Школьная библиотека

гом, что умен и что это все в нем благородные свойства играют ..

- Да развяжитесь вы с ним, ради бога!

- Послушай, Григорий! ведь мне, братец, некогда, помилуй! - начал дядя каким-то просительным голосом, как будто боялся даже и Видоплясова. Ну, рассуди, ну, где мне жалобами твоими теперь заниматься! Ты говоришь,что тебя опять они чем-то обидели? Ну, хорошо: вот тебе честное словодаю, что завтра все разберу, а теперь ступай с богом... Постой! что ФомаФомич?

- Почивать ложились-с. Сказали, что если будет кто об них спрашивать,так отвечать, что они на молитве сию ночь долго стоять намерены-с

- Гм! Ну, ступай, братец, ступай! Видишь, Сережа, ведь он всегда приФоме, так что даже его я боюсь. Да и дворня-то его потому и не любит,что он все о них Фоме переносит. Вот теперь ушел, а, пожалуй, завтра инафискалит о чем-нибудь! А уж я, братец, там все так уладил, даже спокоен теперь... К тебе спешил. Наконец-то я опять с тобой! - проговорил онс чувством, пожимая мне руку. - А ведь я думал, брат, что ты совсем рассердился и непременно улизнешь. Стеречь тебя посылал. Ну, слава богу,теперь! А давеча-то, Гаврила-то каково? да и Фалалей, и ты - все одно кодному! Ну, слава богу! наконец-то наговорюсь с тобой досыта. Сердцеоткрою тебе. Ты, Сережа, не уезжай: ты один у меня, ты и Коровкин..

- Но, позвольте, что ж вы там такое уладили, дядюшка, и чего мне тутждать после того, что случилось? Признаюсь, ведь у меня просто головатрещит!

- А у меня цела, что ли? Она, брат, у меня уж полгода теперь вальсирует, голова-то моя! Но, слава богу! теперь все уладилось. Во-первых,меня простили, совершенно простили, с разными условиями, конечно; но ужя теперь почти совсем ничего не боюсь. Сашурку тоже простили. Саша-то,Саша-то, давеча-то... горячее сердечко! увлеклась немного, но золотоесердечко! Я горжусь этой девочкой, Сережа! Да будет над нею всегдашнееблагословение божие. Тебя тоже простили, и даже, знаешь как? Можешь делать все, что тебе угодно, ходить по всем комнатам и в саду, и даже пригостях, - словом, все, что угодно; но только под одним условием, что тыничего не будешь завтра сам говорить при маменьке и при Фоме Фомиче, это непременное условие, то есть решительно ни полслова, - я уж обещалсяза тебя, - а только будешь слушать, что старшие... то есть я хотел сказать, что другие будут говорить. Они сказали, что ты молод. Ты, Сергей,не обижайся; ведь ты и в самом деле еще молод... Так и Анна Ниловна говорит..

Конечно, я был очень молод и тотчас же доказал это, закипев негодованием при таких обидных условиях

- Послушайте, дядюшка, - вскричал я, чуть не задыхаясь, - скажите мнетолько одно и успокойте меня: я в настоящем сумасшедшем доме или нет?

- Ну вот, братец, уж ты сейчас и в критику! Уж и не можешь никакутерпеть, - отвечал опечаленный дядя. - Вовсе не в сумасшедшем, а тактолько, погорячились с обеих сторон. Но ведь согласись и ты, братец, какты-то сам вел себя? Помнишь, что ты ему отмочил, - человеку, так сказать, почтенных лет?

- Такие люди не имеют почтенных лет, дядюшка

- Ну уж это ты, брат, перескакнул! это уж вольнодумство! Я, брат, исам от рассудительного вольнодумства не прочь, но уж это, брат, из меркивыскочило, то есть удивил ты меня, Сергей

- Не сердитесь, дядюшка, я виноват, но виноват пею5д вами. Что же касается до вашего Фомы Фомича ..

- Ну, вот уж и вашего! Эх, брат Сергей, не суди его строго: мизантропический человек - и больше ничего, болезненный! С него нельзя строгоспрашивать. Но зато какой благородный, то есть просто благороднейший излюдей! Да ведь ты сам давеча был свидетелем, просто сиял. А что фокусы-то эти иногда отмачивает, так на это нечего смотреть. Ну, с кем этогоне случается?

- Помилуйте, дядюшка, напротив, с кем же это случается?

- Эх, наладил одно! Добродушия в тебе мало, Сережа; простить не умеешь!.

