Школьная библиотека

кабинет - 3. Смотровая - 4. Операционная - 5. Моя спальня - 6 и комнат

прислуги - 7. В общем, не хватает... Да, впрочем, это неважно. Мо

квартира свободна, и разговору конец. Могу я идти обедать?

- Извиняюсь, - сказал четвертый, похожий на крепкого жука.

- Извиняюсь, - перебил его Швондер, - вот именно по поводу столовой

смотровой мы и пришли поговорить. Общее собрание просит вас добровольно,

порядке трудовой дисциплины, отказаться от столовой. Столовых нет ни

кого в Москве.

- Даже у Айседоры Дункан, - звонко крикнула женщина.

С Филиппом Филипповичем что-то сделалось, вследствие чего его лиц

нежно побагровело и он не произнес ни одного звука, выжидая, что буде

дальше.

- И от смотровой также, - продолжал Швондер, - смотровую прекрасн

можно соединить с кабинетом.

- Угу, - молвил Филипп Филиппович каким-то странным голосом, - а гд

же я должен принимать пищу?

- В спальне, - хором ответили все четверо.

Багровость Филиппа Филипповича приняла несколько сероватый оттенок.

- В спальне принимать пищу, - заговорил он слегка придушенны

голосом, - в смотровой читать, в приемной одеваться, оперировать в комнат

прислуги, а в столовой осматривать. Очень возможно, что Айседора Дунка

так и делает. Может быть, она в кабинете обедает, а кроликов режет

ванной. Может быть. Но я не Айседора Дункан!.. - вдруг рявкнул он

багровость его стала желтой. - Я буду обедать в столовой, а оперировать

операционной! Передайте это общему собранию и покорнейше вас прош

вернуться к вашим делам, а мне предоставить возможность принять пищу там

где ее принимают все нормальные люди, то-есть в столовой, а не в передне

и не в детской.

- Тогда, профессор, ввиду вашего упорного противодействия, - сказа

взволнованный Швондер, - мы подадим на вас жалобу в высшие инстанции.

- Ага, - молвил Филипп Филиппович, - так? - И голос его приня

подозрительно вежливый оттенок, - одну минуточку попрошу вас подождать.

"Вот это парень, - в восторге подумал пес, - весь в меня. Ох, тяпне

он их сейчас, ох, тяпнет. Не знаю еще - каким способом, но так тяпнет..

Бей их! Этого голенастого взять сейчас повыше сапога за подколенно

сухожилие... Р-р-р..."

Филипп Филиппович, стукнув, снял трубку с телефона и сказал в не

так:

- Пожалуйста... Да... Благодарю вас. Петра Александровича попросите

пожалуйста. Профессор Преображенский. Петр Александрович? Очень рад, чт

вас застал. Благодарю вас, здоров. Петр Александрович, ваша операци

отменяется. Что? Совсем отменяется. Равно, как и все остальные операции

Вот почему: я 0екращаю работу в Москве и вообще в России... Сейчас ко мн

вошли четверо, из них одна женщина, переодетая мужчиной, и дво

вооруженных револьверами и терроризировали меня в квартире с целью отнят

часть ее.

- Позвольте, профессор, - начал Швондер, меняясь в лице.

- Извините... У меня нет возможности повторить все, что они говорили

Я не охотник до бессмыслиц. Достаточно сказать, что они предложили мн

отказаться от моей смотровой, другими словами, поставили меня

необходимость оперировать вас там, где я до сих пор резал кроликов.

таких условиях я не только не могу, но и не имею права работать. Поэтому

прекращаю деятельность, закрываю квартиру и уезжаю в Сочи. Ключи мог

передать Швондеру. Пусть он оперирует.

Четверо застыли. Снег таял у них на сапогах.

- Что же делать... Мне самому очень неприятно... Как? О, нет, Пет

Александрович! О нет. Больше я так не согласен. Терпение мое лопнуло. Эт

уже второй случай с августа месяца. Как? Гм... Как угодно. Хотя бы. Н

только одно условие: кем угодно, когда угодно, что угодно, но чтобы эт

была такая бумажка, при наличии которой ни Швондер, ни кто-либо другой н

мог бы даже подойти к двери моей квартиры. Окончательная бумажка

Фактическая. Настоящая! Броня. Чтобы мое имя даже не упоминалось. Кончено

Я для них умер. Да, да. Пожалуйста. Кем? Ага... Ну, это другое дело

Ага... Хорошо. Сейчас передаю трубку. Будьте любезны, - змеиным голосо

обратился Филипп Филиппович к Швондеру, - сейчас с вами будут говорить.

