Школьная библиотека

Наконец лицо женщины стало высыхать, остались лишь пятна, и тяжко набрякли векинад черными отчаянными глазами.- Что я буду делать? Ведь у меня двое детей, - говорила она сухим измученнымголосом.- Погодите, погодите,- бормотал я, - видно будет, что делать.Я позвал акушерку Пелагею Ивановну, втроем мы уединились в отдельной палате,где было гинекологическое кресло.- Ах, прохвост, а, прохвост, - сквозь зубы сипела Пелагея Ивановна. Женщннамолчала, глаза ее были, как две черные ямки, она всматривалась в окно - всумерки.Это был и один из самых внимательных осмотров в моей жизни. Мы с ПелагеейИвановной не оставили ни одной пяди тела. И нигде и ничего подозрительного я ненащел.- Знаете что, - сказал я, и мне страстно захотелось, чтобы надежды меня необманули и дальше не появилась бы нигде грозная твердая первичная язва, знаете что?.. Перестаньте волноваться! Есть надежда. Надежда. Правда, все ещеможет случиться, но сейчас у вас ничего нет.- Нет?! - сипло спросила женщина, - нет? - искры появились у нее в глазах, ирозовая краска тронула скулы. - А вдруг сделается?.. А?..- Я сам не пойму, - воEлголоса сказал я Пелагее Ивановне, - судя по тому, чтоона рассказывала, должно у нее быть заражение, однако же, ничего нет.- Ничего нет, - как эхо откликнулась Пелагея Ивановна.Мы еще несколько минут шептались с женщиной о разных сроках, о разных интимныхвещах, и женщина получила от меня наказ ездить в больницу.Теперь я смотрел на женщину и видел, что это человек, перешибленный пополам.Надежда закралась в нее, потом тотчас умирала. Она еще раз всплакнула и ушлатемной тенью. С тех пор меч повис над женщнной. Каждую субботу беззвучнопоявлялась в амбулатории у меня. Она очень осунулась, резче выступили скулы,глаза запали и окружились тенями. Сосредоточеннан дума оттянула углы ее губкнизу. Она привычным жестом разматывала платок, затем мы уходили втроем впалату. Осматривали ее.Первые три субботы прошли, и опять ничего не нашли мы на ней. Тогда она сталаотходить понемногу. Живой блеск зарождался в глазах, лицо оживало,расправлялась стянутая маска. Наши шансы росли. Таяла опасность. На четвертуюсубботу я говорил уже уверенно. за моими плечами было около 90: заблагополучный исход. Прошел с лихвой первый 21-дневный знаменитый срок.Остались дальние случайные, когда язва развивается с громадным запозданием.Прошли, наконец, и эти сроки, и однажды, отбросив в таз сияющее зеркало, впоследний раз ощупал железы, я сказал женщнне:- Вы вне всякой опасности. Больше не приезжайте. Это - счастливый случай.- Ничего не будет?! - спросила она незабываемым голосом.- Ничего.Не хватит у меня уменья описать ее лицо. Помню только, как она поклониласьнизко в пояс и исчезла.Впрочем, еще раз она появилась. В руках у нее был сверток - два фунта масла идва десятка яиц. И после страшного боя я ни масла, ни яиц не взял. И очень этимгордился, вследствие юностн. Но впоследствии, когда мне приходилось голодать вреволюционные годы, не раз вспоминал лампу-молнию, черные глаза и золотой кусокмасла с вдавлинами от пальцев, с проступившей на нем росой.???К чему же теперь, когда прошло так много лет, я вспомнил ее, обреченную начетырехмесячный страх? Недаром. Женщина эта была второй моей пациенткой в этойобласти, которой впоследствии я отдал мои лучшие годы. Первым был тот - созвездной сыпью на груди. Итак, она была второй и единственным исключением: онабоялась. Единственная в моей памяти, сохранившей освещенную керосиновой лампойработу нас четверых (Пелагеи Ивановны, Анны Николаевны, Демьяна Лукича и меня).