Школьная библиотека

совести вдруг начало его мучить: "Вот, сижу, песни слушаю, а разве то мненадобно делать!" - как будто подумал он. Впрочем, он тут же догадался, чтои не это одно его тревожит; было что-то, требующее немедленного разрешения,но чего ни осмыслить, ни словами нельзя было передать. Все в какой-токлубок сматывалось. "Нет, уж лучше бы какая борьба! Лучше бы опятьПорфирий... или Свидригайлов... Поскорей бы опять какой-нибудь вызов,чье-нибудь нападение... Да! да!" - думал он. Он вышел из харчевни ибросился чуть не бежать. Мысль о Дуне и матери навела на него вдругпочему-то как бы панический страх. В эту-то ночь, перед утром, он ипроснулся в кустах, на Крестовском острове, весь издрогнувший, в лихорадке;он пошел домой и пришел уже ранним утром. После нескольких часов сналихорадка прошла, но проснулся он уже поздно: было два часа пополудни

Он вспомнил, что в этот день назначены похороны Катерины Ивановны, иобрадовался, что не присутствовал на них. Настасья принесла ему есть; он ели пил с большим аппетитом, чуть не с жадностью. Голова его была свежее, ион сам спокойнее, чем в эти пп1ледние три дня. Он даже подивился, мельком,прежним приливам своего панического страха. Дверь отворилась, и вошелРазумихин

- А! ест, стало быть не болен! - сказал Разумихин, взял стул и сел застол против Раскольникова. Он был встревожен и не старался этого скрыть

Говорил он с видимою досадой, но не торопясь и не возвышая особенно голоса

Можно бы подумать, что в нем засело какое-то особое и даже исключительноенамерение. - Слушай, - начал он решительно, - мне там черт с вами со всеми,но по тому, что я вижу теперь, вижу ясно, что ничего не могу понять;пожалуйста, не считай, что я пришел допрашивать. Наплевать! Сам не хочу!Сам теперь все открывай, все ваши секреты, так я еще и слушать-то, можетбыть, не стану, плюну и уйду. Я пришел только узнать лично и окончательно:правда ли, во-первых, что ты сумасшедший? Про тебя, видишь ли, существуетубеждение (ну, там, где-нибудь), что ты, может быть, сумасшедший или оченьк тому наклонен. Признаюсь тебе, я и сам сильно был наклонен поддерживатьэто мнение, во-первых, судя по твоим глупым и отчасти гнусным поступкам(ничем не объяснимым), а во-вторых, по твоему недавнему поведению с матерьюи сестрой. Только изверг и подлец, если не сумасшедший, мог бы такпоступить с ними, как ты поступил; а следственно, ты сумасшедший..

- Ты давно их видел?

- Сейчас. А ты с тех пор не видал? Где ты шляешься, скажи мне,пожалуйста, я к тебе три раза заходил. Мать больна со вчерашнего днясерьезно. Собралась к тебе; Авдотья Романовна стала удерживать; слушатьничего не хочет: "Если он, говорит, болен, если у него ум мешается, кто жеему поможет, как не мать?" Пришли мы сюда все, потому не бросать же нам ееодну. До самых твоих дверей упрашивали успокоиться. Вошли, тебя нет, вотздесь она и сидела. Просидела десять минут, мы над нею стояли, молча

Встала и говорит: "Если он со двора выходит, а стало быть, здоров и матьзабыл, значит, неприлично и стыдно матери у порога стоять и ласки, какподачки выпрашивать". Домой воротилась и слегла; теперь в жару: "Вижу,говорит, для своей у него есть время". Она полагает, что своя-то - этоСофья Семеновна, твоя невеста, или любовница, уж не знаю. Я пошел былототчас к Софье Семеновне, потому, брат, я хотел все разузнать, - прихожу,смотрю: гроб стоит, дети плачут. Софья Семеновна траурные платьица импримеряет. Тебя нет. Посмотрел, извинился и вышел, так и Авдотье Романовнедонес. Все, стало быть, это вздор, и нет тут никакой своей, вернее всего,стало быть, сумасшествие. Но вот ты сидишь и вареную говядину жрешь, точнотри дня не ел. Оно, положим, и сумасшедшие тоже едят, но хоть ты и слова сомной не сказал, но ты... не сумасшедший! В этом я поклянусь. Прежде всего,не сумасшедший. Итак, черт с вами со всеми, потому что тут какая-то тайна,какой-то секрет; а я над вашими секретами ломать головы не намерен. Тактолько зашел обругаться, - заключил он, вставая, - душу отвести, а я знаю,что' мне теперь делать!