- Позвольте, профессор, - сказал Швондер, то вспыхивая, то угасая, в

извратили наши слова.

- Попрошу вас не употреблять таких выражений.

Швондер растерянно взял трубку и молвил:

- Я слушаю. Да... Председатель домкома... Мы же действовали п

правилам... Так у профессора и так совершенно исключительное положение..

Мы знаем об его работах... Целых пять комнат хотели оставить ему... Ну

хорошо... Раз так... Хорошо...

Совершенно красный, он повесил трубку и повернулся.

"Как оплевал! Ну и парень!" - восхищенно подумал пес, - "что он

слово, что ли, такое знает? Ну теперь можете меня бить - как хотите, а

отсюда не уйду.

Трое, открыв рты, смотрели на оплеванного Швондера.

- Это какой-то позор! - несмело вымолвил тот.

- Если бы сейчас была дискуссия, - начала женщина, волнуясь

загораясь румянцем, - я бы доказала Петру Александровичу...

- Виноват, вы не сию минуту хотите открыть эту дискуссию? - вежлив

спросил Филипп Филиппович.

Глаза женщины загорелись.

- Я понимаю вашу иронию, профессор, мы сейчас уйдем... Только я, ка

заведующий культотделом дома...

- За-ве-дующая, - поправил ее Филипп Филиппович.

- Хочу предложить вам, - тут женщина из-за пазухи вытащила нескольк

ярких и мокрых от снега журналов, - взять несколько журналов в польз

детей Германии. По полтиннику штука.

- Нет, не возьму, - кратко ответил Филипп Филиппович, покосившись н

журналы.

Совершенное изумление выразилось на лицах, а женщина покрылас

клюквенным налетом.

- Почему же вы отказываетесь?

- Не хочу.

- Вы не сочувствуете детям Германии?

- Сочувствую.

- Жалеете по полтиннику?

- Нет.

- Так почему же?

- Не хочу.

Помолчали.

- Знаете ли, профессор, - заговорила девушка, тяжело вздохнув, - есл

бы вы не были европейским светилом, и за вас не заступались бы самы

возмутительным образом (блондин дернул ее за край куртки, но он

отмахнулась) лица, которых, я уверена, мы еще разъясним, вас следовало б

арестовать.

- А за что? - с любопытством спросил Филипп Филиппович.

- Вы ненавистник пролетариата! - гордо сказала женщина.

- Да, я не люблю пролетариата, - печально согласился Филип

Филиппович и нажал кнопку. Где-то прозвенело. Открылась дверь в коридор.

- Зина, - крикнул Филипп Филиппович, - подавай обед. Вы позволите

господа?

Четверо молча вышли из кабинета, молча прошли приемную, молч

переднюю и слышно было, как за ними закрылась тяжело и звучно парадна

дверь.

Пес встал на задние лапы и сотворил перед Филиппом Филипповиче

какой-то намаз

На разрисованных райскими цветами тарелках с черной широкой каймо

лежала тонкими ломтиками нарезанная семга, маринованные угри. На тяжело

доске кусок сыра со слезой, и в серебряной кадушке, обложенной снегом,

икра. Меж тарелками несколько тоненьких рюмочек и три хрустальны

графинчика с разноцветными водками. Все эти предметы помещались н

маленьком мраморном столике, уютно присоединившемся к громадному резног

дуба буфету, изрыгающему пучки стеклянного и серебряного света. Посред

комнаты - тяжелый, как гробница, стол, накрытый белой скатертью, а на не

два прибора, салфетки, свернутые в виде папских тиар, и три темны

бутылки.

Зина внесла серебряное крытое блюдо, в котором что-то ворчало. Запа

от блюда шел такой, что рот пса немедленно наполнился жидкой слюной. "Сад

Семирамиды"! - подумал он и застучал по паркету хвостом, как палкой.

- Сюда их, - хищно скомандовал Филипп Филиппович. - Докто

Борменталь, умоляю вас, оставьте икру в покое. И если хотите послушатьс

доброго совета: налейте не английской, а обыкновенной русской водки.

Красавец тяпнутый - он был уже без халата в приличном черном костюм

- передернул широкими плечами, вежливо ухмыльнулся и налил прозрачной.

- Ново-благословенная? - осведомился он.

- Бог с вами, голубчик, - отозвался хозяин. - Это спирт. Дарь

Петровна сама отлично готовит водку.

- Не скажите, Филипп Филиппович, все утверждают, что очень прилична

- 30 градусов.

- А водка должна быть в 40 градусов, а не в 30, это, во-первых, -

во-вторых, - бог их знает, чего они туда плеснули. Вы можете сказать - чт

им придет в голову