Книга "Тень птицы". Страница 6
дышле. Яркая лента неба льется над коридором улицы с белой мостовой изапыленными кипарисами, вытянувшимися между домами. Даже и в теничувствуешь и видишь, как прозрачен сухой жаркий воздух. Спущены зеленыежалюзи на окнах, спущены маркизы над витринами. Быстро выезжаем, миновавплощадь, королевский дворец и предместье, на меловое шоссе, - и этотхолм пелазгов с руинами храмов поражает меня своей золотистой желтизнойи наготой. Громадная подкова гор, громадная долина, а среди долины одиноко высится желто-каменный пик холма, воедино слитый двадцатипятивековой древностью с голым остовом Акрополя, - останками стен, колоннад ипорталов. Зной и ветер давно обожгли кости этой чуждой и уже непонятнойнам жизни. Медленно тянут лошади по мелу, хрустит щебень шоссе, кольцомохватившего холм и поднимающегося все в гору, - со всех сторон оглядываюя загорелый камень стен Акрополя и его желобчатых колонн... Наконец, коляска останавливается как раз против входа в гранитной стене, за которымширокая лестница из лоснящегося мрамора поднимается к Пропилеям и Парфенону... И на мгновенье я теряюсь... Боже, как все это просто, старо ипрекрасно! . Налево, в сквозной тени маслин, стоит другая коляска. Высокий, очень прямой человек с биноклем через плечо, в сером костюме и тропическом шлеме, и высокая худая женщина, тоже в сером шлеме, в фильдекосовых перчатках, с длинной тонкой палочкой в одной руке и с книжкой вдругой, направляются ко входу. Но даже и эти спокойнейшие люди изумленносмотрят круглыми глазами на то, что блещет перед нами золотыми руинами вжарком синем небе, на то, что так божественно-легко и стройно громоздится на гранитных укреплениях, вросших в темя этого "Алтаря Солнца". Онивходят, поднимаются по лестнице, делаются маленькими среди колонн, уцелевших от Пропилеи... Я тоже иду и смотрю... Но я уже все видел!
Я иду, но души древности, создавшей все это, я коснулся еще с парохода. А божественное совершенство Акрополя раскрывает один взгляд на него
Вот я поднялся по скользким плитам к Пропилеям и храму Победы. Я теряюсь в беспредельном пространстве Эгейского моря и вижу отсюда и маленький порт в Пирее, и бесконечно-далекие силуэты каких-то голубых островов, и Саламин, и Эгину. А когда я оборачиваюсь, меня озаряет сине-лиловый пламень неба, налитого между руинами храмов, между золотисто-обожженным мрамором колоннад и капителей, между желобчатыми столпами такойкрасоты, мощи и стройности, пред которыми слово бессильно. Я вступаю вгромаду раскрытого Парфенона, вижу скользкие мраморные плиты, легкий макв их расселинах... Что иное, кроме неба и солнца, могло создать все это?Какой воздух, кроме воздуха Архипелага, мог сохранить в такой чистотеэтот мрамор? Глыбам гранита и мрамора, кряжам каменистых гор, накаленныхзноем, поклонялись древнейшие греческие племена. "Амфион, древнейший изпоэтов, извлекал из лиры столь сладкие звуки, что вечный мрамор, в котором заключена высшая чистота земли, сам стал складываться в колоннады,стены и ступени". А Гомер изваял образы богов-людей: ведь Эллада "толькоустами поэтов и философов" созидала пантеоны и культы. И "уста поэтов"высшей религией признали красоту, высшим загробным блаженством - Элизиум, "от века не знавший тьмы и холода", высшей загробной мукой - лишениесвета..
"Бог - жизнь, свет и красота", - сказал народ, населивший землю вэтом "прелестнейшем из морей". - "Бог - это мое тело", - сказал он, возмужав и забыв, что земля его, как и всюду, щедро насыщается кровью и чтосмерть, как и всюду, разрушает на его земле плотскую радость. "Я завоевал высшую мудрость", - сказал он - и отлил свои завоеванья в мрамор воздвиг "Алтарь Возврата", как Александр на границах Индии. И чтобы неслышать о новых завоеваниях, умертвил Сократа. Но дух искал и жаждал
Александр, снедаемый этой жаждой, раздвинул пределы земли, смешал народыи, возвратясь, сказал: "Мир бесконечен, и Бог тысячелик. Я поклонялсявсем ликам; но истинный - неведом. Иудея говорит, что лик его - мощь ипламя гнева; Египет, что лик его - Солнце в лике Сфинкса и Ястреба. НоИудея - это горючее Мертвое море, Египет - могила в пустыне: он тожесвершил свой путь - от поклонения вечно возрождающемуся "сыну Солнца",Гору, до своего Алтаря Возврата - до Великой пирамиды. И храмы Солнцаныне пусты и безмолвны". Тогда Греция снова послала поэтов в философовискать Бога. И они пошли в Сирию и Александрию - и среди смешавшегосячеловечества зачалось смутное и радостное предчувствие нового рассвета
Впервые случилось, что завоеватель мира не дерзнул покорить мир богусвоей нации. И всемирная монархия, смешав человечество, распалась. Человечество пресытилось кровью, землею и смертью - и возжаждало братства,неба, бессмертия. И когда, наконец, снова взошло Солнце, "Радуйся! сказал миру ясный голос. - Нет более ни рабов, ни царей, ни жрецов, нибогов, ни отечества, ни смерти. Я - египтянин, иудей и эллин, я сын земли и духа. Дух животворит и роднит все сущее: и лилии полевые, и птицынебесные, и Соломона в славе его, и раба Соломона. Сила и жизнь его таквелики во мне, что вот я полагаю руку мою на голову умирающего - и слышу, как трепетно исходит из меня любовь и жизнь. На Фаворе, в росистоесолнечное утро, мир, в блеске и голубых туманах лежащий подо мною, наполняет мою душу таким восторгом, светом отца моего, что лицо мое повергает на землю братьев моих..."
