Школьная библиотека

вдруг, схватив свою омбрельку, грациозно ударила ею слегка господинаБахчеева по плечу

- Безумец! - проговорила она с самой очаровательной игривостью и тотчас же закрылась веером

Эта выходка была каплей, переполнивший сосуд

- Что-о-о? - заревел толстяк, - что такое, мадам? Так ты уж и до менядобираешься!

- Безумец! безумец! - повторяла Татьяна Ивановна и вдруг захохотала изахлопала в ладоши

- Стой! - закричал Бахчеев кучеру, - стой!

Остановились. Бахчеев отворил дверцу и поспешно начал вылезать из коляски

- Да что с тобой, Степан Алексеич? куда ты? - вскричал изумленный дядя

- Нет, уж довольно с меня! - отвечал толстяк, дрожа от негодования, прокисай все на свете! Устарел я, мадам, чтоб ко мне с амурами подъезжать. Я, матушка, лучше уж на большой дороге помру! Прощай, мадам, коман-ву-порте-ву!

И он в самом деле пошел пешком. Коляска поехала за ним шагом

- Степан Алексеевич! - кричал дядя, выходя наконец из терпения, - недурачься, полно, садись! ведь домой пора!

- И - ну вас! - проговорил Степан Алексеевич, задыхаясC от ходьбы,потому что, по толстоте своей, совсем разучился ходить

- Пошел во весь опор! - закричал Мизинчиков кучеру. есть я вообще нанимал квартиру... но это ничего, уверяю вас. Я буду знаком;

- Что ты, что ты, постой!.. - вскричал было дядя, но коляска уже помчалась. Мизинчиков не ошибся: немедленно получились желаемые плоды

- Стой! стой! - раздался позади нас отчаянный вопль, - стой, разбойник! стой, душегубец ты эдакой!.

Толстяк наконец явился, усталый, полузадохшийся, с каплями пота налбу, развязав галстух и сняв картуз. Молча и мрачно влез он в коляску, ив этот раз я уступил ему свое место; по крайней мере он не сидел напротив Татьяны Ивановны, которая в продолжение всей этой сцены покатываласьсо смеху, била в ладоши и во весь остальной путь не могла смотреть равнодушно на Степана Алексеевича. Он же, с своей стороны, до самого домане промолвил ни единого слова и упорно смотрел, как вертелось заднее колесо коляски

Был уже полдень, когда мы воротились в Степанчиково. Я прямо пошел всвой флигель, куда тотчас же явился Гаврила с чаем. Я бросился былорасспрашивать старика, но, почти вслед за ним, вошел дядя и тотчас жевыслал его

II

НОВОСТИ

- Я, брат, к тебе на минутку, - начал он торопливо, - спешил сообщить... Я уже все разузнал. Никто из них сегодня даже у обедни не был,кроме Илюши, Саши да Настеньки. Маменька, говорят, была в судорогах. Оттирали; насилу оттерли. Теперь положено собираться к Фоме, и меня зовут

Не знаю только, поздравлять или нет Фому с именинами-то, - важный пункт!И, наконец, как-то они примут весь этот пассаж? Ужас, Сережа, я уж предчувствую..

- Напротив, дядюшка, - заспешил я в свою очередь, - все превосходноустроивается. Ведь уж теперь вам никак нельзя жениться на Татьяне Ивановне - это одно чего стоит! Я вам еще дорогою это хотел объяснить

- Так так, друг мой. Но все это не то; во всем этом, конечно, перстбожий, как ты говоришь; но я не про то... Бедная Татьяна Ивановна! какие, однако ж, с ней пассажи случаются!.. Подлец, подлец Обноскин! Авпрочем, что ж говорю "подлец"? я разве не то же бы самое сделал, женясьна ней?.. Но, впрочем, я все не про то... Слышал ты, что кричала давечаэта негодяйка, Анфиса, про Настю?

- Слышал, дядюшка. Догадались ли вы теперь, что надо спешить?

- Непременно, и во что бы ни стало! - отвечал дядя. - Торжественнаяминута наступила. Только мы, брат, об одном вчера с тобой не подумали, ая после всю ночь продумал: пойдет ли она-то за меня, - вот что?

- Помилосердуйте, дядюшка! Когда сама сказала, что любит..

- Друг ты мой, да ведь тут же прибавила, что "ни за что не выйду завас"

- Эх, дядюшка! это так только говорится; к тому же обстоятельства сегодня не те

- Ты думаешь? Нет, брат Сергей, это дело деликатное, ужасно деликатное! Гм!.. А знаешь, хоть и тосковал я, а как-то всю ночь сердце сосалоот какого-то счастия!.. Ну, прощай, лечу. Ждут; я уж и так опоздал

Только так забежал, слово с тобой перебросить. Ах, боже мой! - вскричалон, возвращаясь, - главное-то я и забыл! Знаешь что: ведь я ему писал,Фоме-то!

- Когда?

- Ночью; а утром, чем свет, и письмо отослал с Видоплясовым. Я, братец, все изобразил, на двух листах, все рассказал, правдиво и откровенно, - словом, что я должен, то есть непременно должен, - понимаешь? сделать предложение Настеньке. Я умолял его не разглашать о свидании всаду и обращался ко всему благородству его души, чтоб помочь мне у маменьки. Я, брат, конечно, худо написал, но я написал от всего моегосердца и, так сказать, облил моими слезами..

- И что ж? Никакого ответа?

- Покамест еще нет; только давеча, когда мы собирались в погоню,встретил его в сенях, по-ночному, в туфлях и в колпаке, - он спит в колпаке, - куда-нибудь выходил. Ни слова не сказал, даже не взглянул. Язаглянул ему в лицо, эдак снизу, - ничего!

- Дядюшка, не надейтесь на него: нагадит он вам

- Нет, нет, братец, не говори! - вскричал дядя, махая руками, - яуверен. К тому же ведь это уж последняя надежда моя. Он поймет; он оценит. Он брюзглив, капризен - не спорю; но когда дело дойдет до высшегоблагородства, тут-то он и засияет, как перл... именно, как перл. Это тывсе оттого, Сергей, что ты еще не видал его в самом высшем благородстве... Но, боже мой! если он в самом деле разгласит вчерашнюю тайну,то... я уж и не знаю, что тогда будет, Сергей! Чему же остается и веритьна свете? Но нет, он не может быть таким подлецом. Я подметки его нестою! Не качай головой, братец: это правда - не стою!

- Егор Ильич! маменька об вас беспокоются-с, - раздался снизу неприятный голос девицы Перепелицыной, которая, вероятно, успела подслушать воткрытое окно весь наш разговор. - Вас по всему дому ищут-с и не могутнайти-с

- Боже мой, опоздал! Беда! - всполошился дядя. - Друг мой, ради Христа, одевайся и приходи туда! Я ведь за этим и забежал к тебе, чтоб вместе пойти... Бегу, бегу, Анна Ниловна, бегу!

Оставшись один, я вспомнил о моей встрече давеча с Настенькой и былрад, что не рассказал о ней дяде: я бы расстроил его еще более. Предвидел я большую грозу и не мог понять, каким образом дядя устроит свои дела и сделает предложение Настеньке. Повторяю: несмотря на всю веру в егоблагородство, я поневоле сомневался в успехе

Однако ж надо было спешить. Я считал себя обязанным помогать ему итотчас же начал одеваться; но как ни спешил, желая одеться получше, замешкался. Вошел Мизинчиков

- Я за вами, - сказал он, - Егор Ильич вас просит немедленно