Школьная библиотека

это сделать; он теперь полулежал на кушетке, неудобносогнувшись, и голова на подушке была, как восковая. Намгновение ее охватил ужас, не умер ли он внезапно, она дажетронула его кисть, мягкую и теплую. Когда она разогнулась, топочувствовала боль в плече. "Тяжелая голова",-- шепнула она,глядя на спящего, и тихо вышла из комнаты, унося неудачный свойподарок. Горничную, встреченную в коридоре, она просила Лужинаразбудить через час и, беззвучно спустившись по лестнице,направилась по солнечным улицам в теннисный клуб,-- и поймаласебя на том, что все еще старается не шуметь, не делать резкихдвижений. Горничной будить Лужина не пришлось,-- он проснулсясам и сразу начал усиленно вспоминать прелестный сон, которыйему приснился,-- зная по опыту, что, если сразу не начнешьвспоминать, то уже потом будет поздно. А видел он во сне, будтостранно сидит,-- посредине комнаты,-- и вдруг, с нелепой иблаженной внезапностью, присущей снам, входит его невеста,протягивая коробку, перевязанную красной ленточкой. Одета онатоже по моде сновидений,-- белое платье, беззвучные белыетуфли. Он хотел обнять ее, но вдруг затошнило, закружиласьголова, невеста тем временем рассказывала, что необычайно пишуто нем в газетах, но что мать все-таки не хочет, чтобы онипоженились. Вероятно, было еще много, много чего, но память неуспела догнать уплывавшее,-- и, стараясь через час и, беззвучноспустившись по лестнице, направилась по сопо крайней мере нерастерять того, что ему удалось вырвать у сновидения, Лужиносторожно задвигался, пригладил волосы, позвонил, чтобыпринесли ему обед. После обеда пришлось засесть за игру, и вэтот день мир шахматных представлений проявил ужасную власть

Он играл без передышки четыре часа и победил, но, когда уже селв таксомотор, то по пути забыл, куда отправляется, забыл, какойадрес дал прочесть шоферу ("...вас вечером"), и с интересомждал, где автомобиль остановится.

Дом он, впрочем, узнал,-- и опять были гости, гости,-- новдруг Лужин понял, что он просто вернулся в недавний сон, ибоневеста шепотом спросила его: "Ну что, не тошнит больше?"-- икак же она могла об этом знать наяву? "В хорошем сне мыживем,-- сказал он ей тихо.-- Я ведь все понял". Он посмотрелвокруг себя, увидел стол и лица сидящих, отражение их всамоваре -- в особой самоварной перспективе -- и с большимоблегчением добавил: "Значит, и это тоже сон? эти господа -сон? Ну-ну..." "Тише, тише, что вы лопочете",-- беспокойнозашептала она, и Лужин подумал, что она права, не надоспугивать сновидение, пусть они посидят, эти люди, до поры довремени. Но самым замечательным в этом сне было то, что кругом,по-видимому, Россия, из которой сам спящий давненько выехал

Жители сна, веселые люди, пившие чай, разговаривали по-русски,и сахарница была точь-в-точь такая же, как та, из которой ончерпал сахарную пудру на веранде, в летний малиновый вечер,много лет тому назад. Это возвращение в Россию Лужин отметил синтересом, с удовольствием.

Оно его забавляло, главным образом, как остроумноеповторение известной идеи, что бывает, например, когда в живойигре на доске повторяется в своеобразном преломлений чистозадачная комбинация, давно открытая теорией.

Все время, однако, то слабе5, то резче, проступали в этомсне тени его подлинной шахматной жизни, и она, наконец,прорвалась наружу, и уже была просто ночь в гостинице,шахматные мысли, шахматная бессонница, размышления над остройзащитой, придуманной им против дебюта Турати. Он яснободрствовал, ясно работал ум, очищенный от всякого сора,понявший, что все, кроме шахмат, только очаровательный сон, вкотором млеет и тает, как золотой дым луны, образ милой,ясноглазой барышни с голыми руками. Лучи его сознания, которые,бывало, рассеивались, ощупывая окружавший его не совсемпонятный мир, и потому теряли половину своей силы, теперьокрепли, сосредоточились, когда этот мир расплылся в мираж, иуже не было надобности о нем беспокоиться. Стройна, отчетлива ибогата приключениями была подлинная жизнь, шахматная жизнь, и сгордостью Лужин замечал, как легко ему в этой жизнивластвовать, как все в ней слушается его воли и покорно егозамыслам. Некоторые партии, им сыгранные на берлинском турнире,были знатоками тогда же названы бессмертными. Одну он выиграл,пожертвовав последовательно ферзем, ладьей, конем; в другойзанял такую динамическую позицию одной своей пешкой, что онаприобрела совершенно чудовищную силу и все росла, вздувалась,тлетворная для противника, как злокачественный нарыв в самомнежном месте доски; в третьей, наконец, партии Лужин, сделавбессмысленный на вид ход, возбудивший ропот среди зрителей,построил противнику сложную ловушку, которую тот разгадалслишком поздно. В этих партиях и во всех остальных, сыгранныхим на этом незабываемом турнире, чувствовалась поразительнаяясность мысли, беспощадная логика. Но и Турати игралпревосходно, Турати тоже делал пункт за пунктом, несколькогипнотизируя противника дерзостью воображения и слишком, бытьможет, доверяясь шахматной фортуне, не покидавшей его до сихпор. Его встреча с Лужиным решала, кому достанется первый приз,и были те, которые говорили, что прозрачность и легкостьлужинской мысли одержат верх над мятежной фантазией итальянца,и были те, которые предсказывали, что огненный, нахрапомберущий Турати победит дальнозоркого русского игрока. И деньэтой встречи настал.

