Школьная библиотека

Дом был большой, старинный, и Левин, хотя жил один, но топил и занималвесь дом. Он знал, что это было глупо, знал, что это даже нехорошо ипротивно его теперешним новым планам, но дом этот был целый мир для Левина. Это был мир, в котором жили и умерли его отец и мать. Они жили тоюжизнью, которая для Левина казалась идеалом всякого совершенства и которую он мечтал возобновить с своею женой, с своею семьей

Левин едва помнил свою мать. Понятие о ней было для него священнымвоспоминанием, и будущая жена его должна была быть в его воображенииповторением того прелестного, святого идеала женщины, каким была для него мать

Любовь к женщине он не только не мог себе представить без брака, но онпрежде представлял себе семью, а потом уже ту женщину, которая даст емусемью. Его понятия о женитьбе поэтому не были похожи на понятиябольшинства его знакомых, для которых женитьба была одним из многих общежитейских дел; для Левина это было главным делом жизни, от которогозависело все ее счастье. И теперь от этого нужно было отказаться! Когда он вошел в маленькую гостиную, где всегда пил чай, и уселся всвоем кресле с книгою, а Агафья Михайловна принесла ему чаю и со своимобычным: "А я сяду, батюшка", села на стул у окна, он почувствовал что,как ни странно это было, он не расстался с своим мечтами и что он безних жить не может. С ней ли, с другою ли, но это будет. Он читал книгу,думал о том, что читал, останавливаясь, чтобы слушать Агафью Михайловну,которая без устали болтала; и вместе с тем разные картины хозяйства ибудущей семейной жизни без связи представлялись его воображению. Ончувствовал, что в глубине его души что-то устанавливалось, умерялось иукладывалось

Он слушал разговор Агафьи Михайловны о том, как Прохор бога забыл и нате деньги, что ему подарил Левин, чтобы лошадь купить, пьет без просыпуи жену избил до смерти; он слушал и читал книгу и вспоминал весь ходсвоих мыслей, возбужденных чтением. Это была книга Тиндаля о теплоте. Онвспоминал свои осуждения Тиндалю за его самодовольство в ловкости производства опытов и за то, что ему недостает философского взгляда. И вдругвсплывала радостная мысль: "Через два года будут у меня в стаде две голландки, сама Пава еще может быть жива, двенадцать молодых Беркутовых дочерей, да подсыпать на казовый конец этих трех - чудо!" Он опять взялсяза книгу

"Ну хорошо, электричество и теплота одно и то ж, но возможно ли вуравнении для решения вопроса поставить одну величину вместо другой?Нет. Ну так что же? Связь между всеми силами природы и так чувствуетсяинстинктом... Особенно приятно, как Павина дочь будет уже красно-пегоюкоровой, и все стадо, в которое п о д с ы п а т ь этих трех... Отлично!Выйти с женой и гостями встречать стадо... Жена скажет: мы с Костей, какребенка, выхаживали эту телку. Как это может вас так интересовать? скажет гость. Все, что его интересует, интересует меня. Но кто она?" И онвспоминал то, что произошло в Москве... "Ну что же делать?.. Я не виноват. Но теперь все пойдет по-новому. Это вздор, что не допустит жизнь,что прошедшее не допустит. Надо биться, чтобы лучше, гораздо лучшежить..." Он приподнял голову и задумался. Старая Ласка, еще не совсемпереварившая радость его приезда и бегавшая, чтобы полаять на дворе,вернулась, махая хвостом и внося с собой запах воздуха, подошла к нему,подсунула голову под его руку, жалобно подвизгивая и требуя, чтоб он поласкал ее

- Только не говорит, - сказала Агафья Михайловна. - А пес... Ведь понимает же, что хозяин приехал и ему скучно

- Отчего же скучно? - Да разве я не вижу, батюшка? Пора мне господ знать. Сызмальства вгосподах выросла. Ничего, батюшка. Было бы здоровье да совесть чиста

Левин пристально смотрел на нее, удивляясь тому, как она поняла егомысли

- Что ж, принесть еще чайку? - сказала она и, взяв чашку, вышла

Ласка все подсовывала голову под его руку. Он погладил ее, и она тутже у ног его свернулась кольцом, положив голову на высунувшуюся заднююлапу. И в знак того, что теперь все хорошо и благополучно, она слегкараскрыла рот, почмокала губами и, лучше уложив около старых зуб липкиегубы, затихла в блаженном спокойствии. Левин внимательно следил за этимпоследним ее движением

"Так-то и я!- сказал он себе, - так-то и я! Ничего... Все хорошо"

XXVIII После бала, рано утром, Анна Аркадьевна послала мужу телеграмму о своем выезде из Москвы в тот же день

