Школьная библиотека

и мечтаний, без всякого следа проходящих в уме и воображении,есть такие, которые оставляют в них глубокую чувствительнуюборозду; так что часто, не помня уже сущности мысли, помнишь,что было что-то хорошее в голове, чувствуешь след мысли истараешься снова воспроизвести ее. Такого рода глубокий следоставила в моей душе мысль о пожертвовании своего чувства впользу счастья Маши, которое она могла найти только всупружестве с Васильем

Глава XIX. ОТРОЧЕСТВО

Едва ли мне поверят, какие были любимейшие и постояннейшиепредметы моих размышлений во время моего отрочества, - так какбыли несообразны с моим возрастом и положением. Но, по моемумнению, несообразность между положением человека и егоморальной деятельностью есть вернейший признак истины.

В продолжение года, во время которого я вел уединенную,сосредоточенную в самом себе, моральную жизнь, все отвлеченныевопросы о назначении человека, о будущей жизни, о бессмертиидуши уже представились мне; и детский слабый ум мой со всемжаром неопытности старался уяснить те вопросы, предложениекоторых составляет высшую ступень, до которой может достигатьум человека, но разрешение которых не дано ему.

Мне кажется, что ум человеческий в каждом отдельном лицепроходит в своем развитии по тому же пути, по которому онразвивается и в целых поколениях, что мысли, служившиеоснованием различных философских теорий, составляютнераздельные части ума; но что каждый человек более или менееясно сознавал их еще прежде, чем знал о существованиифилософских теорий.

Мысли эти представлялись моему уму с такою ясностью ипоразительностью, что я даже старался применять их к жизни,воображая, что я первый открываю такие великие и полезныеистины.

Раз мне пришла мысль, что счастье не зависит от внешнихпричин, а от нашего отношения к ним, что человек, привыкшийпереносить страдания, не может был несчастлив, и, чтобыприучить себя к труду, я, несмотря на страшную боль, держал попяти минут в вытянутых руках лексиконы Татищева или уходил вчулан и веревкой стегал себя по голой спине так больно, чтослезы невольно выступали на глазах.

Другой раз, вспомнив вдруг, что смерть ожидает меня каждыйчас, каждую минуту, я решил, не понимая, как не поняли того досих пор люди, что человек не может быть иначе счастлив, какпользуясь настоящим и не помышляя о будущем, - и я дня три,под влиянием этой мысли, бросил уроки и занимался только тем,что, лежа на постели, наслаждался чтением какого-нибудь романаи едою пряников с кроновским медом, которые я покупал напоследние деньги.

То раз, стоя перед черной доской и рисуя на ней меломразные фигуры, я вдруг был поражен мыслью:

почему симметрия приятна для глаз? что такое симметрия? Этоврожденное чувство, отвечал я сам себе. На чем же оноосновано? Разве во всем в жизни симметрия? Напротив, вот жизнь- и я нарисовал на доске овальную фигуру. После жизни душапереходит в вечность; вот вечность - и я провел с однойстороны овальной фигуры черту до самого края доски. Отчего жес другой стороны нету такой же черты? Да и в самом деле, какаяже может быть вечность с одной стороны, мы, верно,существовали прежде этой жизни, хоть и потеряли о томвоспоминани5.

Это рассуждение, казавшееся мне чрезвычайно новым и ясным икоторого связь я с трудом могу уловить теперь, - понравилосьмне чрезвычайно, и я, взяв лист бумаги, вздумал письменноизложить его; но при этом в голову мою набралась вдруг такаябездна мыслей, что я принужден был встать и пройтись покомнате. Когда я подошел к окну, внимание мое обратилаводовозка, которую запрягал в это время кучер, и все мысли моисосредоточились на решении вопроса: в какое животное иличеловека перейдет душа этой водовозки, когда она околеет? Вэто время Володя, проходя через комнату, улыбнулся, заметив,что я размышлял о чем-то, и этой улыбки мне достаточно было,чтобы понять, что все то, о чем я думал, была ужаснейшая гиль.

Я рассказал этот почему-то мне памятный случай толькозатем, чтобы дать понять читателю о том, в каком роде были моиумствования.

