Школьная библиотека

Наклоняясь, он блестящими глазами исследовал голый живот пациента:

- Ну, что ж, - прелестно, все в полном порядке. Я даже не ожидал

сказать по правде, такого результата. "Много крови, много песен..."

Одевайтесь, голубчик!

- "Я же той, что всех прелестней!.." - дребезжащим, как сковорода

голосом подпел пациент и, сияя, стал одеваться. Приведя себя в порядок

он, подпрыгивая и распространяя запах духов, отсчитал Филиппу Филиппович

пачку белых денег и нежно стал жать ему обе руки.

- Две недели можете не показываться, - сказал Филипп Филиппович, - н

все-таки прошу вас: будьте осторожны.

- Профессор! - из-за двери в экстазе воскликнул голос, - будьт

совершенно спокойны, - он сладостно хихикнул и пропал.

Рассыпной звонок пролетел по квартире, лакированная дверь открылась

вошел тяпнутый, вручил Филиппу Филипповичу листок и заявил:

- Годы показаны неправильно. Вероятно, 54-55. Тоны сердца глуховаты.

Он исчез и сменился шуршащей дамой в лихо заломленной набок шляпе

со сверкающим Aолье на вялой и жеваной шее. Странные черные мешки висели

нее под глазами, а щеки были кукольно-румяного цвета. Она сильн

волновалась.

- Сударыня! Сколько вам лет? - очень сурово спросил ее Филип

Филиппович.

Дама испугалась и даже побледнела под коркой румян.

- Я, профессор, клянусь, если бы вы знали, какая у меня драма!..

- Лет вам сколько, сударыня? - еще суровее повторил Филип

Филиппович.

- Честное слово.. Ну, сорок пять...

- Сударыня, - возопил Филипп Филиппович, - меня ждут. Н

задерживайте, пожалуйста. Вы же не одна!

Грудь дамы бурно вздымалась.

- Я вам одному, как светилу науки. Но клянусь - это такой ужас...

- Сколько вам лет? - яростно и визгливо спросил Филипп Филиппович

очки его блеснули.

- Пятьдесят один! - корчась со страху ответила дама.

- Снимайте штаны, сударыня, - облегченно молвил Филипп Филиппович

указал на высокий белый эшафот в углу.

- Клянусь, профессор, - бормотала дама, дрожащими пальцам

расстегивая какие-то кнопки на поясе, - этот Мориц... Я вам признаюсь, ка

на духу...

- "От Севильи до Гренады..." - рассеянно запел Филипп Филиппович

нажал педаль в мраморном умывальнике. Зашумела вода.

- Клянусь богом! - говорила дама и живые пятна сквозь искусственны

продирались на ее щеках, - я знаю - это моя последняя страсть. Ведь эт

такой негодяй! О, профессор! Он карточный шулер, это знает вся Москва. О

не может пропустить ни одной гнусной модистки. Ведь он так дьявольск

молод. - Дама бормотала и выбрасывала из-под шумящих юбок скомканны

кружевной клок.

Пес совершенно затуманился и все в голове у него пошло кверху ногами.

"Ну вас к черту", - мутно подумал он, положив голову на лапы

задремав от стыда, - "И стараться не буду понять, что это за штука - вс

равно не пойму.

Очнулся он от звона и увидел, что Филипп Филиппович швырнул в та

какие-то сияющие трубки.

Пятнистая дама, прижимая руки к груди, с надеждой глядела на Филипп

Филипповича. Тот важно нахмурился и, сев за стол, что-то записал.

- Я вам, сударыня, вставляю яичники обезьяны, - объявил он

посмотрел строго.

- Ах, профессор, неужели обезьяны?

- Да, - непреклонно ответил Филипп Филиппович.

- Когда же операция? - бледнея и слабым голосом спрашивала дама.

- "От Севильи до Гренады..." Угм... В понедельник. Ляжете в клинику

утра. Мой ассистент приготовит вас.

- Ах, я не хочу в клинику. Нельзя ли у вас, профессор?

- Видите ли, у себя я делаю операции лишь в крайних случаях. Эт

будет стоить очень дорого - 50 червонцев.

- Я согласна, профессор!

Опять загремела вода, колыхнулась шляпа с перьями, потом появилас

лысая, как тарелка, голова и обняла Филиппа Филипповича. Пес дремал

тошнота прошла, пес наслаждался утихшим боком и теплом, даже всхрапнул

успел увидеть кусочек приятного сна: будто бы он вырвал у совы целый пу

перьев из хвоста... Потом взволнованный голос тявкнул над головой.

- Я слишком известен в Москве, профессор. Что же мне делать?

- Господа, - возмущенно кричал Филипп Филиппович, - нельзя же так

Нужно сдерживать себя. Сколько ей лет?