- Нет, мне надо, надо ехать, - объясняла она невестке перемену своегонамерения таким тоном, как будто она вспомнила столько дел, что не перечтешь, - нет, уж лучше нынче! Степан Аркадьич не обедал дома, но обещал приехать проводить сестру всемь часов

Кити тоже не приехала, прислав записку, что у нее голова болит. Доллии Анна обедали одни с детьми и англичанкой. Потому ли, что дети непостоянны или очень чутки и почувствовали, что Анна в этот день совсем не такая, как в тот, когда они так полюбили ее, что она уже не занята ими, но только они вдруг прекратили свою игру с тетей и любовь к ней, и ихсовершенно не занимало то, что она уезжает. Анна все утро была занятаприготовлениями к отъезду. Она писала записки к московским знакомым, записывала свои счеты и укладывалась. Вообще Долли казалось, что она не вспокойном духе, а в том духе заботы, который Долли хорошо знала за собойи который находит не без причины и большею частью прикрывает недовольство собою. После обеда Анна пошла одеваться в свою комнату, и Доллипошла за ней

- Какая ты нынче странная!- сказала ей Долли - Я? ты находишь? Я не странная, но я дурная. Эх, бывает со мной. Мневсе хочется плакать. Это очень глупо, но это проходит, - сказала быстроАнна и нагнула покрасневшее лицо к игрушечному мешочку, в который онаукладывала ночной чепчик и батистовы платки. Глаза ее особенно блестелии беспрестанно подергивались слезами. - Так мне из Петербурга не хотелось уезжать, а теперь отсюда не хочется

- Ты приехала сюда и сделала доброе дело, - сказала Долли, внимательновысматривая ее

Анна посмотрела на нее мокрыми от слез глазами

- Не говори этого, Долли. Я ничего не сделала, не могла сделать. Ячасто удивляюсь, зачем люди сговорились портить меня. Что я сделала ичто могла сделать? У тебя в сердце нашлось столько любви, чтоб простить..

- Без тебя бог знает что бы было! Какая ты счастливая, Анна!- сказалаДолли. - У тебя все в душе ясно и хорошо

- У каждого есть в душе свои skeletons, как говорят англичане

- Какие же у тебя skeletons? У тебя все так ясно

- Есть!- вдруг сказала Анна, и неожиданно после слез хитрая, смешливаяулыбка сморщила ее губы

- Ну, так они смешные, твои skeletons, а не мрачные, - улыбаясь, сказала Долли

- Нет, мрачные. Ты знаешь, отчего я еду нынче, а не завтра? Это признание, которое меня давило, я хочу тебе его сделать, - сказала Анна, решительно откидываясь на кресле и глядя прямо в глаза Долли

И, к удивлению своему, Долли увидалC что Анна покраснела до ушей, довьющихся черных колец волос на шее

- Да, - продолжала Анна. - Ты знаешь, отчего Кити не приехала обедать?Она ревнует ко мне. Я испортила...я была причиной того, что бал этот былдля нее мученьем, а не радостью. Но, право, право, я не виновата, иливиновата немножко, - сказала она, тонким голосом протянув слово "немножко"

- О, как ты это похоже сказала на Стиву!- смеясь, сказала Долли

Анна оскорбилась

- О нет, о нет! Я не Стива, - сказала она, хмурясь. - Я оттого говорютебе, что я ни на минуту даже не позволяю себе сомневаться в себе, сказала Анна

Но в ту минуту, когда она выговаривала эти слова, она чувствовала, чтоони несправедливы; она не только сомневалась в себе, она чувствовалаволнение при мысли о Вронском и уезжала скорее, чем хотела, только длятого, чтобы больше не встречаться с ним

- Да, Стива мне говорил, что ты с ним танцевала мазурку и что он..

- Ты не можешь себе представить, как это смешно вышло. Я только думаласватать, и вдруг совсем другое. Может быть, я против воли..

Она покраснела и остановилась

- О, они это сейчас чувствуют!- сказала Долли

- Но я была бы в отчаянии, если бы тут было что-нибудь серьезное с егостороны, - перебила ее Анна. - И я уверена, что это все забудется и Китиперестанет меня ненавидеть

- Впрочем, Анна, по правде тебе сказать, я не очень желаю для Китиэтого брака. И лучше, чтоб это разошлось, если он, Вронский, мог влюбиться в тебя в один день

- Ах, боже мой, это было бы так глупо!- сказала Анна, и опять густаякраска удовольствия выступила на ее лице, когда она услыхала занимавшуюее мысль, выговоренную словами. - Так вот, я и уезжаю, сделав себе врагав Кити, которую я так полюбила. Ах, какая она милая! Но ты поправишьэто, Долли? Да? Долли едва могла удерживать улыбку. Она любила Анну, но ей приятно было видеть, что и у ней есть слабости

- Врага? Это не может быть

- Я так бы желала, чтобы вы все меня любили, как я вас люблю; а теперь