Школьная библиотека

лишь прямым и открытым характером да здравым рассудком; интригами незанимаемся. Не интригант, дескать, и этим горжусь, - вот оно как!.. Хожубез маски между добрых людей и, чтоб все вам сказать..."

Вдруг господин Голядкин вздрогнул. Рыжая и взмокшая окончательноборода его кучера опять глянула к нему за дрова...

- Я сейчас, мой друг; я, мой друг, знаешь, тотчас; я, мой друг, тотчасже, - отвечал господин Голядкин трепещущим и изнывающим голосом.

Кучер почесал в затылке, потом погладил свою бороду, потом шагнул шагвперед... остановился и недоверчиво взглянул на господина Голядкина.

- Я сейчас, мой друг; я, видишь... мой друг... я немножко, я, видишь,мой друг, только секундочку здесь... видишь, мой друг...

- Нешто совсем не поедете? - сказал наконец кучер, решительно иокончательно приступая к господину Голядкину...

- Нет, мой друг, я сейчас. Я, видишь, мой друг, дожидаюсь...

- Так-с...

- Я, видишь, мой друг... ты из какой деревни, мой милый?

- Мы господские...

- И добрых господ?..

- Нешто'...

- Да, мой друг; ты постой здесь, мой 0уг. Ты, видишь, мой друг, тыдавно в Петербурге?

- Да уж год езжу...

- И хорошо тебе, друг мой?

- Нешто'.

- Да, мой друг, да. Благодари провидение, мой друг. Ты, мой друг,доброго человека ищи. Нынче добрые люди стали редки, мой милый; он обмоет,накормит и напоит тебя, милый мой, добрый-то человек... А иногда ты видишь,что и через золото слезы льются, мой друг... видишь плачевный пример; вотоно как, милый мой...

Извозчику как будто стало жалко господина Голядкина.

- Да извольте, я подожду-с. Нешто долго ждать будете-с?

- Нет, мой друг, нет; я уж, знаешь, того... я уж не буду ждать, милыймой. Как ты думаешь, друг мой? Я на тебя полагаюсь. Я уж не буду здесьждать...

- Нешто совсем не поедете?

- Нет, мой друг; нет, а я тебя поблагодарю, милый мой... вот оно как

Тебе сколько следует, милый мой?

- Да уж за что рядились, сударь, то и пожалуете. Ждал, сударь, долго;уж вы человека не обидите, сударь.

- Ну, вот тебе, милый мой, вот тебе.- Тут господин Голядкин отдал всешесть рублей серебром извозчику и, серьезно решившись не терять болеевремени, то есть уйти подобру-поздорову, тем более что уже окончательнорешено было дело и извозчик отпущен был и, следовательно, ждать болеенечего, пустился со двора, вышел за ворота, поворотил налево и без оглядки,задыхаясь и радуясь, пустился бежать. "Оно, может быть, и все устроится клучшему, - думал он, - а я вот таким-то образом беды избежал"

Действительно, как-то вдруг стало необыкновенно легко в душе господинаГолядкина. "Ах, кабы устроилось к лучшему! - подумал герой наш, сам,впрочем, мало себе на слово веря. - Вот я и того... - думал он. - Нет, ялучше вот как, и с другой стороны... Или лучше вот этак мне сделать?.."Таким-то образом сомневаясь и ища ключа и разрешения сомнений своих, геройнаш добежал до Семеновского моста, а добежав до Семеновского моста,благоразумно и окончательно положил воротиться. "Оно и лучше, - подумал он,- Я лучше с другой стороны, то есть вот как. Я буду так - наблюдателемпосторонним буду, да и дело с концом; дескать, я наблюдатель, лицопостороннее - и только, а там, что ни случись, - не я виноват. Вот оно как!Вот оно таким-то образом и будет теперь".

Положив воротиться, герой наш действительно воротился, тем более что,по счастливой мысли своей, ставил себя теперь лицом совсем посторонним

"Оно же и лучше: и не отвечаешь ни за что, да и увидишь, что следовало..

вот оно как!" То есть расчет был вернейший, да и дело с концом

Успокоившись, забрался он опять под мирную сень своей успокоительной иохранительной кучи дров и внимательно стал смотреть на окна. В этот разсмотреть и дожидаться пришлось ему недолго. Вдруг, во всех окнах разом,обнаружилось какое-то странное движение, замелькали фигуры, открылисьзанавесы, целые группы людей толпились в окнах Олсуфия Ивановича, всеискали и выглядывали чего-то на дворе. Обеспеченный своею кучею дров, геройнаш тоже в свою очередь с любопытством стал следить за всеобщим движением ис участием вытягивать направо и налево свою голову, сколько по крайней мерепозволяла ему короткая тень от дровяной кучи, его прикрывавшая. Вдруг оноторопел, вздрогнул и едва не присел на месте от ужаса. Ему показалось, одним словом, он догадался вполне, что искали-то не что-нибудь и некого-нибудь: искали просто его, господина Голядкина. Все смотрят в егосторону все указывают в его сторону. Бежать было невозможно: увидят..