Лужин проснулся, полностью одетый, даже в пальто,посмотрел на часы, поспешно встал и надел шляпу, валявшуюсяпосреди комнаты. Тут он спохватился и оглядел комнату, стараясьпонять, на чем же он, собственно говоря, спал? Постель его несмята, и бархат кушетки совершенно гладок. Единственное, что онзнал достоверно, это то, что спокон века играет в шахматы,-- ив темноте памяти, как в двух зеркалах, отражающих свечу, былатолько суживающаяся, светлая перспектива: Лужин за шахматнойдоской, и опять Лужин за шахматной доской, и опять Лужин зашахматной доской, только поменьше, и потом еще меньше, и такдалее, бесконечное число раз. Но он опоздал, опоздал, надоторопиться. Он быстро отпер дверь и в недоумении остановился

По его представлению, тут сразу должен был находиться шахматныйзал, и его столик, и ожидающий Турати. Вместо этого был пустойкоридор, и дальше -- лестница. Вдруг оттуда, со сторонылестницы, появился быстро несущийся человечек и, увидев Лужина,развел руками. "Маэстро,-- воскликнул он,-- что ж это такое!Вас ждут, вас ждут, маэстро... Я три раза вам телефонил, и всеговорят, что вы не отвечаете на стук. Синьор Турати давно наместе". "Убрали,-- кисло сказал Лужин, указав тростью на пустойкоридор.-- Я не мог знать, что все передвинулось". "Если высебя плохо чувствуете..." -- начал человечек, с тоской глядя набледное, лоснящееся лицо Лужина. "Ну, ведите меня!"-- тонкимголосом крикнул Лужин и стукнул тростью об пол. "Пожалуйста,пожалуйста",-- растерянно забормотал тот. Глядя только напальтишко с поднятым воротником, бегущее перед ним, лужин сталпреодолевать непонятное пространство. "Пешком,-- говорилвожатый,-- это же ровно минута ходьбы". Он узнал с облегчениемстеклянные, вращающиеся двери кафе и потом лестницу и наконецувидел то, чего искал в коридоре гостиницы. Войдя, он сразупочувствовал полноту жизни, покой, ясность, уверенность. "Ну ипобеда будет",-- громко сказал он, и толпа туманных людейрасступилась, пропуская его. "Тар, тар, третар",-- затараторил,качая головой, внезапно возникший Турати. "Аванти",-- сказалЛужин и засмеялся. Между ними оказался столик, На столе доска сфигурами, расставленными для боя. Лужин вынул из жилетногокармана папиросу и бессознательно закурил.

Тут произошла странная вещь. Турати, хотя и получил белые,однако не пустил в ход своего громкого дебюта, и защита,выработанная Лужиным, пропала даром. Предугадал ли Туративозможное осложнение или просто решил играть осторожно, знаяспокойную силу, проявляемую Лужиным на этом турнире, но началон трафаретнейшим образом. Лужин мельком пожалел о напраснойсвоей работе, однако и обрадовался: так выходило свободнее

Кроме того, Турати, по-видимому, боялся его. С другой жестороны, в невинном, вялом начале, предложенном Турати,несомненно скрывался какой-то подвох, и Лужин принялся игратьособенно осмотрительно. Сперва шло тихо, тихо, словно скрипкипод сурдинку. Игроки осторожно занимали позиции, кое-чтовыдвигали вперед, но вежливо, без всякого признака угрозы,-- аесли угроза и была, то вполне условная,-- скорее намекпротивнику, что вон там хорошо бы устроить прикрытие, ипротивник, с улыбкой, словно это было все незначительнойшуткой, укреплял, где нужно, и сам чуть-чуть выступал. Затем,ни с того, ни с сего, нежно запела струна. Это одна из силТурати заняла диагональную линию. Но сразу и у Лужинатихохонько наметилась какая-то мелодия. На мгновениепротрепетали таинственные возможности, и потом опять-- тишина:Турати отошел, втянулся. И снова некоторое время оба