III
На предвечернее солнце было больно смотреть, когда я возвращался нарейд. Зеркальные отражения струились, переливались по нагретому за деньборту. Медные ободки открытых иллюминаторов искрились. Лебедки уже затихли, трюмы были нагружены и закрыты... Потом заревела, сотрясая всепалубы, труба и забурлил винт..
В несказанной пышности и нежности червонной пыли и воздушно-фиолетовых вулканов пламенело солнце за беспредельным Эгинским заливом, из которого мы уходили от Акрополя к югу. Потом оно сразу потеряло весь свойблеск, стало огромным малиновым диском, стало меркнуть - и скрылось
Тогда в золотисто-бирюзовую глубину небосклона высоко поднялись дымчато-аметистовые радиусы. Но на острова и на горы за заливом уже пал вечерний пепел, а все необозримое пространство заштилевшего моря внезапнопокрыла мертвенная, малахитовая бледность. Я стоял на юте, облокотясь нарешетку борта, и смотрел то на этот малахит, то на запад. Вдруг по кою0блю там и сям тепло и весело вспыхнуло электричество. На минуту оноотвлекло меня, а когда я снова взглянул на запад, его уже настигла тьмаюжной ночи
Скоро в ней потонули и море и небо. Но вот за бортом стал реять слабый таинственный свет - темно-лиловый полукруг моря, явственно отделившийся от более легкого неба, как бы задымился водным светом
- Миль десять идем? - спросил я забелевшего в сумраке матроса, по шороху за бортом угадывая ровный полный ход
- Миль тринадцать идем..
И по тому, как мелькали навстречу мне, когда я пошел на бак, горбыволн, полных дымившегося фосфора, видно было, что правда
Черный и в темноте особенно упорный бугшприт неуклонно вел в звездныйсклон неба. На северо-востоке широко раскидывалась Большая Медведица,"любимое созвездие Гомера". На юго-западе низко, но ярче и великолепнеевсех сверкала розово-серебристая Венера. Темно-синяя глубь была переполнена повисшими в Млечном Пути алмазами. И отовсюду лились в море нититонкого, дивного света. Но свет моря был еще прекраснее
- Эй, не курить на баке! - раздался молодой звучный голос
И опять наступила глубокая тишина, полная шороха волн и дыханий машины
Спотыкаясь на цепи и паруса, я добрался до бугшприта. Острая железнаягрудь резала кипевшую бледно-синим пламенем воду - и все пространствоморя, озаренного и полного таинственным светом, быстро бежало навстречу
Звезды дрожали от едва уловимого теплого воздушного тока... Да, "свет иво тьме светит". Вот закатилось солнце, но и во тьме только солнцем живет и дышит все сущее. Это оно вращает винт парохода, оно несет навстречу мне море; оно, неиссякаемый родник всех сил, льющихся на землю, правит и непостижимым для моего разума стремлением своего необъятногоцарства в бесконечность - к Веге, и безумной радостью этого стрелой летящего подо мною дельфина - как бы сплошной массы дымно-синего фосфора
И только к свету стремится все в мире. Мириады едва зримых семян жизни,лишенных солнца тьмою ночи и глубинами вод, все же светят сами себе теми атомами его, которыми рождена в них жизнь. И над всем этим морем,видевшим на берегах своих все служения Богу, всегда имевшие в основесвоей служение только Солнцу, стоит как бы голубой дым: дым кажденияяему
1907
ДЕЛЬТА
Солнце потонуло в бледно-сизой мути. Волны, мелькавшие за бортом,стали кубовыми. Вспыхнуло электричество и сразу отделило пароход от ночи
Внутри, в кают-компаниях и рубках, было ярко, светло, за бортами былатьма, теплый ветер и шорох волн, бежавших качающимися холмами. Маслянисто-золотые полосы падали на них из иллюминаторов и змеевидно извивались
Ветер усиливался, - и вдруг одна из этих полос провалилась в черную пропасть, а вся глыба парохода зыбко приподнялась с носа и еще более зыбкои плавно опустилась среди закипевшей почти до бортов голубовато-дымнойводы. Какая-то женщина, показавшаяся в это время в светлом пространствевхода в рубку, ухватилась было за притолоку, но в ту же минуту оторвалась и со смехом, с протянутыми руками побежала по наклонной палубе. Анемного погодя из той же двери вышел мужчина, оглянулся и, увидев меня,неестественно запел и твердыми шагами пошел по опускающейся и поднимаю
