Школьная библиотека

низко в пояс и исчезла.Впрочем, еще раз она появилась. В руках у нее был сверток - два фунта масла идва десятка яиц. И после страшного боя я ни масла, ни яиц не взял. И очень этимгордился, вследствие юностн. Но впоследствии, когда мне приходилось голодать вреволюционные годы, не раз вспоминал лампу-молнию, черные глаза и золотой кусокмасла с вдавлинами от пальцев, с проступившей на нем росой.???К чему же теперь, когда прошло так много лет, я вспомнил ее, обреченную начетырехмесячный страх? Недаром. Женщина эта была второй моей пациенткой в этойобласти, которой впоследствии я отдал мои лучшие годы. Первым был тот - созвездной сыпью на груди. Итак, она была второй и единственным исключением: онабоялась. Единственная в моей памяти, сохранившей освещенную керосиновой лампойработу нас четверых (Пелагеи Ивановны, Анны Николаевны, Демьяна Лукича и меня)В то время, как текли ее мучительные субботы, как бы в ожидании казни, я сталискать "его". Осенние вечера длинны. В докторской квартире жаркиголландки-печи. Тишина, и мне показалось, что я один во всем мире со своейлампой. Гд5-то очень бурно неслась жизнь, а у меня за окнами бил, стучалсякосой дождь, потом незаметно превратился в безэвучный снег. Долгие часы я сидели читал старые амбулаторные книги за предшествующие 5 лет. Предо мной тысячамии десятками тысяч прошли имена и названия деревень. В этих колоннах людей яискал его и находил часто. Мелькали надписи, шаблонные, скучные: РБронцчитис",РЛарынгитис"...? еще и еще... Но вот он! РЛуес 3". И сбоку размашистымпочерком, привычной рукой выписано:Рп. Унг. чыдрарг. цинер. 3,0 Д. т. д.Вот она - "черная мазь".Опять. Опять пляшут в глазах бронхиты и катарры и вдруг прерываются... вновьРЛуес"...Больше всего было пометок именно о вторичном люесе.Реже попадался третичный. И тогда иодистый калий размашисто занимал графу"лечение".Чем дальше я читал старые, пахнущие плесенью, амбулаторные, забытые на чердаке,фолианты, тем больший свет проливался в мою неопытную голову. Я начал пониматьчудовищные вещн.Позвольте, а где же пометки о первичной яэве? Что-то не видно. Натысячи итысячи имен редко одна, одна. А вторичного сифилиса - бесконечные вереницы. Чтоже это значит? А вот что это значит...- Это значит... - говорил я в тени самому себе и мыши, грызущей старые корешкина книжных полках шкафа, это значит, что здесь не имеют понятия о сифилисе ияэва эта никого не пугает. Да-с. А потом она возьмет и заживет.Рубец останется... так, так, и больше ничего? Нет, не больше ничего! Аразовьется вторичный ибурный при этом сифилис. Когда глотка болит и на телепоявятся мокнущие папулы, то поедет в больницу Семен Хотов, 32 лет, и ему дадутсерую мазь... Ага! ..Круг света помещался на столе, и в пепельнице лежащая шоколадная женщинаисчезла под грудой окурков.- Я найду этого Семена Хотова. гм...йуршали, чуть тронутые желтым тленом, амбулаторные листы. 17 июня 1916 годаСемен Хотов полул шесть пакетиков ртутной целительной мази, изобретенной давнона спасение Семена Хотова. Мне известно, что мой предшественник говорил Семену,вручая ему мазь: - Семен, когда сделаешь шесть втираний, вымоешься, приедешьопять. Слышишь, Семен?Семен, конечно, кланялся и благодарил сиплым голосом. Посмотрим: деньков через10-12 должен Семен неизбежно опять показаться в книге. Посмотрим, посмотрим...Дым, листы шуршат. Ох, нет, нет Семена! Нет через 10 дней, нет через 20... Егововсе нет. Ах, бедный Семен Хотов. Стало быть, исчезла мраморная сыпь, какпотухают эвезды на заре, подсохли кондиломы. И погибнет, право, погибнет Семен.Я, вероятно, увижу этого Семена с гуммозными язвами у себя на приеме. Цел ли унего носовой скелет? А зрачки у него одинаковые?.. Бедный Семен!Но вот не Семен, а Иван Карпов. Мудреного нет. Почему же не заболеть КарповуИвану? Да, но позвольте, почему же ему выписан каломель с молочным сахаром, вмаленькой дозе?! Вот почему: Ивану Карпову 2 года! А у него "Луес 2"! Роковаядвойка! В звездах принесли Ивана Карпова, на руках у матери он отбивался отцепких докторских рук. Все понятно.Я знаю, я догадываюсь, я понял, где была у мальчишки двух лет первичная язва,без которой не бывает ничего вторичного. Она была во рту. Он получил ее сложечки.Учи меня, глушь! Учи меня, тишина деревенского дома! Да, много интересногорасскажет старая амбулатория юному врачу.Выше Ивана Карпова стояла: "Авдотья Карпова, 30 лет".Кто она? Ах, понятно. Это - мать Ивана. На руках-то у нее он плакал.А ниже Ивана Карпова:"Авдотья Карпова, 6 лет".- А это кто? Сестра! Каломель...Семья налицо. Семья. И не хватает в ней только одного человека - Карпова, лет35-40... И неизвестно, как его зовут - Сидор, Петр. О, это неважно!"...дражайшая супруга... дурнан болезнь сифиль..."Вот он - документ. Свет в голове. Да, вероятно, приехал с проклятого фронта ине "открылся", а может, и не знал, что нужно открыться. Уехал. А тут пошло. ЗаАвдотьей - Марья, за Марьей - Иван. Общая чашка со щами, полотенце...Вот еще семья. И еще. Вон старик, 70 лет. "Луес 2". Старик. В чем ты виноват?Ни в чем. В общей чашке. Внеполовое, внеполовое. Свет ясен. Как ясен и беловатрассвет раннего декабря. Значит, над амбулаторными записями и великолепныминемецкими учебниками с яркими картинками я просидел всю мою одинокую ночь.Уходя в спальню, зевал, бормотал:- Я буду с "ним" бороться.