Школьная библиотека

портьеру, ногой открыл дверь и вдавился в нее.

- О душе, о душе подумайте, Клюквин! - вдогонку ему крикнулГавриил Степанович и, повернувшись ко мне, интимносказал:

- Четыреста двадцать пять. А?

Августа Авдеевна надкусила бутерброд и тихо застучала однимпальцем.

- А может быть, тысячу триста? Мне, право, неловко, но ясейчас не при деньгах, а мне портномуплатить...

- Вот этот костюм шил? - спросил Гавриил Степанович, указываяна мои штаны.

- Да.

- И сшил-то, шельма, плохо, - заметил ГавриилСтепанович, - гоните вы его в шею!

- Но, видите ли..

- У нас, - затрудняясь, сказал Гавриил Степанович, - как-то ипрецедентов-то не было, чтобы мы авторам деньги при договоревыдавали, но уж для вас... четыреста двадцатьпять!

- Тысячу двести, - бодрее отозвался я, - без них мне невыбраться... трудные обстоятельства...

- А вы на бегах не пробовали играть? - участливо спросилГавриил Степанович.

- Нет, - с сожалением ответил я.

- У нас один актер тоже запутался, поехал на бега и,представьте, выиграл полторы тысячи. А у нас вам смысла нет брать

Дружески говорю, переберете - пропадете! Эх, деньги! И зачем они? Воту меня их нету, и так легко у меня на душе, так спокойно... - ИГавриил Степанович вывернул карман, в котором, действительно, денегне было, а была связка ключей на цепочке.

- Тысячу, - сказал я.

- Эх, пропади все пропадом! - лихо вскричал ГавриилСтепанович. - Пусть меня потом хоть расказнят, но выдам вам пятьсотрублей. Подписывайте!

Я подписал договор, причем Гавриил Степанович разъяснил мне,что деньги, которые будут даны мне, являются авансом, каковой яобязуюсь погасить из первых же спектаклей. Уговорились, что сегодня яполучу семьдесят пять рублей, через два дня - сто рублей, потом всубботу - еще сто, а остальные - четырнадцатого.

Боже! Какой прозаической, какой унылой показалась мне улицапосле кабинета. Моросило, подвода с дровами застряла в воротах, иломовой кричал на лошадь страшным голосом, граждане шли снедовольными из-за погоды лицами. Я несся домой, стараясь не видетькартин печальной прозы. Заветный договор хранился у моегосердца.

В своей комнате я застал своего приятеля (смотри историю сревольвером).

Я мокрыми руками вытащил из-за пазухи договор, вскричал:

- Читайте!

Друг мой прочитал договор и, к великому моему удивлению,рассердился на меня.

- Это что за филькина грамота? Вы что, голова садовая,подписываете? - спросил он - Вы в театральных делах ничего непонимаете, стало быть, и не говорите! - рассердился и я.

- Что такое - "обязуется, обязуется", а они обязуются хоть вчем-нибудь? - забурчал мой друг

Я горячо сталрассказывать ему о том, что такое картинная галерея, какой душевныйчеловек Гавриил Степанович, упомянул о Саре Бернар и генералеКомаровском. Я хотел передать, как звенит менуэт в часах, как дымитсякофе, как тихо, как волшебно звучат шаги на сукне, но часы били уменя в голове, я сам-то видел и золотой мундштук, и адский огонь вэлектрической печке, и даже императора Нерона, но ничего этогопередать не сумел.

- Это Нерон у них составляет договоры? - дико сострил мой друг.

- Да ну вас! - вскричал я и вырвал у него договор.

Порешили позавтракать, послали Дусиного брата в магазин.

Шел осенний дождик. Какая ветчина была, какое масло! Минутысчастья.

