Школьная библиотека

змея удав необыкновенной силы; наконец, о бароне Брамбеусе и т.д. и т.д

Словом, господин Голядкин вполне был доволен, во-первых, потому, что былсовершенно спокоен; во-вторых, что не только не боялся врагов своих, нодаже готов был теперь всех их вызвать на самый решительный бой; в-третьих,что сам своею особою оказывал покровительство и, наконец, делал доброедело. Сознавался он, впрочем, в душе своей, что еще не совсем счастлив вэту минуту, что сидит в нем еще один червячок, самый маленький, впрочем, иточит даже и теперь его сердце. Мучило крайне его воспоминание о вчерашнемвечере у Олсуфья Ивановича. Много бы дал он теперь, если б не было кой-чегоиз того, что было вчера. "Впрочем, ведь оно ничего!" - заключил наконец нашгерой и решился твердо в душе вести себя вперед хорошо и не впадать вподобные промахи. Так как господин Голядкин теперь расходился вполне и сталвдруг почти совершенно счастлив, то вздумалось ему даже и пожуироватьжизнию. Принесен был Петрушкою ром, и составился пунш. Гость и хозяиносушили по стакану и по два. Гость оказался еще любезнее прежнего и с своейстороны показал не одно доказательство прямодушия и счастливого характерасвоего, сильно входил в удовольствие господина Голядкина, казалось,радовался только одною его радостью и смотрел на него, как на истинного иединственного своего благодетеля. Взяв перо и листочек бумажки, он попросилгосподина Голядкина не смотреть на то, что он будет писать, и потом, когдакончил, сам показал хозяину своему все написанное. Оказалось, что это былочетверостишие, написанное довольно чувствительно, впрочем прекрасным слогоми почерком, и, как видно, сочинение самого любезного гостя. Стишки былиследующие:

Если ты меня забудешь,

Не забуду я тебя;

В жизни может все случиться,

Не забудь и ты меня!Со слезами на глазах обнял своего гостя господин Голядкин и,расчувствовавшись наконец вполне, сам посвятил своего гостя в некоторыесекреты и тайны свои, причем речь сильно напиралась на Андрея Филипповича ина Клару Олсуфьевну. "Ну, да ведь мы с тобой, Яков Петрович, сойдемся, говорил наш герой своему гостю, - мы с тобой, Яков Петрович, будем жить,как рыба с водой, как братья родные; мы, дружище, будем хитрить, заоднохитрить будем; с своей стороны будем интригу вести в пику им... в пику-тоим интригу вести. А им-то ты никому не вверяйся. Ведь я тебя знаю, ЯковПетрович, и характер твой понимаю; ведь ты как раз все расскажешь, душа тыправдивая! Ты, брат, сторонись от них всех". Гость вполне соглашался,благодарил господина Голядкина и тоже наконец прослезился. "Ты, знаешь ли,Яша, - продолжал господин Голядкин дрожащим, расслабленным голосом, - ты,Яша, поселись у меня на время или навсегда поселись. Мы сойдемся. Что,брат, тебе, а? А ты не смущайся и не ропщи на то, что вот между нами такоестранное теперь обстоятельство: роптать, брат, грешно; это природа! Амать-природа щедра, вот что, брат Яша! Любя тебя, братски любя тебя,говорю. А мы с тобой, Яша, будем хитрить и с своей стороны подкопы вести иносы им утрем". Пунш, наконец, дошел до третьих и четвертых стаканов набрата, и тогда господин Голядкин стал испытывать два ощущения: одно то, чтонеобыкновенно счастлив, а другое, - что уже не может стоять на ногах

Гость, разумеется, бюB приглашен ночевать. Кровать была кое-как составленаиз двух рядов стульев. Господин Голядкин-младший объявил, что под дружескимкровом мягко спать и на голом полу, что, с своей стороны, он заснет, гдепридется, с покорностью и признательностью; что теперь он в раю и что,наконец, он много перенес на своем веку несчастий и горя, на все посмотрел,всего перетерпел, и - кто знает будущность? - может быть, еще перетерпит

Господин Голядкин-старший протестовал против этого и начал доказывать, чтонужно возложить всю надежду на бога. Гость вполне соглашался и говорил,что, разумеется, никто таков, как бог. Тут господин Голядкин-старшийзаметил, что турки правы в некотором отношении, призывая даже во сне имябожие. Потом, не соглашаясь, впрочем, с иными учеными в иных клеветах,взводимых на турецкого пророка Мухаммеда, и признавая его в своем родевеликим политиком, господин Голядкин перешел к весьма интересному описаниюалжирской цирюльни, о которой читал в какой-то книжке в смеси. Гость ихозяин много смеялись над простодушием турков; впрочем, не могли не отдатьдолжной дани удивления их фанатизму, возбуждаемому опиумом... Гость сталнаконец раздеваться, а господин Голядкин вышел за перегородку, частию подоброте души, что, может быть, дескать, у него и рубашки-то порядочной нет,так чтоб не сконфузить и без того уже пострадавшего человека, а частию дляесли можно, и приласкать человека, чтоб уж все были счастливы и чтоб неоставалось на столе просыпанной соли. Нужно заметить, что Петрушка все ещесмущал господина Голядкина.

- Ты, Петр, ложись теперь спать, - кротко сказал господин Голядкин,входя в отделение своего служителя, - ты теперь ложись спать, а завтра ввосемь часов ты меня и разбуди. Понимаешь, Петруша?

