Школьная библиотека

- Друг мой! - вскричал дядя, - я об этом думал, идя сюда!

- И как же решили?

- Неизменно! Я уж решился, прежде чем начал тебе рассказывать!

- Браво, дядюшка!

И я бросился обнимать его

Долго мы говорили. Я выставил перед ним все резоны, всю неумолимуюнеобходимость жениться на Настеньке, что, впрочем, он сам понимал ещелучше меня. Но красноречие мое было возбуждено. Я радовался за дядю

Долг подстрекал его, иначе бы он никогда не поднялся. Перед долгом же,перед обязанностью он благоговел. Но, несмотря на то, я решительно непонимал, как устроится это дело. Я знал и слепо верил, что дядя ни зачто не отступит от того, что раз признал своею обязанностью; но мнекак-то не верилось, чтоб у него достало силы восстать против своих домашних. И потому я старался как можно более подстрекнуть и направить егои работал со всею юношескою горячностью

- Тем более, тем более, - говорил я, - что теперь уже все решено ипоследние сомнения ваши исчезли! Случилось то, чего вы не ожидали, хотяв сущности все это видели и все прежде вас заметили: Настасья Е3рафовнавас любит! Неужели же вы попустите, - кричал я, - чтоб эта чистая любовьобратилась для нее в стыд и позор?

- Никогда! Но, друг мой, неужели ж я буду наконец так счастлив? вскричал дядя, бросаясь ко мне на шею. - И как это она полюбила меня, иза что? за что? кажется, во мне нет ничего такого... Я старик перед нею:вот уж не ожидал-то! ангел мой, ангел!.. Слушай, Сережа, давеча ты спрашивал, не влюблен ли я в нее: имел ты какую-нибудь идею?

- Я видел только, дядюшка, что вы ее любите, как больше любитьнельзя: любите и между тем сами про это не знаете. Помилуйте! выписываете меня, хотите женить меня на ней, единственно для того, чтоб она вамстала племянницей и чтоб иметь ее всегда при себе..

- А ты... а ты прощаешь меня, Сергей!

- Э, дядюшка!.

И он снова обнял меня

- Смотрите же, дядюшка, все против вас: надо восстать и пойти противвсех, и не далее, как завтра

- Да... да, завтра! - повторил он несколько задумчиво, - и, знаешь,примемся за дело с мужеством, с истинным благородством души, с силой характера... именно с силой характера!

- Не сробейте, дядюшка!

- Не сробею, Сережа! Одно: не знаю, как начать, как приступить!

- Не думайте об этом, дядюшка. Завтрашний день все решит. Успокойтесьсегодня. Чем больше думать, тем хуже. А если Фома заговорит - немедленноего выгнать из дому и стереть его в порошок

- А нельзя ли не выгонять? Я, брат, так решил: завтра же пойду к нему, чем свет, все расскажу, вот как с тобой говорил: не может быть, чтобон не понял меня; он благороден, он благороднейший из людей! Но вот чтоменя беспокоит: что если маменька предуведомила сегодня Татьяну Ивановнуо завтрашнем предложении? Ведь это уж худо!

- Не беспокойтесь о Татьяне Ивановне, дядюшка

И я рассказал ему сцену в беседке с Обноскиным. Дядя был в чрезвычайном удивлении. Я ни слова не упомянул о Мизинчикове

- Фантасмагорическое лицо! истинно фантасмагорическое лицо! - вскричал он. - Бедная! Они подъезжают к ней, хотят воспользоваться ее простотою! Неужели Обноскин? Да ведь он же уехал... Странно, ужасно странно! Япоражен, Сережа... Это завтра же надо исследовать и принять меры... Ноуверен ли ты совершенно, что это была Татьяна Ивановна?

Я отвечал, что хотя и не видел в лицо, но по некоторым причинам совершенно уверен, что это Татьяна Ивановна

- Гм! Не интрижка ли с кем-нибудь из дворовых, а тебе показалось, чтоТатьяна Ивановна? Не Даша ли, садовника дочь? пролазливая девочка! Замечена, потому и говорю, что замечена. Анна Ниловна выследила... Да нетже, однако! Ведь он говорил, что жениться хочет. Странно! Странно!

Наконец мы расстались. Я обнял и благословил дядю. "Завтра, завтра, повторял он, - все решится, - прежде чем ты встанешь, решится. Пойду кФоме и поступлю с ним по-рыцарски, открою ему все, как родному брату,все изгибы сердца, всю внутренность. Прощай, Сережа. Ложись, ты устал; ая уж, верно, во всю ночь глаз не сомкну"

Он ушел. Я тотчас же лег, усталый и измученный донельзя. День былтрудный. Нервы мои были расстроены, и, прежде чем заснул, я несколькораз вздрагивал и просыпался. Но как ни странны были мои впечатления приотходе ко сну, все-таки странность их почти ничего не значила перед оригинальностью моего пробуждения на другое утро

ЧАСТЬ ВТОРАЯ И ПОСЛЕДНЯЯ

I

ПОГОНЯ

Я спал, крепко без снов. Вдруг я почувствовал, что на мои ноги налегла десятипудовая тяжесть. Я вскрикнул и проснулся. Был уже день; в окнаярко заглядывало солнце. На кровати моей, или, лучше сказать, на моихногах, сидел господин Бахчеев

Сомневаться было невозможно: это был он. Высвободив кое-как ноги, яприподнялся на постели и смотрел на него с тупым недоумением едва проснувшегося человека

- Он еще и смотрит! - вскричал толстяк. - Да ты что на меня уставился? Вставай, батюшка, вставай! полчаса бужу; продирай глаза-то!

- Да что случилось? который час?

- Час, батюшка, еще ранний, а Февронья-то наша и свету не дождалась,улепетнула. Вставай, в погоню едем!

- Какая Февронья?

- Да наша-то, блаженная-то! улепетнула! еще до свету улепетнула! Я квам, батюшка, на минутку, только вас разбудить, да вот и возись с тобойдва часа! Вставайте, батюшка, вас и дядюшка ждет. Дождались праздника! прибавил он с каким-то злорадным раздражением в голосе

- Да про кого и про что вы говорите? - сказал я с нетерпением, начиная, впрочем, догадываться. - Уж не Татьяна ль Ивановна?

- А как же? она и есть! Я говорил, предрекал - не хотели слушать! Вотона тебя и поздравила теперь с праздником! На амуре помешана, а амур-тоу нее крепко в голове засел! Тьфу! А тот-то, тот-то каков? с бороденкой-то?

- Неужели с Мизинчиковым?

- Тьфу ты пропасть! Да ты, батюшка, протри глаза-то, отрезвись хотьмаленько, хоть для великого божьего праздника! Знать, тебя еще за ужиномвчера укачало, коли теперь еще бродит! С каким Мизинчиковым? С Обноскиным, а не с Мизинчиковым. А Иван Иваныч Мизинчиков человек благонравныйи теперь с нами же в погоню сбирается

- Что вы говорите? - вскричал я, даже привскакнув на постели, - неужели с Обноскиным?

- Тьфу ты, досадный человек! - отвечал толстяк, вскакивая с места, я к нему как к образованному человеку пришел оказию сообщить, а он ещесомневается! Ну, батюшка, если хочешь с нами, так вставай, напяливайсвои штанишки, а мне нечего с тобой языком стучать: и без того золотоевремя с тобой потерял!