- Четырнадцать, профессор... Вы понимаете, огласка погубит меня. Н

днях я должен получить заграничную командировку

- Да ведь я же не юрист, голубчик... Ну, подождите два года

женитесь на ней.

- Женат я, профессор.

- Ах, господа, господа!

Двери открывались, сменялись лица, гремели инструменты в шкафе,

Филипп Филиппович работал, не покладая рук.

"Похабная квартирка", - думал пес, - "но до чего хорошо! А на каког

черта я ему понадобился? Неужели же жить оставит? Вот чудак! Да ведь ем

только глазом мигнуть, он таким бы псом обзавелся, что ахнуть! А может,

и красивый. Видно, мое счастье! А сова эта дрянь... Наглая.

Окончательно пес очнулся глубоким вечером, когда звоночк

прекратились и как раз в то мгновение, когда дверь впустила особенны

посетителей. Их было сразу четверо. Все молодые люди и все одеты очен

скромно.

"Этим что нужно?" - удивленно подумал пес.

Гораздо более неприязненно встретил гостей Филипп Филиппович. О

стоял у письменного стола и смотрел на вошедших, как полководец на врагов

Ноздри его ястребиного носа раздувались. Вошедшие топтались на ковре.

- Мы к вам, профессор, - заговорил тот из них, у кого на голов

возвышалась на четверть аршина копна густейших вьющихся волос, - вот п

какому делу...

- Вы, господа, напрасно ходите без калош в такую погоду, - переби

его наставительно Филипп Филиппович, - во-первых, вы простудитесь, а

во-вторых, вы наследили мне на коврах, а все ковры у меня персидские.

Тот, с копной, умолк и все четверо в изумлении уставились на Филипп

Филипповича. Молчание продолжалось несколько секунд и прервал его лиш

стук пальцев Филиппа Филипповича по расписному деревянному блюду на столе.

- Во-первых, мы не господа, - молвил, наконец, самый юный и

четверых, персикового вида.

- Во-первых, - перебил его Филипп Филиппович, - вы мужчина ил

женщина?

Четверо вновь смолкли и открыли рты. На этот раз опомнился первы

тот, с копной.

- Какая разница, товарищ? - спросил он горделиво.

- Я - женщина, - признался персиковый юноша в кожаной куртке и сильн

покраснел. Вслед за ним покраснел почему-то густейшим образом один и

вошедших - блондин в папахе.

- В таком случае вы можете оставаться в кепке, а вас, милостивы

государь, прошу снять ваш головной убор, - внушительно сказал Филип

Филиппович.

- Я вам не милостивый государь, - резко заявил блондин, снима

папаху.

- Мы пришли к вам, - вновь начал черный с копной.

- Прежде всего - кто это мы?

- Мы - новое домоуправление нашего дома, - в сдержанной ярост

заговорил черный. - Я - Швондер, она - Вяземская, он - товарищ Пеструхин

Шаровкин. И вот мы...

- Это вас вселили в квартиру Федора Павловича Саблина?

- Нас, - ответил Швондер.

- Боже, пропал калабуховский дом! - в отчаянии воскликнул Филип

Филиппович и всплеснул руками.

- Что вы, профессор, смеетесь?

- Какое там смеюсь?! Я в полном отчаянии, - крикнул Филип

Филиппович, - что же теперь будет с паровым отоплением?

- Вы издеваетесь, профессор Преображенский?

- По какому делу вы пришли ко мне? Говорите как можно скорее,

сейчас иду обедать.

- Мы, управление дома, - с ненавистью заговорил Швондер, - пришли

вам после общего собрания жильцов нашего дома, на котором стоял вопрос о

уплотнении квартир дома...

- Кто на ком стоял? - крикнул Филипп Филиппович, - потрудитес

излагать ваши мысли яснее.

- Вопрос стоял об уплотнении.

- Довольно! Я понял! Вам известно, что постановлением 12 сего август

моя квартира освобождена от каких бы то ни было уплотнений и переселений?

- Известно, - ответил Швондер, - но общее собрание, рассмотрев ва

вопрос, пришло к заключению, что в общем и целом вы занимаете чрезмерну

площадь. Совершенно чрезмерную. Вы один живете в семи комнатах.

- Я один живу и работаю в семи комнатах, - ответил Филипп Филиппович

- и желал бы иметь восьмую. Она мне необходима под библиотеку.

Четверо онемели.

- Восьмую! Э-хе-хе, - проговорил блондин, лишенный головного убора

однако, это здорово.

- Это неописуемо! - воскликнул юноша, оказавшийся женщиной.

- У меня приемная - заметьте - она же библиотека, столовая, мо