Школьная библиотека

"пакость", и, возвращаясь к себе домой, он почти каждый раз с отвращениемвходил в свои комнаты

Но в этот раз он едва дал себе время раздеться, бросился на кровать ираздражительно решил ни о чем не думать и во что бы то ни стало "сию жеминуту" заснуть. И странно, он вдруг заснул, только что голова успеладотронуться до подушки; этого не бывало с ним почти уже с месяц

Он проспал около трех часов, но сном тревожным; ему снились какие-тостранные сны, какие снятся в лихорадке. Дело шло об каком-то преступлении,которое он будто бы совершил и утаил и в котором обвиняли его в один голосбеспрерывно входившие к нему откудова-то люди. Толпа собралась ужасная, нолюди все еще не переставали входить, так что и дверь уже не затворялась, астояла настежь. Но весь интерес сосредоточился наконец на одном странномчеловеке, каком-то очень ему когда-то близком и знакомом, который уже умер,а теперь почему-то вдруг тоже вошел к нему. Всего мучительнее было то, чтоВельчанинов не знал, что это за человек, позабыл его имя и никак не могвспомнить; он знал только, что когда-то его очень любил. От этого человекакак будто и все прочие вошедшие люди ждали самого главного слова: илиобвинения, или оправдания Вельчанинова, и все были в нетерпении. Но онсидел неподвижно за столом, молчал и не хотел говорить. Шум не умолкал,раздражение усиливалось, и вдруг Вельчанинов, в бешенстве, ударил этогочеловека за то, что он не хотел говорить, и почувствовал от этого странноенаслаждение. Сердце его замерло от ужаса и от страдания за свой поступок,но в этом-то замиранье и заключалось наслаждение. Совсем остервенясь, онударил в другой и в третий раз, и в каком-то опьянении от ярости и отстраху, дошедшем до помешательства, но заключавшем тоже в себе бесконечноенаслаждение, он уже не считал своих ударов, но бил не останавливаясь. Онхотел все, все это разрушить. Вдруг что-то случилось; все страшно закричалии обратились, выжидая, к дверям, и в это мгновение раздались звонкие триудара в колокольчик, но с такой силой, как будто его хотели сорвать сдверей. Вельчанинов проснулся, очнулся в один миг, стремглав вскочил спостели и бросился к дверям; он был совершенно убежден, что удар вколокольчик - не сон и что действительно кто-то позвонил к нему сию минуту

"Было бы слишком неестественно, если бы такой ясный, такой действительный,осязательный звон приснился мне только во сне!"

Но, к удивлению его, и звон колокольчика оказался тоже сном. Онотворил дверь и вышел в сени, заглянул даже на лестницу - никого решительноне было. Колокольчик висел неподвижно. Подивившись, но и обрадовавшись, онворотился в комнату. Зажигая свечу, он вспомнил, что дверь стояла толькоприпертая, а не запертая на замок и на крюк. Он и прежде, возвращаясьдомой, часто забывал запирать дверь на ночь, не придавая делу особеннойважности. Пелагея несколько раз за это ему выговаривала. Он воротился впереднюю запереть двери, еще раз отворил их и посмотрел в сенях и наложилтолько изнутри крючок, а ключ в дверях повернуть все-таки поленился. Часыударили половину третьего; стало быть, он спал три часа

Сон до того взволновал его, что он уже не захотел лечь сию минутуопять и решил с полчаса походить по комнате - "время выкурить сигару"

Наскоро одевшись, он подошел к окну, приподнял толстую штофную гардину, аза ней белую стору. На улице уже совсем рассвело. Светлые летниепетербургские ночи всегда производили в нем нервное раздражение и впоследнее время только помогали его бессоннице, так что он, недели-двеназад, нарочно завел у себя на окнах эти толстые штофные гардины, непропускавшие свету, когда их совсем опускали. Впустив свет и забыв на столезажженную свечку, он стал расхаживать взад и вперед все еще с каким-тотяжелым и больным чувством. Впечатление сна еще действовало. Серьезноестрадание о том, что он мог поднять руку на этого человека и бить его,продолжалось

- А ведь этого и человека-то нет и никогда не бывало, все сон, чего жея ною?

