул Круг и ударил кулаком по своей сторонестола.

-- Я тебя умоляю, будь осторожней. В стенах полно замаскированных дыр ив каждой -- нацеленная на тебя винтовка. Так ты уж, пожалуйста, без жестов

Они нынче нервные. Все от погоды. Эта серая мразь.

-- Если, -- сказал Круг, -- ты не можешь оставить меня и моих друзей впокое, дай им и мне выехать за границу. Это избавит тебя от массы хлопот.

-- Что ты, собственно, имеешь против моего правительства?

-- Меня нисколько не интересует твое правительство. Меня возмущаюттолько твои попытки вызвать во мне интерес к нему. Оставь меня одного.

-- "Один" -- гнуснейшее слово во всем языке. Никто не бывает один

Когда в организме клетка заявляет: "оставьте меня одну", возникает рак.

-- В какой тюрьме или тюрьмах они сидят?

-- Виноват?

-- Где, например, Эмбер?

-- Ты хочешь знать слишком много. Эти скучные технические материи,право, не заслуживают интереса со стороны такого ума, как твой. Ну, атеперь---

Нет, не совсем так все это происходило. Прежде всего, большую частьвстречи Падук промолчал. Сказанное же им свелось к нескольким отрывистымплоскостям. Наверняка, он слегка барабанил пальцами по столу (эти всебарабанят), и Круг отзывался собственной дробью, но более ничем нервозностине выказывал. Снятые сверху, они вышли бы в китайской перспективе -- вродекукол, отчасти обмякших, но, верно, с жесткой сердцевиной под благовиднымиодеяниями, -- один привалился к столу в полоске серого света, другой сидитот стола несколько вбок, скрестивши ноги и покачивая вверх-вниз ступней, тойчто повыше, -- и скрытый зритель (какое-нибудь антропоморфное божество, кпримеру) наверняка позабавился бы формой видимых сверху человечьих голов

Падук отрывисто осведомился у Круга, достаточно ли тепло в его (Круга)квартире (никто, разумеется, не мог ожидать, что революция обойдется безперебоев в снабжении углем), и Круг ответил: да, достаточно. А нет ли у негозатруднений с молоком и редисом? В общем есть, незначительные. Он отметилответ Круга на странице календаря. Его опечалила весть о том, что Круговдовел. Не приходится ли ему родственником профессор Мартин Круг? А упокойной супруги родственники имелись? Круг предоставил ему необходимыесведения. Падук откинулся в кресле и постучал себя по кончику носа резиновойоконечностью шестигранного карандаша: теперь он держал его за концы,горизонтально, и слегка перекатывал между большими и указательными пальцами,видимо заинтересованный пропажей и появлением Эберхарда Фабера No

23/8. Эта роль не из трудных, но все же актеру следуетбыть осторожным и не переусердствовать в том, что Грааф называет где-то"мерзостной нарочитостью". Круг между тем потягивал свой коньяк и нежнонянчил стакан. Внезапно Падук резко согнулся к столу, выдрал ящик и вынулукрашенный лентами отпечатанный текст. И протянул его Кругу.

-- Придется надеть очки, -- сказал Круг