Школьная библиотека

- Это что же? - спросил человек с мраморной сыпью. Тут остро мелькнул у меня перед глазами край снежно-белой палаты,университетской палаты, амфитеатр с громоздящимися студенческими головами иседая борода профессора-венеролога... Но быстро я очнулся и вспомнил, что яв полутора тысячах верст от амфитеатра и в сорока верстах от железнойдороги, в свете лампы-молнии... За белой дверью глухо шумели многочисленныепациенты, ожидающие очереди. За окном неуклонно смеркалось и летел первыйзимний снег. Я заставил пациента раздеться еще больше и нашел заживающую уже первичнуюязву. Последние сомнения оставили меня, и чувство гордости, неизменноявляющееся каждый раз, когда я верно ставил диагноз, пришло ко мне. - Застегивайтесь, - заговорил я, - у вас сифилис! Болезнь весьма серьезная,захватывающая весь организм. Вам долго придется лечиться! .. Тут я запнулся, потому что, - клянусь!.. - прочел в этом, похожем накуриный, взоре, удивление, смешанное явно с иронией. - Глотка вот захрипла, - молвил пациент. - Ну да, вот от этого и захрипла. От этого и сыпь на груди. Посмотрите насвою грудь.. Человек скосил глаза и глянул. Иронический огонек не погасал в глазах. - Мне бы вот глотку полечить, - вымолвил он. Что это он все свое? - уже с некоторым нетерпением подумал я, - я просифилис, а он про глотку! - Слушайте, дядя, - продолжал я вслух, - глотка дело второстепенное.Глотке мы тоже поможем, но самое главное, нужно вашу общую болезнь лечить.И долго вам придется лечиться - два года. Тут пациент вытаращил на меня глаза. И в них я прочел свой приговор: Даты, доктор, рехнулся! - Что ж так долго? - спросил пациент - Как это так два года?! Мне быкакого-нибудь полоскания для глотки... Внутри у меня все загорелось. И я стал говорить. Я уже не боялся испугатьего. О, нет! Напротив, я намекнул, что и нос может провалиться. Я рассказало том, что ждет моего пациента впереди, в случае, если он не будет лечитьсякак следует. Я коснулся вопроса о заразительности сифилиса и долго говорило тарелках, ложках и чашках, об отдельном полотенце... - Вы женаты? - спросил я. - Женат, - изумленно отозвался пациент. - Жену немедленно пришлите ко мне! - взволновано и страстно говорил я. Ведь, она тоже, наверное, больна? - Жану?! - спросил пациент и с великим удивлением всмотрелся в меня. Так мы и продолжали разговор. Он, помаргивая, смотрел в мои зрачки, а я вего. Вернее, это был не разговор, а мой монолог. Блестящий монолог, закоторый любой из профессоров поставил бы пятерку пятикурснику. Я обнаружилу себя громаднейшие познания в области сифилидологии и недюжинную сметку.Она заполнила темные дырки в тех местах, где не хватало строк немецких ирусских учебников. Я рассказал о том, что бывает с костями нелеченногосифилитика, а попутно очертил и прогрессивный паралич. Потомство! А какжену спасти?! Или, если она заражена, а заражена она наверное, то как еелечить? Наконец, поток мой иссяк, и застенчивым движением я вынул изкармана справочник в красном переплете с золотыми буквами. Верный друг мой,с которым я не расставался на первых шагах моего трудного пути. Сколько разон выручал меня, когда проклятые рецептурные вопросы разверзали чернуюпасть передо мной! Я украдкой, в то время, как пациент одевался,перелистывал странички и нашел то, что мне было нужно. Ртутная мазь - великое средство. - Вы будете делать втирания. Вам дадут шесть пакетиков мази. Будетевтирать по одному пакетику в день... вот так... И я наглядно и с жаром показал, как нужно втирать, и сам пустую ладоньвтирал в халат... - ...Сегодня - в руку, завтра - в ногу, потом опять в руку - другую. Когдасделаете шесть втираний, вымоетесь и придете ко мне. Обязательно. Слышите?