Школьная библиотека

Из записок неизвестного

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

I

ВСТУПЛЕНИЕ

Дядя мой, полковник Егор Ильич Ростанев, выйдя в отставку, переселился в перешедшее к нему по наследству село Степанчиково и зажил в немтак, как будто всю жизнь свою был коренным, не выезжавшим из своих владений помещиком. Есть натуры решительно всем довольные и ко всему привыкающие; такова была именно натура отставного полковника. Трудно было себе представить человека смирнее и на все согласнее. Если б его вздумалипопросить посерьезнее довезти кого-нибудь версты две на своих плечах, тоон бы, может быть, и довез; он был так добр, что в иной раз готов былрешительно все отдать по первому спросу и поделиться чуть не последнейрубашкой с первым желающим. Наружности он был богатырской: высокий истройный, с белыми, как слоновая кость, зубами, с длинным темно-русымусом, с голосом громким, звонким и с откровенным, раскатистым смехом;говорил отрывисто и скороговоркою. От роду ему было в то время лет сорок, и всю жизнь свою, чуть не с шестнадцати лет он пробыл в гусарах

Женился в оченьECолодых годах, любил свою жену без памяти; но она умерла, оставив в его сердце неизгладимое, благодарное воспоминание. Наконец, получив в наследство село Степанчиково, что увеличило его состояниедо шестисот душ, он оставил службу и, как уже сказано было, поселился вдеревне вместе с своими детьми: восьмилетним Илюшей (рождение которогостоило жизни его матери) и старшей дочерью Сашенькой, девочкой лет пятнадцати, воспитывавшейся по смерти матери в одном пансионе, в Москве. Новскоре дом дяди стал похож на Ноев ковчег. Вот как это случилось

В то время, когда он получил свое наследство и вышел в отставку, овдовела его маменька, генеральша Крахоткина, вышедшая в другой раз замужза генерала, назад лет шестнадцать, когда дядя был еще корнетом, но,впрочем, уже сам задумывал жениться. Маменька долго не благословляла егона женитьбу, проливала горькие слезы, укоряла его в эгоизме, в неблагодарности, в непочтительности; доказывала, что имения его, двухсот пятидесяти душ, и без того едва достаточно на содержание его семейства (тоесть на содержание его маменьки, со всем ее штабом приживалок, мосек,шпицев, китайских кошек и проч.), и среди этих укоров, попреков и взвизгиваний вдруг, совершенно неожиданно, вышла замуж сама, прежде женитьбысына, будучи уже сорока двух лет от роду. Впрочем, и тут она нашла предлог обвинить моего бедного дядю, уверяя, что идет замуж единственно,чтоб иметь убежище на старости лет, в чем отказывает ей непочтительныйэгоист, ее сын, задумав непростительную дерзость: завестись своим домом

Я никогда не мог узнать настоящую причину, побудившую такого, по-видимому, рассудительного человека, как покойный генерал Крахоткин, к этому браку с сорокадвухлетней вдовой. Надо полагать, что он подозревал уней деньги. Другие думали, что ему просто нужна была нянька, так как онтогда уже предчувствовал весь этот рой болезней, который осадил его потом, на старости лет. Известно одно, что генерал глубоко не уважал женусвою во все время своего с ней сожительства и язвительно смеялся над нейпри всяком удобном случае. Это был странный человек. Полуобразованный,очень неглупый, он решительно презирал всех и каждого, не имел никакихправил, смеялся над всем и над всеми и к старости, от болезней, бывшихследствием не совсем правильной и праведной жизни, сделался зол, раздражителен и безжалостен. Служил он удачно; однако принужден был по какому-то "неприятному случаю" очень неладно выйти в отставку, едва избегнувсуда и лишившись своего пенсиона. Это озлобило его окончательно. Почтибез всяких средств, владея сотней разоренных душ, он сложил руки и вовсю остальную жизнь, целые двенадцать лет, никогда не справлялся, чем онживет, кто содержит его; а между тем требовал жизненных удобств, не ограничивал расходов, держал карету. Скоро он лишился употребления ног ипоследние десять лет просидел в покойных креслах, подкачиваемых, когдабыло нужно, двумя саженными лакеями, которые никогда ничего от него неслыхали, кроме самых разнообразных ругательств. Карету, лакеев и кресласодержал непочтительный сын, посылая матери последнее, закладывая и перезакладывая свое имение, отказывая себе в необходимейшем, войдя в долги, почти неоплатные по тогдашнему его состоянию, и все-таки названиеэгоиста и неблагодарного сына осталось при нем неотъемлемо. Но дядя былтакого характера, что наконец и сам поверил, что он эгоист, а потому, внаказание себе и чтоб не быть эгоистом, все более и более присылал денег. Генеральша благоговела перед своим мужем. Впрочем, ей всего болеенравилось то, что он генерал, а она по нем -генеральша

