Школьная библиотека

осмотрелся кругом... Трудно сказать, чем бы кончилось дело... Но вдругдверь из кабинета его превосходительства отворилась, и он сам вышел, всопровождении некоторых чиновников.За ним потянулись все, кто ни был вкомнате. Его превосходительство подозвал Андрея Филипповича и пошел с нимрядом, заведя разговор о каких-то делах. Когда все тронулись и пошли вон изкомнаты, опомнился и господин Голядкин. Присмирев, приютился он подкрылышко Антона Антоновича Сеточкина, который сзади всех ковылял в своюочередь и, как показалось Господину Голядкину, с самым строгим иозабоченным видом. "Проврался я и тут, нагадил и тут, - подумал он просебя, - да ну, ничего".

- Надеюсь, что по крайней мере вы, Антон Антонович, согласитесьпрослушать меня и вникнуть в мои обстоятельства, - проговорил он тихо и ещенемного дрожащим от волнения голосом.- Отверженный всеми, обращаюсь я квам. Недоумеваю до сих пор, что значили слова Андрея Филипповича, АнтонАнтонович. Объясните мне их, если можно...

- Своевременно все объяснится-с, - строго и с расстановкою отвечалАнтон Антонович и, как показалось господину Голядкину, с таким видом,который ясно давал знать, что Антон Антонович вовсе не желает продолжатьразговора. - Узнаете в скором времени все-с. Сегодня же форменно обо всемизвеститесь.

- Что же такое форменно, Антон Антонович? почему же так именноформенно-с? - робко спросил наш герой.

- Не нам с вами рассуждать, Яков Петрович, как начальство решает.

- Почему же начальство, Антон Антонович, - проговорил господинГолядкин, оробев еще более, - почему же начальство? Я не вижу причины,почему же тут нужно беспокоить начальство, Антон Антонович... Вы, можетбыть, что-нибудь относительно вчерашнего хотите сказать, Антон Антонович?

- Да нет-с, не вчерашнее-с; тут кое-что другое хромает-с у вас.

- Что же хромает, Антон Антонович? мне кажется, Антон Антонович, что уменя ничего не хромает.

- А хитрить-то с кем собирались? - резко пересек Антон Антоновичсовершенно оторопевшего господина Голядкина. Господин Голядкин вздрогнул ипобледнел как платок.

- Конечно, Антон Антонович, - проговорил он едва слышным голосом, если внимать голосу клеветы и слушать врагов наших, не приняв оправдания сдругой стороны, то, конечно... конечно, Антон Антонович, тогда можно ипострадать, Антон Антонович, безвинно и ни за что пострадать.

- То-то-с; а неблагопристойный поступок ваш во вред репутацииблагородной девицы того добродетельного, почтенного и известного семейства,которое вам благодетельствовало?

- Какой же это поступок, Антон Антонович?

- То-то-с. А относительно другой девицы, хотя бедной, но зато честногоиностранного происхождения, похвального поступка своего тоже не знаете-с?

- Позвольте, Антон Антонович...благоволите, Антон Антонович,выслушать...

- А вероломный поступок ваш и клевета на другое лицо - обвинениедругого лица в том, в чем сами грешка прихватили? а? это как называется?

- Я, Антон Антонович, не выгонял его, - проговорил, затрепетав, нашгерой, - и Петрушку, то есть человека моего, подобному ничему не учил-с..

Он ел мой хлеб. Антон Антонович; он пользовался гостеприимством моим, прибавил выразительно и с глубоким чувством герой наш, так что подбородокего запрыгал немножко и слезы готовы были опять навернуться.

- Это вы, Яков Петрович, только так говорите, что он хлеб-то ваш ел, отвечал, осклабляясь, Антон Антонович, и в голосе его было слышнолукавство, так что по сердцу скребнуло у господина Голядкина.

- Позвольте еще вас, Антон Антонович, нижайше спросить: известны лиобо всем этом деле его превосходительство?

- Как же-с! Впрочем, вы теперь пустите меня-с. Мне с вами тутнекогда... Сегодня же обо всем узнаете, что вам следует знать-с.

- Позвольте, ради бога, еще на минутку, Антон Антонович...

- После расскажете-с...

- Нет-с, Антон Антонович; я-с, видите-с, прислушайте только, АнтонАнтонович... Я совсем не вольнодумство, Антон Антонович, я бегувольнодумства; я совершенно готов с своей стороны и даже пропускал туидею...

- Хорошо-с, хорошо-с. Я уж слышал-с...

- Нет-с, этого вы не слыхали, Антон Антонович. Это другое, АнтонАнтонович, это хорошо, право хорошо, и приятно слышать... Я пропускал, каквыше объяснил, ту идею, Антон Антонович, что вот промысл божий создал двухсовершенно подобных, а благодетельное начальство, видя промысл божий,приютили двух близнецов-с. Это хорошо, Антон Антонович. Вы видите, что этоочень хорошо, Антон Антонович, и что я далек вольнодумства. Принимаюблагодетельное начальство за отца. Так и так, дескать, благодетельноеначальство, а вы, того... дескать...молодому человеку нужно служить..

Поддержите меня, Антон Антонович, заступитесь за меня, Антон Антонович... Яничего-с... Антон Антонович, ради бога, еще одно словечко... АнтонАнтонович...