Обязательно! Да! Кроме того, нужно внимательно следить за зубами и вообщеза ртом, пока будете лечиться. Я вам дам полоскание. После еды обязательнополощите... - И глотку? - спросил пациент хрипло, и тут я заметил, что при словеполоскание он оживился. - Да, да, и глотку. Через несколько минут желтая спина тулупа уходила с моих глаз в двери, аей навстречу протискивалась бабья голова в платке. А еще через несколько минут, пробегая по полутемному коридору изамбулаторного своего кабинета в аптеку за папиросами, я услыхал беглохриплый шепот: - Плохо лечит. Молодой. Понимаешь, глотку заложило, а он смотрит,смотрит... то грудь, то живот. Тут делов полно, а на больницу полдня. Покавыедешь - вот те и ночь. О, господи! Глотка болит, а он мази на ноги дает. - Без внимания, без внимания, - подтвердил бабий голос, с некоторымдребезжанием и вдруг осекся. Это я, как привидение, промелькнул в своембелом халате. Не вытерпел, оглянулся и узнал в полутьме бороденку, похожуюна бороденку из пакли, и набрякшие веки и куриный глаз. Да и голос сгрозной хрипотой узнал. Я втянул голову в плечи, как-то воровато съежился,точно был виноват, исчез, ясно чувствуя какую-то ссадину, нагоравшую вдуше. Мне было страшно. Неужто же все впустую?.. ...Не может быть! И месяц я сыщнически внимательно проглядывал на каждомприеме по утрам амбулаторную книгу, ожидая встретить фамилию женывнимательного слушателя моего монолога о сифилисе. Месяц я ждал его самого.И не дождался никого. И через месяц он угас в моей памяти, пересталтревожить, забылся... Потому что шли новые и новые, и каждый день моей работы в забытой глушинес для меня изумительные случаи, каверзные вещи, заставлявшие меняизнурять мой мозг, сотни раз теряться и вновь обретать присутствие духа ивновь окрыляться на борьбу. Теперь, когда прошло много лет, вдалеке от забытой облупленной белойбольницы, я вспоминаю звездную сыпь на его груди. Где он? Что делает? Ах, язнаю, знаю. Если он жив, время от времени он и его жена ездят в местнуюбольницу. Жалуются на язвы на ногах. Я ясно представляю, как он разматываетпортянки, ищет сочувствия. И молодой врач, мужчина или женщина, в беленькомштопаном халате, склоняется к ногам, давит пальцем кость выше язвы, ищетпричины. Находит и пишет в книге: Lues III, потом спрашивает, не давали лиему для лечения черную мазь. И вот тогда, как я вспоминаю его, он вспомнит меня, 17-й год, снег заокном и шесть пакетиков в вощеной бумаге, шесть неиспользованных липкихкомков. - Как же, как же, давал... - скажет он и поглядит, но уже без иронии, а счерноватой тревогой в глазах. И врач выпишет ему иодистый калий, бытьможет, назначит другое лечение. Так же, быть может, заглянет, как и я, всправочник... Привет вам, мой товарищ! ...еще, дражайшая супруга, передайте низкий поклон дяде СофронуИвановичу. А, кроме того, дорогая супруга, съездиите к нашему доктору,покажь ему себе, как я уже полгода больной дурной болью сифилем. А напобывке у вас не открылся. Примите лечение.

Супруг Ваш. Ан. Буков. Молодая женщина зажала рот концом байкового платка, села на лавку изатряслась от плача. Завитки ее светлых волос, намокшие от растаявшегоснега, выбились на лоб. - Подлец он? А?! - выкрикнула она. - Подлец, - твердо ответил я. Затем настало и самое трудное и мучительное. Нужно было успокоить ее. Акак успокоить? Под гул голосов, нетерпеливо ждущих в приемной, мы долгошептались... Где-то в глубине моей души, еще не притупившейся к человеческомустраданию, я разыскал теплые слова. Прежде всего я постарался убить в нейстрах. Говорил, что ничего еще ровно не известно и до исследованияпредаваться отчаянию нельзя. Да и после исследования ему не место: ярассказал о том, с каким успехом мы лечим эту дурную болезнь - сифилис. - Подлец, подлец, - всхлипнула молодая женщина и давилась слезами. - Подлец, - вторил я. Так довольно долго мы называли бранными словами дражайшего супруга,побывавшего дома и отбывшего в город Москву. Наконец лицо женщины стало высыхать, остались лишь пятна, и тяжконабрякли веки над черными отчаянными глазами. - Что я буду делать? Ведь у меня двое детей, - говорила она сухимизмученным голосом. - Погодите, погодите, - бормотал я, - видно будет, что делать. Я позвал акушерку Пелагею Ивановну, втроем мы уединились в отдельнойпалате, где было гинекологическое кресло. - Ах, прохвост, ах, прохвост, - сквозь зубы сипела Пелагея Ивановна.Женщина молчала, глаза ее были, как две черные ямки, она всматривалась вокно - в сумерки. Это был и один из самых внимательных осмотров в моей жизни. Мы с ПелагеейИвановной не оставили ни одной пяди тела. И нигде и ничего подозрительногоя не нашел. - Знаете что, - сказал я, и мне страстно захотелось, чтобы надежды меняне обманули и дальше не появилась бы нигде грозная твердая первичная язва,- знаете что?.. Перестаньте волноваться! Есть надежда. Надежда. Правда, всееще может случиться, но сейчас у вас ничего нет.