Но ни одним из всех философских направлений я не увлекалсятак, как скептицизмом, который одно время довел меня досостояния, близкого сумасшествию. Я воображал, что, кромеменя, никого и ничего не существует во всем мире, что предметыне предметы, а образы, являющиеся только тогда, когда я на нихобращаю внимание, и что, как скоро я перестаю думать о них,образы эти тотчас же исчезают. Одним словом, я сошелся сШеллингом в убеждении, что существуют не предметы, а моеотношение к ним. Были минуты, что я, под влиянием этойпостоянной идеи, доходил до такой степени сумасбродства, чтоиногда быстро оглядывался в противоположную сторону, надеясь,врасплох, застать пустоту (neant) там, где меня не было.

Жалкая, ничтожная пружина моральной деятельности - умчеловека!

Слабый ум мой не мог проникнуть непроницаемого, а внепосильном труде терял одно за другим убеждения, которые длясчастья моей жизни я никогда бы не должен был сметьзатрогивать.

Из всего этого тяжелого морального труда я не вынес ничего,кроме изворотливости ума, ослабившей во мне силу воли, ипривычки к постоянному моральному анализу, уничтожившейсвежесть чувства и ясность рассудка.

Отвлеченные мысли образуются вследствие способностичеловека уловить сознанием в известный момент состояние души иперенести его в воспоминание Склонность моя к отвлеченнымразмышлениям до такой степени неестественно развила во мнесознание, что часто, начиная думать о самой простой вещи, явпадал в безвыходный круг анализа своих мыслей, я не думал ужео вопросе, занимавшем меня, а думал о том, о чем я думал

Спрашивая себя: о чем я думаю? - я отвечал: я думаю, о чем ядумаю. А теперь о чем я думаю? Я думаю, что я думаю, о чем ядумаю. и так далее. Ум за разум заходил...

Однако философские открытия, которые я делал, чрезвычайнольстили моему самолюбию: я часто воображал себя великимчеловеком, открывающим для блага всего человечества новыеистины, и с гордым сознанием своего достоинства смотрел наостальных смертных; но, странно, приходя в столкновение сэтими смертными, я робел перед каждым, и чем выше ставил себяв собственном мнении, тем менее был способен с другими нетолько выказывать сознание собственного достоинства, но не могдаже привыкнуть не стыдиться за каждое свое самое простоеслово и движение

Глава XX. ВОЛОДЯ

Да, чем дальше подвигаюсь я в описании этой поры моейжизни, тем тяжелее и труднее становится оно для меня. Редко,редко между воспоминаниями за это время нахожу я минутыистинного теплого чувства, так ярко и постоянно освещавшегоначало моей жизни. Мне невольно хочется пробежать скореепустыню отрочества и достигнуть той счастливой поры, когдаснова истинно нежное, благородное чувство дружбы ярким светомозарило конец этого возраста и положило начало новой,исполненной прелести и поэзии, поре юности.

Не стану час за часом следить за своими воспоминаниями, ноброшу быстрый взгляд на главнейшие из них с того времени, докоторого я довел свое повествование, и до сближения моего снеобыкновенным человеком, имевшим решительное и благотворноевлияние на мой характер и направление.

Володя на днях поступает в университет, учители уже ходят кнему отдельно, и я с завистью и невольным уважением слушаю,как он, бойко постукивая мелом о черную доску, толкует офункциях, синусах, координатах и т. п., которые кажутся мневыражениями недосягаемой премудрости. Но вот в одновоскресенье, после обеда, в комнате бабушки собираются всеучители, два профессора и в присутствии папа и некоторыхгостей делают репетицию университетского экзамена, в которомВолодя, к великой радости бабушки, выказывает необыкновенныепознания. Мне тоже делают вопросы из некоторых предметов, но яоказываюсь весьма плох, и профессоры, видимо, стараются передбабушкой скрыть мое незнание, что еще более конфузит меня

Впрочем, на меня мало и обращают внимания: мне толькопятнадцать лет, следовательно, остается еще год до экзамена

Володя только к обеду сходит вниз, а целые дни и даже вечера