Московский климат известен своими капризами. Через два днябыл прекрасный, как бы летний, теплый день. И я спешил в Независимый

Со сладким чувством, предвкушая получку ста рублей, я приблизился кТеатру и увидел в средних дверях скромнуюафишу

Я прочитал:

Репертуар, намеченный в текущемсезоне:

Эсхил - "Агамемнон"

Софокл - "Филоктет"

Лопе де Вега - "Сети Фенизы"

Шекспир - "Король Лир"

Шиллер - "Орлеанская дева"

Островский - "Не от мира сего"

Максудов - "Черный снег"

Открывши рот, я стоял на тротуаре, - и удивляюсь, почему уменя не вытащили бумажник в это время. Меня толкали, говорили что-тонеприятное, а я все стоял, созерцая афишу. Затем я отошел в сторонку,намереваясь увидеть, какое впечатление производит афиша на проходящихграждан.

Выяснилось, что не производит никакого. Если не считатьтрех-четырех, взглянувших на афишу, можно сказать, что никто ее и нечитал.

Но не прошло и пяти минут, как я был вознагражден сторицей засвое ожидание. В потоке шедших к театру я отчетливо разглядел крупнуюголову Егора Агап>енова. Шел он к театру с целой свитой, в котороймелькнул Ликоспастов с трубкой в зубах и неизвестный с толстым приятнымлицом. Последним мыкался кафр в летнем, необыкновенном желтом пальтои почему-то без шляпы. Я ушел глубже в нишу, где стояла незрячаястатуя, и смотрел.

Компания поравнялась с афишей и остановилась. Не знаю, какописать то, что произошло с Ликоспастовым. Он первый задержался ипрочел. Улыбка еще играла на его лице, еще слова какого-то анекдотадоговаривали его губы. Вот он дошел до "Сетей Фенизы". ВдругЛикоспастов стал бледен и как-то сразу постарел. На лице еговыразился неподдельный ужас.

Агап>енов прочитал, сказал: "Гм..."

Толстый неизвестный заморгал глазами... "Он припоминает, гдеон слышал мою фамилию..."

Кафр стал спрашивать по-английски, что увидели егоспутники... Агап>енов сказал: "Афиш, афиш", - и стал чертить в воздухечетырехугольник. Кафр мотал головой, ничего непонимая.

Публика шла валом и то заслоняла, то открывала головыкомпании. Слова то долетали до меня, то тонули в уличномшуме.

Ликоспастов повернулся к Агап>енову исказал:

- Нет, вы видели, Егор Нилыч? Что ж это такое? - Он тоскливоогляделся. - Да они с ума сошли!.

Ветер сдул конец фразы.

Доносились клочья то агап>еновского баса, то ликоспастовскоготенора.

- ...Да откуда он взялся?.. Да я же его и открыл... Тотсамый... Гу... гу... гу... Жуткий тип...

Я вышел из ниши и пошел прямо на читавших.

Ликоспастов первый увидел меня, и меня поразило то изменение,которое произошло в его глазах. Это были ликоспастовские глаза, ночто-то в них появилось новое, отчужденное, легла какая-то пропастьмежду нами...

- Ну, брат, - вскричал Ликоспастов, - ну, брат! Благодарю, неожидал! Эсхил, Софокл и ты! Как ты это проделал, не понимаю, но этогениально! Ну, теперь ты, конечно, приятелей узнавать не будешь! Гдеуж нам с Шекспирами водить дружбу!

- А тB бы перестал дурака валять! - сказал я робко.

- Ну вот, слова уж сказать нельзя! Экий ты, ей-богу! Ну, язла на тебя не питаю. Давай почеломкаемся, старик! - И я ощутилприкосновение щеки Ликоспастова, усеянной короткой проволокой

- Познакомьтесь! И я познакомился с толстым, не спускавшим с меня глаз. Тот сказал:"Крупп".

Познакомился я и с кафром, который произнес очень длиннуюфразу на ломаном английском языке. Так как этой фразы я не понял, тоничего кафру и не сказал.

- На Учебной сцене, конечно, играть будут? - допытывалсяЛикоспастов.

- Не знаю, - ответил я, - говорят, что на Главной