В доме у ней была своя половина, где все время полусуществования своего мужа она процветала в обществе приживалок, городских вестовщиц и фиделек. В своем городке она была важным лицом. Сплетни, приглашения вкрестные и посаженые матери, копеечный преферанс и всеобщее уважение заее генеральство вполне вознаграждали ее за домашнее стеснение. К ней являлись городские сороки с отчетами; ей всегда и везде было первое место,- словом, она извлекла из своего генеральства все, что могла извлечь

Генерал во все это не вмешивался; но зато при людях он смеялся над женоюбессовестно, задавал, например, себе такие вопросы: зачем он женился на"такой просвирне"? - и никто не смел ему противоречить. Мало-помалу егооставили все знакомые; а между тем общество было ему необходимо: он любил поболтать, поспорить, любил, чтоб перед ним всегда сидел слушатель

Он был вольнодумец и атеист старого покроя, а потому любил потрактоватьи о высоких материях

Но слушатели городка N* не жаловали высоких материй и становились всереже и реже. Пробовали было завести домашний вист-преферанс; но игракончалась обыкновенно для генерала такими припадками, что генеральша иее приживалки в ужасе ставили свечки, служили молебны, гадали на бобах ина картах, раздавали калачи в остроге и с трепетом ожидали послеобеденного часа, когда опять приходилось составлять партию для виста-преферанса и принимать за каждую ошибку крики, визги, ругательства и чуть-чутьне побои. Генерал, когда что ему не нравилось, ни перед кем не стеснялся: визжал как баба, ругался как кучер, а иногда, разорвав и разбросавпо полу карты и прогнав от себя своих партнеров, даже плакал с досады излости, и не более как из-за какого-нибудь валета, которого сбросиливместо девятки. Наконец, по слабости зрения, ему понадобился чтец

Тут-то и явился Фома Фомич Опискин

Признаюсь, я с некоторою торжественностью возвещаю об этом новом лице. Оно, бесспорно, одно из главнейших лиц моего рассказа. Насколько оноимеет право на внимание читателя - объяснять не стану: такой вопрос приличнее и возможнее разрешить самому читателю

Явился Фома Фомич к генералу Крахоткину как приживальщик из хлеба ни более, ни менее. Откуда он взялся - покрыто мраком неизвестности. Я,впрочем, нарочно делал справки и кое-что узнал о прежних обстоятельствахэтого достопримечательного человека. Говорили, во-первых, что он когда-то и где-то служил, где-то пострадал и уж, разумеется, "за правду"

Говорили еще, что когда-то он занимался в Москве литературою. Мудреногонет; грязное же невежество Фомы Фомича, конечно, не могло служить помехою его литературной карьере. Но достоверно известно только то, что емуничего не удалось и что, наконец, он принужден был поступить к генералув качестве чтеца и мученика. Не было унижения, которого бы он не перенесиз-за куска генеральского хлеба. Правда, впоследствии, по смерти генерала, когда сам Фома совершенно неожиданно сделался вдруг важным и чрезвычайным лицом, он не раз уверял нас всех, что, согласясь быть шутом, онвеликодушно пожертвовал собою дружбе; что генерал был его благодетель;что это был человек великий, непонятный и что одному ему, Фоме, доверялон сокровеннейшие тайны души своей; что, наконец, если он, Фома, и изображал собою, по генеральскому востребованию, различных зверей и иные живые картины, то единственно, чтоб развлечь и развеселить удрученного болезнями страдальца и друга. Но уверения и толкования Фомы Фомича в этомслучае подвергаются большому сомнению; а между тем тот же Фома Фомич,еще будучи шутом, разыгрывал совершенно другую роль на дамской половинегенеральского дома. Как он это устроил - трудно представить неспециалисту в подобных делах. Генеральша питала к нему какое-то мистическое уважение,- за что? неизвестно. Мало-помBу он достиг над всей женской половиной генеральского дома удивительного влияния, отчасти похожего на влияния различных Иван-Яковличей и тому подобных мудрецов и прорицателей,посещаемых в сумасшедших домах иными барынями, из любительниц. Он читалвслух душеспасительные книги, толковал с красноречивыми слезами о разныххристианских добродетелях; рассказывал свою жизнь и подвиги; ходил кобедне и даже к заутрене, отчасти предсказывал будущее; особенно хорошоумел толковать сны и мастерски осуждал ближнего. Генерал догадывался отом, что происходит в задних комнатах, и еще беспощаднее тиранил своегоприживальщика. Но мученичество Фомы доставляло ему еще большее уважениев глазах генеральши и всех ее домочадцев

Наконец все переменилось. Генерал умер. Смерть его была довольно оригинальная. Бывший вольнодумец, атеист струсил до невероятности. Он плакал, каялся, подымал образа', призывал священников. Служили молебны, со