Но уже Антон Антонович был далеко от господина Голядкина... Герой женаш не знал, где стоял, что слышал, что делал, что с ним сделалось и чтоеще будут делать с ним - так смутило его и потрясло все им слышанное и всес ним случившееся.

Умоляющим взором отыскивал он в толпе чиновников Антона Антоновича,чтоб еще более оправдаться в глазах его и сказать ему что-нибудь крайнеблагонамеренное и весьма благородное и приятное относительно себя самого..

Впрочем, мало-помалу, новый свет начинал пробиваться сквозь смущениегосподина Голядкина, новый, ужасный свет, озаривший перед ним вдруг, разом,целую перспективу совершенно неведомых доселе и даже нисколько неподозреваемых обстоятельств... В эту минуту кто-то толкнул совершенносбившегося героя нашего под бок. Он оглянулся. Перед ним стоял Писаренко.

- Письмо-с, ваше благородие.

- А!.. ты уже сходил, милый мой?

- Нет, это еще утром в десять часов сюда принесли-с. Сергей Михеев,сторож, принес-с с квартиры губернского секретаря Вахрамеева.

- Хорошо, мой друг, хорошо, а я тебя поблагодарю, милый мой.

Сказав это, господин Голядкин спрятал письмо в боковой карман своеговицмундира и застегнул его на все пуговицы; потом осмотрелся кругом и, кудивлению своему, заметил, что уже находится в сенях департаментских, вкучке чиновников, столпившихся к выходу, ибо кончилось присутствие

Господин Голядкин не только не замечал до сих пор этого последнегообстоятельства, но даже не заметил и не помнил того, каким образом он вдругочутился в шинели, в калошах и держал свою шляпу в руках. Все чиновникистояли неподвижно и в почтительном ожидании. Дело в том, что егопревосходительство остановился внизу лестницы, в ожидании своего почему-тозамешкавшегося экипажа, и вел весьма интересный разговор с двумясоветниками и с Андреем Филипповичем. Немного поодаль от двух советников иАндрея Филипповича стоял Антон Антонович Сеточкин и кое-кто из другихчиновников, которые весьма улыбались, видя, что его превосходительствоизволит шутить и смеяться. Столпившиеся на верху лестницы чиновники тожеулыбались и ждали, покамест его превосходительство опять засмеются. Неулыбался лишь только один Федосеич, толстопузый швейцар, державшийся уручки дверей, вытянувшийся в струнку и с нетерпением ожидавший порциисвоего обыденного удовольствия, состоявшего в том, чтоб разом, однимвзмахом руки, широко откинуть одну половинку дверей и потом, согнувшись вдугу, почтительно пропустить мимо себя его превосходительство. Но всехболее, по-видимому, был рад и чувствовал удовольствие недостойный инеблагородный враг господина Голядкина. Он в это мгновение даже позабылвсех чиновников, даже оставил вьюнить и семенить межу ними, по своемуподленькому обыкновению, даже позабыл, пользуясь случаем, подлизаться ккому-нибудь в это мгновение. Он обратился весь в слух и зрение, как-тостранно съежился, вероятно чтоб удобнее слушать, не спуская глаз с егопревосходительства, и изредка только подергивало его руки, ноги и головукакими-то едва заметными судорогами, обличавшими все внутренние,сокровенные движения души его.

"Ишь его разбирает! - подумал герой наш, - фаворитом смотрит,мошенник! Желал бы я знать, чем он именно берет в обществе высокого тона?Ни ума, ни характера, ни образования, ни чувства; везет шельмецу! Господибоже! ведь как это скоро может пойти человек, как подумаешь, и "найти" вовсех людях! И пойдет человек, клятву даю, что пойдет далеко, шельмец,доберется, - везет шельмецу! Желал бы я еще узнать, что именно такое онвсем им нашептывает? Какие тайны у него со всем этим народом заводятся ипро какие секреты они говорят? Господи боже! Как бы мне этак, того... и сними бы тоже немножко... дескать, так и так, попросить его разве...дескать,так и так, а я больше не буду; дескать, я виноват, а молодому человеку,ваше превосходительство, нужно служить в наше время; обстоятельством жетемным моим я отнюдь не смущаюсь, - вот оно как! протестовать тамкаким-нибудь образом тоже не буду, и все с терпением и смирением снесу, вот как! вот разве так поступить?.. Да, впрочем, его не проймешь, шельмеца,никаким словом не пробьешь; резону-то ему вгвоздить нельзя в забубеннуюголову... А впрочем, попробуем. Случится, что в добрый час попаду, так воти попробовать..."

В беспокойстве своем, в тоске и смущении, чувствуя, что так оставатьсянельзя, что наступает минута решительная, что нужно же с кем-нибудьобъясниться, герой наш стал было понемножку подвигаться к тому месту, гдестоял недостойный и загадочный приятель его; но в самое это время уподъезда загремел давно ожидаемый экипаж его превосходительства. Федосеичрванул дверь и, согнувшись в три дуги, пропустил его превосходительствомимо себя. Все ожидавшие разом хлынули к выходу и оттеснили на мгновениегосподина Голядкина-старшего от господина Голядкина-младшего. "Не уйдешь!"- говорил наш герой, прорываясь сквозь толпу и не спуская глаз с когоследовало. Наконец толпа раздалась. Герой наш почувствовал себя на свободе