- Что же ты теперь хочешь делать?

- А тебе какое дело, что' я теперь хочу делать?

- Смотри, ты запьешь!

- Почему... почему ты это узнал?

- Ну вот еще!

Разумихин помолчал с минуту

- Ты всегда был очень рассудительный человек и никогда, никогда ты небыл сумасшедшим, - заметил он вдруг с жаром. - Это так: я запью! Прощай! И он двинулся идти

- Я о тебе, третьего дня кажется, с сестрой говорил, Разумихин

- Обо мне! Да... ты где же ее мог видеть третьего дня? - вдругостановился Разумихин, даже побледнел немного. Можно было угадать, чтосердце его медленно и с напряжением застучало в груди

- Она сюда приходила, одна, здесь сидела, говорила со мной

- Она!

- Да, она

- Что же ты говорил... я хочу сказать, обо мне-то?

- Я сказал ей, что ты очень хороший, честный и трудолюбивый человек

Что ты ее любишь, я ей не говорил, потому что она сама знает

- Сама знает?

- Ну, вот еще! Куда бы я ни отправился, что бы со мной ни случилось, ты бы остался у них провидением. Я, так сказать, передаю их тебе,Разумихин. Говорю это, потому что совершенно знаю, как ты ее любишь, иубежден в чистоте твоего сердца. Знаю тоже, что и она тебя может любить, идаже, может быть, уж и любит. Теперь сам решай, как знаешь лучше, - надоиль не надо тебе запивать

- Родька... Видишь... Ну... Ах, черт! А ты-то куда хочешь отправиться?Видишь: если все это секрет, то пусть! Но я... я узнаю секрет... И уверен,что непременно какой-нибудь вздор и страшные пустяки и что ты один все изатеял. А впрочем, ты отличнейший человек! Отличнейший человек!.

- А я именно хотел тебе прибавить, да ты перебил, что ты это оченьхорошо давеча рассудил, чтобы тайны и секреты эти не узнавать. Оставь довремени, не беспокойся. Все в свое время узнаешь, именно тогда, когда надобудет. Вчера мне один человек сказал, что надо воздуху человеку, воздуху,воздуху! Я хочу к нему сходить сейчас и узнать, что он под этим разумеет

Разумихин стоял в задумчивости и в волнении и что-то соображал

"Это политический заговорщик! Наверно! И он накануне какого-нибудьрешительного шага - это наверно! Иначе быть не может и... и Дуня знает..."- подумал он вдруг про себя

- Так к тебе ходит Авдотья Романовна, - проговорил он, скандируяслова, - а ты сам хочешь видеться с человеком, который говорит, что воздухунадо больше, воздуху и... и, стало быть, и это письмо... это тожечто-нибудь из того же, - заключил он как бы про себя

- Какое письмо?

- Она письмо одно получила, сегодня, ее очень встревожило. Очень

Слишком уж даже. Я заговорил о тебе - просила замолчать. Потом... потомсказала, что, может, мы очень скоро расстанемся, потом стала меня за что-тогорячо благодарить; потом ушла к себе и заперлась

- Она письмо получила? - задумчиво переспросил Раскольников

- Да, письмо; а ты не знал? Гм

Они оба помолчали

- Прощай, Родион. Я, брат... было одно время... а впрочем, прощай,видишь, было одно время... Ну, прощай! Мне тоже пора. Пить не буду. Теперьне надо... врешь!

Он торопился; но, уже выходя и уж почти затворив за собою дверь, вдруготворил ее снова и сказал, глядя куда-то в сторону:

- Кстати! Помнишь это убийство, ну, вот Порфирий-то: старуху-то? Ну,так знай, что убийца этот отыскался, сознался сам и доказательства всепредставил. Это один из тех самых работников, красильщики-то, представь