Школьная библиотека

хрустящих денежных бумажки, тетради мои положил в портфель, и его нестало в комнате.

Я не спал всю ночь, ходил по комнате, смотрел бумажки насвет, пил холодный чай и представлял себе прилавки книжных магазинов

Множество народу входило в магазин, спрашивало книжку журнала. Вдомах сидели под лампами люди, читали книжку, некоторыевслух.

Боже мой! Как это глупо, как это глупо! Но я был тогдасравнительно молод, не следует смеяться надо мною

Глава 5. НЕОБЫКНОВЕННЫЕ СОБЫТИЯУкрасть не трудно. На место положить - вот в чем штука. Имея в карманебраунинг в кобуре, я приехал к моему другу.

Сердце мое екнуло, когда еще сквозь дверь я услыхал его крики:

- Мамаша!А еще кто?..

Глухо слышался голос старушки, его матери:

- Водопроводчик...

- Что случилось? - спросил я, снимая пальто.

Друг оглянулся и шепнул:

- Револьвер сперли сегодня... Вот гады...

- Ай-яй-яй, - сказал я.

Старушка-мамаша носилась по всей маленькой квартире, ползала пополу в коридоре, заглядывая в какие-то корзины.

- Мамаша! Это глупо! Перестаньте по оEлу елозить!

- Сегодня? - спросил я радостно.(Он ошибся, револьвер пропалвчера, но ему почему-то казалось, что он его вчера ночью еще видел встоле.)

- А кто у вас был?

- Водопроводчик , - кричал мой друг.

- Парфеша! Не входил он в кабинет, - робко говорила мамаша, прямо к крану прошел...

- Ах, мамаша! Ах, мамаша!

- Больше никого не было? А вчера кто был?

- И вчера никого не было! Только вы заходили, и больше никого.

И друг мой вдруг выпучил на меня глаза.

- Позвольте, - сказал я с достоинством.

- Ах! И до чего же вы обидчивые, эти интеллигенты! - вскричалдруг. - Не думаю же я, что это вы сперли.

И тут же понесся смотреть, к какому крану проходилводопроводчик.При этом мамаша изображала водопроводчика и дажеподражала его интонациям.

- Вот так вошел, - говорила старушка, - сказал "здравствуйте"..

шапку повесил - и пошел...

- Куда пошел?..

Старушка пошла, подражая водопроводчику, в кухню, друг мойустремился за нею, я сделал одно ложное движение, якобы за ними,тотчас свернул в кабинет, положил браунинг не в левый, а в правыйящик стола и отправился в кухню.

- Где вы его держите? - спрашивал я участливо в кабинете.

Друг открыл левый ящик и показал пустое место.

- Не понимаю, - сказал я, пожимая плечами, - действительно,загадочная история, - да, ясно, что украли.

Мой друг окончательно расстроился.

- А все-таки я думаю, что его не украли, - сказал я черезнекоторое время, - ведь если никого не было, кто же может егоукрасть?

Друг сорвался с места и осмотрел карманы в старой шинели впередней. Там ничего не нашлось.

- По-видимому, украли, - сказал я задумчиво, - придется вмилицию заявлять.

Друг что-то простонал.

- Куда-нибудь в другое место вы не могли егозасунуть?

- Я его всегда кладу в одно и то же место! - нервничая,воскликнул мой приятель и в доказательство открыл средний ящик стола

Потом что-то пошептал губами, открыл левый и даже руку в негозасунул, потом под ним нижний, а затем уже с проклятием открылправый.

- Вот штука! - хрипел он, глядя на меня. - Вот штука... Мамаша!Нашелся!

Он был необыкновенно счастлив в этот день и оставил меняобедать.

Ликвидировав висевший на моей совести вопрос с револьвером, ясделал шаг, который можно назвать рискованным, - бросил службу в"Вестнике пароходства".

Я переходил в другой мир, бывал у Рудольфи и стал встречатьписателей, из которых некоторые имели уже крупную известность. Но всеэто теперь как-то смылось в моей памяти, не оставив ничего, кромескуки, в ней, все это я позабыл. И лишь не могу забыть одной вещи:это знакомства моего с издателем Рудольфи - МакаромРвацким.