Господин Голядкин говорил необыкновенно мягко и ласково. Но Петрушкамолчал. Он в это время возился около своей кровати и даже не обернулся ксвоему барину, что бы должен был сделать, впрочем, из одного к немууважения.

- Ты, Петр, меня слышал? - продолжал господин Голядкин. - Ты воттеперь ложись спать, а завтра, Петруша, ты и разбуди меня в восемь часов;понимаешь?

- Да уж помню, уж что тут! - проворчал себе под нос Петрушка.

- Ну, то-то, Петруша; я это только так говорю, чтоб и ты был спокоен исчастлив. Вот мы теперь все счастливы, так чтоб и ты был спокоен исчастлив. А теперь спокойной ночи желаю тебе. Усни, Петруша, усни; мы всетрудиться должны... Ты, брат, знаешь, не думай чего-нибудь...

Господин Голядкин начал было, да остановился. "Не слишком ли будет, подумал он, - не далеко ли я замахнул? Так-то всегда; всегда-то япересыплю". Герой наш вышел от Петрушки весьма недовольный собою. К тому жегрубостью и неподатливостью Петрушки он немного обиделся. "С шельмецомзаигрывают, шельмецу барин честь делает, а он не чувствует, - подумалгосподин Голядкин. - Впрочем, такая уж тенденция подлая у всего этогорода!" Отчасти покачиваясь, воротился он в комнату и, видя, что гость егоулегся совсем, присел на минутку к нему на постель. "А ведь признайся, Яша,- начал он шепотом и курныкая головой, - ведь ты, подлец, предо мнойвиноват? ведь ты, тезка, знаешь, того..." - продолжал он, довольнофамильярно заигрывая с своим гостем. Наконец, распростившись с нимдружески, господин Голядкин отправился спать. Гость между тем захрапел

Господин Голядкин в свою очередь начал ложиться в постель, а между тем,посмеиваясь, шептал про себя: "Ведь ты пьян сегодня, голубчик мой, ЯковПетрович, подлец ты такой, Голядка ты этакой, - фамилья твоя такова!! Ну,чему ты обрадовался? Ведь завтра расплачешься, нюня ты этакая: что мнеделать с тобой!" Тут довольно странное ощущение отозвалось во всем существегосподина Голядкина, что-то похожее на сомнение или раскаяние. "Расходилсяж я, - думал он, - ведь вот теперь шумит в голове и я пьян; и не удержался,дурачина ты этакая! и вздору с три короба намолол да еще хитрить, подлец,собирался. Конечно, прощение и забвение обид есть первейшая добродетель, новсе ж оно плохо! вот оно как!" Тут господин Голядкин привстал, взял свечу ина цыпочках еще раз пошел взглянуть на спящего своего гостя. Долго стоял оннад ним в глубоком раздумье. "Картина неприятная! пасквиль, чистейшийпасквиль, да и дело с концом!"

Наконец господин Голядкин улегся совсем. В голове у него шумело,трещало, звонило. Он стал забываться-забываться... силился было о чем-тодумать, вспомнить что-то такое весьма интересное, разрешить что-то такоевесьма важное, какое-то щекотливое дело, - но не мог. Сон налетел на егопобедную голову, и он заснул так, как обыкновенно спят люди, с непривычкиупотребившие вдруг пять стаканов пунша на какой-нибудь дружеской вечеринке

ГЛАВА VIII

Как обыкновенно, на другой день господин Голядкин проснулся в восемьчасов; проснувшись же, тотчас припомнил все происшествия вчерашнего вечера,- припомнил и поморщился. "Эк я разыгрался вчера каким дураком!" - подумалон, приподымаясь с постели и взглянув на постель своего гостя. Но каково жебыло его удивление, когда не только гостя, но даже и постели, на которойспал гость, не было в комнате! "Что ж это такое? - чуть не вскрикнулгосподин Голядкин, - что ж бы это было такое? Что же означает теперь этоновое обстоятельство?" Покамест господин Голядкин, недоумевая, с раскрытымртом смотрел на опустелое место, скрипнула дверь, и Петрушка вошел с чайнымподносом. "Где же, где же?" - проговорил чуть слышным голосом наш герой,указывая на вчерашнее место, отведенное гостю. Петрушка сначала не отвечалничего, даже не посмотрел на своего барина, а поворотил глаза в уголнаправо, так что господин Голядкин сам принужден был взглянуть в уголнаправо. Впрочем, после некоторого молчания Петрушка, сиповатым и грубымголосом, ответил, "что барина дома нет".

- Дурак ты; да ведь я твой барин, Петрушка, - проговорил господинГолядкин прерывистым голосом и во все глаза смотря на своего служителя.

Петрушка ничего не отвечал, но посмотрел так на господина Голядкина,что тот покраснел до ушей, - посмотрел с какою-то оскорбительною укоризною,похожею на чистую брань. Господин Голядкин и руки опустил, как говорится

Наконец Петрушка объявил, что другой уж часа с полтора как ушел и не хотелдожидаться. Конечно, ответ был вероятен и правдоподобен; видно было, чтоПетрушка не лгал, что оскорбительный взгляд его и слово другой,употребленное им, были лишь следствием всего известного гнусногообстоятельства; но все-таки он понимал, хоть и смутно, что тут что-нибудьда не так и что судьба готовит ему еще какой-то гостинец, не совсем-топриятный. "Хорошо, мы посмотрим, - думал он про себя, - мы увидим, мысвоевременно раскусим все это... Ах ты, господи боже мой! - простонал он в