- Ну, хорошо, дядюшка, хорошо! Оставим это. Скажите, видели вы Настасью Евграфовну?

- Эх, брат, о ней-то все дело шло. Вот что, Сережа, и, во-первых, самое важное: мы все решили его завтра непременно поздравить с днем рождения, Фому-то, потому что завтра действительно его рождение. Сашурка добрая девочка, но она ошибается; так-таки и пойдем всем кагалом, еще передобедней, пораньше. Илюша ему стихи произнесет, так что ему как будтомаслом по сердцу-то, - словом, польстит. Ах, кабы и ты его, Сережа,вместе с нами, тут же поздравил! Он, может быть, совершенно простил бытебя. Как бы хорошо было, если б вы помирились! Забудь, брат, обиду, Сережа, ведь ты и сам его обидел ... Наидостойнейший человек!

- Дядюшка! дядюшка! - вскричал я, теряя последнее терпение, - я с вами о деле хочу говорить, а вы ... Да знаете ли вы, повторяю опять, знаете ли вы, что делается с Настасьей Евграфовной?

- Как же, братец, что ты! чего ты кричишь? Из-за нее-то и подняласьдавеча вся эта история. Она, впрочем, и не давеча поднялась, она давноподнялась. Я тебе только не хотел говорить об этом заранее, чтоб тебя непугать, потому что они ее просто выгнать хотели, ну и от меня требовали,чтоб я ее отослал. Можешь представить себе мое положение... Ну, да славабогу! теперь все это уладилось. Они, видишь ли, - уж признаюсь тебе вовсем, - думали, что я сам в нее влюблен и жениться хочу; словом, стремлюсь к погибели, потому что действительно это было бы стремлением к погибели: они это мне там объяснили... так вот, чтоб спасти меня, и решились было ее изгнать. Все это маменька, а пуще всех Анна Ниловна. Фомапокамест молчит. Но теперь я их всех разуверил и, признаюсь тебе, ужеобъявил, что ты формальный жених Настеньки, что и затем и приехал. Ну,это их отчасти успокоило, и теперь она остается, хоть не совсем, так,еще только для пробы, но все-таки остается. Даже и ты поднялся в общеммнении, когда я объявил, что сватаешься. По крайней мере, маменька какбудто успокоилась. Анна Ниловна одна все еще ворчит! Уж и не знаю, чтовыдумать, чтоб ей угодить. И чего это ей хочется, право, этой Анне Ниловне?

- Дядюшка, в каком вы заблуждении, дядюшка! Да знаете ли, что Настасья Евграфовна завтра же едет отсюда, если уж теперь не уехала? Знаетели, что отец нарочно и приехал сегодня с тем, чтоб ее увезти? что уж этосовсем решено, что она сама лично объявила мне сегодня об этом и в заключение велела вам кланяться, - знаете ли вы это, иль нет?

Дядя, как был, так и остался передо мной с разинутым ртом. Мне показалось, что он вздрогнул, и стон вырвался из груди его

Не теряя ни минуты, я поспешил рассказать ему весь мой разговор сНастенькой, мое сватовство, ее решительный отказ, ее гнев на дядю за то,что он смел меня вызывать письмом; объяснил, что она надеется его спастисвоим отъездом от брака с Татьяной Ивановной, - словом, не скрыл ничего;даже нарочно преувеличил все, что было неприятного в этих известиях. Яхотел поразить дядю, чтоб допытаться от него решительных мер, - идействительно поразил. Он вскрикнул и схватил себя за голову

- Где она, не знаешь ли? где она теперь? - проговорил он наконец,побледнев от испуга. - А я-то, дурак, шел сюда совсем уж спокойный, думал все уж уладилось, - прибавил он в отчаянии

- Не знаю, где теперь, только давеча, как начались эти крики, онапошла к вам: она хотела все это выразить вслух, при всех. Вероятно, еене допустили

- Еще бы допустили! что б она там наделала! Ах, горячая, гордая головка! И куда она пойдет, куда? куда? А ты-то, ты-то хорош! Да почему жона тебе отказала? Вздор! Ты должен был понравиться. Почему ж ты ей непонравился? Да отвечай же, ради бога, чего ж ты стоишь?

- Помилосердствуйте, дядюшка! да разве можно задавать такие вопросы?

- Но ведь невозможно ж и это! Ты должен, должен на ней жениться. Зачем же я тебя и тревожил из Петербурга? Ты должен составить ее счастье!Теперь ее гонят отсюда, а тогда она твоя жена, моя родная племянница, не прогонят. А то куда она пойдет? что с ней будет? В гувернантки? Но