Школьная библиотека

- Ба! да и ты... с намерениями!.. - пробормотал он, посмотрев на неечуть не с ненавистью и насмешливо улыбнувшись. - Я бы должен был этосообразить... Что ж, и похвально; тебе же лучше... и дойдешь до такойчерты, что не перешагнешь ее - несчастна будешь, а перешагнешь - может, ещенесчастнее будешь... А впрочем, все это вздор! - прибавил онраздражительно, досадуя на свое невольное увлечение. - Я хотел толькосказать, что у вас, маменька, я прощения прошу, - заключил он резко иотрывисто

- Полно, Родя, я уверена, все, что ты делаешь, все прекрасно! сказала обрадованная мать

- Не будьте уверены, - ответил он, скривив рот в улыбку. Последоваломолчание. Что-то было напряженное во всем этом разговоре, и в молчании, и впримирении, и в прощении, и все это чувствовали

"А ведь точно они боятся меня", - думал сам про себя Раскольников,исподлобья глядя на мать и сестру. Пульхерия Александровна, действительно,чем больше молчала, тем больше и робела

"Заочно, кажется, так ведь любил их", - промелькнуло в его голове

- Знаешь, Родя, Марфа Петровна умерла! - вдруг выскочио0 ПульхерияАлександровна

- Какая это Марфа Петровна?

- Ах, боже мой, да Марфа Петровна, Свидригайлова! Я еще так много обней писала тебе

- А-а-а, да, помню... Так умерла? Ах, в самом деле? - вдругвстрепенулся он, точно проснувшись. - Неужели умерла? Отчего же?

- Представь себе, скоропостижно! - заторопилась ПульхерияАлександровна, ободренная его любопытством, - и как раз в то самое время,как я тебе письмо тогда отправила, в тот самый даже день! Вообрази, этотужасный человек, кажется, и был причиной ее смерти. Говорят, он ее ужасноизбил!

- Разве они так жили? - спросил он, обращаясь к сестре

- Нет, напротив даже. С ней он всегда был очень терпелив, даже вежлив

Во многих случаях даже слишком был снисходителен к ее характеру, целые семьлет... Как-то вдруг потерял терпение

- Стало быть, он вовсе не так ужасен, коли семь лет крепился? Ты,Дунечка, кажется, его оправдываешь?

- Нет, нет, это ужасный человек! Ужаснее я ничего и представить немогу, - чуть не с содроганием ответила Дуня, нахмурила брови и задумалась

- Случилось это у них утром, - продолжала, торопясь, ПульхерияАлександровна. - После того она тотчас же приказала заложить лошадей, чтобсейчас же после обеда и ехать в город, потому что она всегда в такихслучаях в город ездила; кушала за обедом говорят, с большим аппетитом..

- Избитая-то?

- ... У ней, впрочем, и всегда была эта... привычка, и как толькопообедала, чтобы не запоздать ехать, тотчас же отправилась в купальню..

Видишь, она как-то там лечилась купаньем; у них там ключ холодный есть, иона купалась в нем регулярно каждый день, и как только вошла в воду, вдругс ней удар!

- Еще бы! - сказал Зосимов

- И больно он ее избил?

- Ведь это все равно, - отозвалась Дуня

- Гм! А впрочем, охота вам, маменька, о таком вздоре рассказывать, раздражительно и как бы нечаянно проговорил вдруг Раскольников

- Ах, друг мой, да я не знала, о чем уж и заговорить, - вырвалось уПульхерии Александровны

- Да что вы, боитесь, что ль, меня все? - сказал он с искривившеюсяулыбкою

- Это действительно правда, - сказала Дуня, прямо и строго смотря набрата. - Маменька, входя на лестницу, даже крестилась от страху

Лицо его перекосилось как бы от судороги

- Ах, что ты, Дуня! Не сердись, пожалуйста, Родя... Зачем ты, Дуня! заговорила в смущении Пульхерия Александровна, - это я, вправду, ехаласюда, всю, дорогу мечтала, в вагоне: как мы увидимся, как мы обо всемсообщим друг другу... и так была счастлива, что и дороги не видала! Да чтоя! Я и теперь счастлива... Напрасно ты, Дуня! Я уж тем только счастлива,что тебя вижу, Родя..

- Полноте, маменька, - с смущением пробормотал он, не глядя на нее исжал ее руку, - успеем наговориться!

Сказав это, он вдруг смутился и побледнел: опять одно недавнее ужасноеощущение мертвым холодом прошло по душе его; опять ему вдруг сталосовершенно ясно и понятно, что он сказал сейчас ужасную ложь, что не тольконикогда теперь не придется ему успеть наговориться, но уже ни об чембольше, никогда и ни с кем, нельзя ему теперь говорить. Впечатление этоймучительной мысли было так сильно, что он, на мгновение, почти совсемзабылся, встал с места и, не глядя ни на кого, пошел вон из комнаты

- Что ты? - крикнул Разумихин, хватая его за руку

Он сел опять и стал молча осматриваться; все глядели на него снедоумением

- Да что вы все такие скучные! - вскрикнул он вдруг, совсемнеожиданно, - скажите что-нибудь! Что в самом деле так сидеть-то! Ну,говорите же! Станем разговаривать... Собрались и молчим... Ну, что-нибудь!

- Слава богу! А я думала, с ним что-нибудь вчерашнее начинается, сказала, перекрестившись, Пульхерия Александровна

- Чего ты, Родя? - недоверчиво спросила Авдотья Романовна

- Так, ничего, одну штуку вспомнил, - отвечал он и вдруг засмеялся

- Ну, коль штуку, так и хорошо! А то и я сам было подумал... пробормотал Зосимов, подымаясь с дивана. - Мне, однако ж, пора; я ещезайду, может быть... если застану..

Он откланялся и вышел

- Какой прекрасный человек! - заметила Пульхерия Александровна

- Да, прекрасный, превосходный, образованный, умный... - заговорилвдруг Раскольников какою-то неожиданною скороговоркой и с каким-тонеобыкновенным до сих пор оживлением, - уж не помню, где я его прежде доболезни встречал... Кажется, где-то встречал... Вот и этот тоже хорошийчеловек! - кивнул он на Разумихина, - нравится он тебе, Дуня? - спросил онее и вдруг, неизвестно чему, рассмеялся

- Очень, - ответила Дуня

- Фу, какой ты... свинтус! - произнес страшно сконфузившийся ипокрасневший Разумихин и встал со стула. Пульхерия Александровна слегкаулыбнулась, а Раскольников громко расхохотался

- Да куда ты?

- Я тоже... мне надо

- Совсем тебе не надо, оставайся! Зосимов ушел, так и тебе надо. Неходи... А который час? Есть двенадцать? Какие у тебя миленькие часы, Дуня!Да что вы опять замолчали? Все только я да я говорю!.

- Это подарок Марфы Петровны, - ответила Дуня