Дело в том, что у Рудольфи было все: и ум, и сметка, и даженекоторая эрудиция, у него только одного не было - денег. А между темазартная любовь Рудольфи к своему делу толкала его на то, чтобы вочто бы то ни стало издавать толстый журнал. Без этого он умер бы, яполагаю.

В силу этой причины я однажды оказался в странном помещениина одном из бульваров Москвы. Здесь помещался издатель Рвацкий, какпояснил мне Рудольфи. Поразило меня то, что вывеска на входе впомещение возвещала, что здесь - "Бюро фотографических принадлежностей".

Еще страннее было то, что никаких фотографическихпринадлежностей, за исключением нескольких отрезов ситцу и сукна, вгазетную бумагу завернутых, не было в помещении.

Все оно кишело людьми. Все они были в пальто, в шляпах,оживленно разговаривали между собою. Я услыхал мельком дваслова - "проволока" и "банки", страшно удивился, но и меня встретилиудивленными взорами. Я сказал, что я к Рвацкому по делу. Менянемедленно и очень почтительно проводили за фанерную перегородку, гдеудивление мое возросло до наивысшей степени.

На письменном столе, за которым помещался Рвацкий, стоялинагроможденные одна на другую коробки с кильками.

Но сам Рвацкий не понравился мне еще более, нежели кильки вего издательстве. Рвацкий был человеком сухим, худым, маленькогороста, одетым для моего глаза, привыкшего к блузам в "Пароходстве",крайне странно. На нем была визитка, полосатые брюки, он был пригрязном крахмальном воротничке, а воротничок при зеленом галстуке, ав галстуке этом была рубиновая булавка.

Рвацкий меня изумил, а я Рвацкого испугал или, вернее,расстроил, когда я объяснил, что пришел подписать договор с ним напечатание моего романа в издаваемом им журнале. Но тем не менее онбыстро пришел в себя, взял принесенные мною два экземпляра договора,вынул самопишущее перо, подписал, не читая почти, оба и подпихнул мнеоба экземпляра вместе с самопишущим пером. Я уже вооружилсяпоследним, как вдруг глянул на коробки с надписью "Килька отборнаяастраханская" и сетью, возле который был рыболов с засученнымиштанами, и какая-то щемящая мысль вторглась вменя.

- Деньги мне уплатят сейчас же, как написано вдоговоре? - спросил я.

Рвацкий превратился весь в улыбку сладости, вежливости.

Он кашлянул и сказал:

- Через две недели ровно, сейчас маленькая заминка...

Я положил перо.

- Или через неделю, - поспешно сказал Рвацкий, - почему же выне подписываете?- Так мы уже тогда заодно и подпишем договор, - сказаля, - когда заминка уляжется.

Рвацкий горько улыбнулся, качая головой.

- Вы мне не доверяете? - спросил он.

- Помилуйте!

- Наконец, в среду! - сказал Рвацкий. - Если вы имеете нужду вденьгах.

- К сожалению, не могу.

- Важно подписать договор, - рассудительно сказал Рвацкий, - аденьги даже во вторник можно.

- К сожалению, не могу. - И тут я отодвинул договоры изастегнул пуговицу.

- Одну минуточку, ах, какой вы! - воскликнул Рвацкий. - Аговорят еще, что писатели непрактичный народ.

И тут вдруг тоска изобразилась на его бледном лице, онвстревоженно оглянулся, но вбежал какой-то молодой человек и подалРвацкому картонный билетик, завернутый в белую бумажку. "Это билет сплацкартой, - подумал я, - он куда-то едет..."

Краска проступила на щеках издателя, глаза его сверкнули,чего я никак не предполагал, что это может быть.

Говоря коротко, Рвацкий выдал мне ту сумму, которая былауказана в договоре, а на остальные суммы написал мне векселя. Я впервый и в последний раз в жизни держал в руках векселя, выданные