В то время, как текли ее мучительные субботы, как бы в ожидании казни, я сталискать "его". Осенние вечера длинны. В докторской квартире жаркиголландки-печи. Тишина, и мне показалось, что я один во всем мире со своейлампой. Где-то очень бурно неслась жизнь, а у меня за окнами бил, стучалсякосой дождь, потом незаметно превратился в безэвучный снег. Долгие часы я сидели читал старые амбулаторные книги за предшествующие 5 лет. Предо мной тысячамии десятками тысяч прошли имена и названия деревень. В этих колоннах людей яискал его и находил часто. Мелькали надписи, шаблонные, скучные: РБронцчитис",РЛарынгитис"...? еще и еще... Но вот он! РЛуес 3". И сбоку размашистымпочерком, привычной рукой выписано:Рп. Унг. чыдрарг. цинер. 3,0 Д. т. д.Вот она - "черная мазь".Опять. Опять пляшут в глазах бронхиты и катарры и вдруг прерываются... вновьРЛуес"...Больше всего было пометок именно о вторичном люесе.Реже попадался третичный. И тогда иодистый калий размашисто занимал графу"лечение".Чем дальше я читал старые, пахнущие плесенью, амбулаторные, забытые на чердаке,фолианты, тем больший свет проливался в мою неопытную голову. Я начал пониматьчудовищные вещн.Позвольте, а где же пометки о первичной яэве? Что-то не видно. Натысячи итысячи имен редко одна, одна. А вторичного сифилиса - бесконечные вереницы. Чтоже это значит? А вот что это значит...- Это значит... - говорил я в тени самому себе и мыши, грызущей старые корешкина книжных полках шкафа, это значит, что здесь не имеют понятия о сифилисе ияэва эта никого не пугает. Да-с. А потом она возьмет и заживет.Рубец останется... так, так, и больше ничего? Нет, не больше ничего! Аразовьется вторичный ибурный при этом сифилис. Когда глотка болит и на телепоявятся мокнущие папулы, то поедет в больницу Семен Хотов, 32 лет, и ему дадутсерую мазь... Ага! ..Круг света помещался на столе, и в пепельнице лежащая шоколадная женщинаисчезла под грудой окурков.- Я найду этого Семена Хотова. гм...йуршали, чуть тронутые желтым тленом, амбулаторные листы. 17 июня 1916 годаСемен Хотов полул шесть пакетиков ртутной целительной мази, изобретенной давнона спасение Семена Хотова. Мне известно, что мой предшественник говорил Семену,вручая ему мазь: - Семен, когда сделаешь шесть втираний, вымоешься, приедешьопять. Слышишь, Семен?Семен, конечно, кланялся и благодарил сиплым голосом. Посмотрим: деньков через10-12 должен Семен неизбежно опять показаться в книге. Посмотрим, посмотрим...Дым, листы шуршат. Ох, нет, нет Семена! Нет через 10 дней, нет через 20... Егововсе нет. Ах, бедный Семен Хотов. Стало быть, исчезла мраморная сыпь, какпотухают эвезды на заре, подсохли кондиломы. И погибнет, право, погибнет Семен.Я, вероятно, увижу этого Семена с гуммозными язвами у себя на приеме. Цел ли унего носовой скелет? А зрачки у него одинаковые?.. Бедный Семен!Но вот не Семен, а Иван Карпов. Мудреного нет. Почему же не заболеть КарповуИвану? Да, но позвольте, почему же ему выписан каломель с молочным сахаром, вмаленькой дозе?! Вот почему: Ивану Карпову 2 года! А у него "Луес 2"! Роковаядвойка! В звездах принесли Ивана Карпова, на руках у матери он отбивался отцепких докторских рук. Все понятно.Я знаю, я догадываюсь, я понял, где была у мальчишки двух лет первичная язва,без которой не бывает ничего вторичного. Она была во рту. Он получил ее сложечки.Учи меня, глушь! Учи меня, тишина деревенского дома! Да, много интересногорасскажет старая амбулатория юному врачу.Выше Ивана Карпова стояла: "Авдотья Карпова, 30 лет".