Оторопевший господин Голядкин прижался как можно плотнее к дровам и туттолько заметил, что предательская тень изменяла, что прикрывала она невсего его. С величайшим удовольствием согласился бы наш герой пролезтьтеперь в какую-нибудь мышиную щелочку между дровами, да там и сидеть себесмирно, если б только это было возможно. Но было решительно невозможно. Вагонии своей он стал наконец решительно и прямо смотреть на все окна разом;оно же и лучше... И вдруг сгорел со стыда окончательно. Его совершеннозаметили, все разом заметили, все манят его руками, все кивают емуголовами, все зовут его; вот щелкнуло и отворилось несколько форточек;несколько голосов разом что-то начали кричать ему... "Удивляюсь, как этихдевчонок не секут еще с детства", - бормотал про себя наш герой, совсемпотерявшись. Вдруг с крыльца сбежал он (известно кто), в одном вицмундире,без шляпы, запыхавшись, юля, семеня и подпрыгивая, вероломно изъявляяужаснейшую радость о том, что увидел, наконец, господина Голядкина.

- Яков Петрович, - защебетал известный своей бесполезностью человек. Яков Петрович, вы здесь? Вы простудитесь. Здесь холодно, Яков Петрович

Пожалуйте в комнату.

- Яков Петрович! Нет-с, я ничего, Яков Петрович, - покорным голосомпробормотал наш герой.

- Нет-с, нельзя, Яков Петрович: просят, покорнейше просят, ждут нас

"Осчастливьте, дескать, и приведите сюда Якова Петровича". Вот как-с.

- Нет, Яков Петрович; я, видите ли, я бы лучше сделал... Мне бы лучшедомой пойти, Яков Петрович... - говорил наш герой, горя на мелком огне изамерзая от стыда и ужаса, все в одно время.

- Ни-ни-ни-ни! - защебетал отвратительный человек. - Ни-ни-ни, ни зачто! Идем! - сказал он решительно и потащил к крыльцу господинаГолядкина-старшего. Господин Голядкин-старший хотел было вовсе не идти; нотак как смотрели все и сопротивляться и упираться было бы глупо, то геройнаш пошел, - впрочем, нельзя сказать, чтобы пошел, потому что решительносам не знал, что с ним делается. Да уж так ничего, заодно!

Прежде нежели герой наш успел кое-как оправиться и опомниться,очутился он в зале. Он был бледен, растрепан, растерзан; мутными глазамиокинул он всю толпу, - ужас! Зала, все комнаты - все, все былополным-полнехонько. Людей было бездна, дам целая оранжерея; все этотеснилось около господина Голядкина, все это стремилось к господинуГолядкину, все это выносило на плечах своих господина Голядкина, весьмаясно заметившего, что его упирают в какую-то сторону. "Ведь не к дверям", пронеслось в голове господина Голядкина. Действительно, упирали его не кдверям, а прямо к покойным креслам Олсуфия Ивановича. Возле кресел с однойстороны стояла Клара Олсуфьевна, бледная, томная, грустная, впрочем пышноубранная. Особенно бросились в глаза господину Голядкину маленькиебеленькие цветочки в ее черных волосах, что составляло превосходный эффект

С другой стороны кресел держался Владимир Семенович, в черном фраке, сновым своим орденом в петличке. Господина Голядкина вели под руки, и, каксказано было выше, прямо на Олсуфия Ивановича, - с одной стороны господинГолядкин-младший, принявший на себя вид чрезвычайно благопристойный иблагонамеренный, чему наш герой донельзя обрадовался, с другой же стороныруководил его Андрей Филиппович с самой торжественной миной в лице. "Что быэто?" - подумал господин Голядкин. Когда же он увидал, что ведут его кОлсуфию Ивановичу, то его вдруг как будто молнией озарило. Мысль оперехваченном письме мелькнула в голове его... В неистощимой агониипредстал наш герой перед кресла Олсуфия Ивановича. "Как мне теперь? подумал он про себя. - Разумеется, этак все на смелую ногу, то есть соткровенностью, не лишенною благородства; дескать, так и так и так далее"

Но чего боялся, повидимому, герой наш, то и не случилось. Олсуфий Ивановичпринял, кажется, весьма хорошо господина Голядкина и, хотя не протянул емуруки своей, но по крайней мере, смотря на него, покачал своею седовласою ивнушающею всякое уважение головою, - покачал с каким-тоторжественно-печальным, но вместе с тем благосклонным видом. Так по крайнеймере показалось господину Голядкину. Ему показалось даже, что слезаблеснула в тусклых взорах Олсуфия Ивановича; он поднял глаза и увидел, чтои на ресницах Клары Олсуфьевны, тут же стоявшей, тоже как будто блеснуласлезинка, - что и в глазах Владимира Семеновича тоже как будто бы былочто-то подобное, - что, наконец, ненарушимое и спокойное достоинство АндреяФилипповича тоже стоило общего слезящегося участия, - что, наконец, юноша,когда-то весьма походивший на важного советника, уже горько рыдал,пользуясь настоящей минутой... Или это все, может быть, только такпоказалось господину Голядкину, потому что он сам весьма прослезился и яснослышал, как текли его горячие слезы по его холодным щекам... Голосом,полным рыданий, примиренный с людьми и судьбою и крайне любя в настоящеемгновение не только Олсуфия Ивановича, не только всех гостей, взятыхвместе, но даже и зловредного близнеца своего, который теперь, по-видимому,вовсе был не зловредным и даже не близнецом господину Голядкину, носовершенно посторонним и крайне любезным самим по себе человеком, обратилсябыло наш герой к Олсуфию Ивановичу с трогательным излиянием души своей; ноот полноты всего, в нем накопившегося, не мог ровно ничего объяснить, а