С ожесточением, и как будто в этом совокуплялись все заботы его, онстал думать о том, что решительно становится болен, "больным человеком"

Ему всегда было тяжело сознаваться, что он стареет или хилеет, и созлости он в дурные минуты преувеличивал и то и другое, нарочно, чтобподразнить себя

- Старчество! совсем стареюсь, - бормотал он, прохаживаясь, - памятьтеряю, привидения вижу, сны, звенят колокольчики... Черт возьми! я по опытузнаю, что такие сны всегда лихорадку во мне означали... Я убежден, что ився эта "история" с этим крепом - тоже, может быть, сон. Решительно я вчераправду подумал: я, я к нему пристаю, а не он ко мне! Я поэму из негосочинил, а сам под стол от страху залез. И почему я его канальей зову?Человек, может быть, очень порядочный. Лицо, правда, неприятное, хотяничего особенно некрасивого нет; одет, как и все. Взгляд только какой-то..

Опять я за свое! я опять об нем!! и какого черта мне в его взгляде? Жить,что ли, я не могу без этого... висельника?

Между прочими вскакивавшими в его голову мыслями одна тоже больноуязвила его: он вдруг как бы убедился, что этот господин с крепом былкогда-то с ним знаком по-приятельски и теперь, встречая его, над нимсмеется, потому что знает какой-нибудь его прежний большой секрет и видитего теперь в таком унизительном положении. Машинально подошел он к окну,чтоб отворить его и дохнуть ночным воздухом, и - и вдруг весь вздрогнул:ему показалось, что перед ним внезапно совершилось что-то неслыханное инеобычайное

Окна он еще не успел отворить, но поскорей скользнул за угол оконногооткоса и притаился: на пустынном противоположном тротуаре он вдруг увидел,прямо перед домом, господина с крепом на шляпе. Господин стоял на тротуарелицом к его окнам, но, очевидно, не замечая его, и любопытно, как бы что-тосоображая, выглядывал дом. Казалось, он что-то обдумывал и как бы на что-торешался; приподнял руку и как будто приставил палец ко лбу. Наконецрешился: бегло огляделся кругом и, на цыпочках, крадучись, стал поспешнопереходить через улицу. Так и есть: он прошел в их ворота, в калитку(которая летом иной раз до трех часов не запиралась засовом). "Он ко мнеидет", - быстро промелькнуло у Вельчанинова, и вдруг, стремглав и точно также на цыпочках, пробежал он в переднюю к дверям и - затих перед ними, замерв ожидании, чуть-чуть наложив вздрагивавшую правую руку на заложенный имдавеча дверной крюк и прислушиваясь изо всей силы к шороху ожидаемых шаговна лестнице

Сердце его до того билось, что он боялся прослушать, когда взойдет нацыпочках незнакомец. Факта он не понимал, но ощущал все в какой-тоудесятеренной полноте. Как будто давешний сон слился с действительностию

Вельчанинов от природы был смел. Он любил иногда доводить до какого-тощегольства свое бесстрашие в ожидании опасности - даже если на него и никтоне глядел, а только любуясь сам собою. Но теперь было еще и что-то другое

Давешний ипохондрик и мнительный нытик преобразился совершенно; это был ужевовсе не тот человек. Нервный, неслышный смех порывался из его груди. Из-зазатворенной двери он угадывал каждое движение незнакомца

"А! вот он всходит, взошел, осматривается, прислушивается вниз налестницу; чуть дышит, крадется... а! взялся за ручку, тянет, пробует!рассчитывал, что у меня не заперто! Значит, знал, что я иногда заперетьзабываю! Опять за ручку тянет; что ж он думает, что крючок соскочит?Расстаться жаль! Уйти жаль попусту?"

И действительно, все так, наверно, и должно было происходить, как емупредставлялось: кто-то действительно стоял за дверьми и тихо, неслышнопробовал замок и потягивал за ручку и, - "уж разумеется, имел свою цель"

Но у Вельчанинова уже было готово решение задачи, и он с каким-то восторгомвыжидал мгновения, изловчался и примеривался: ему неотразимо захотелосьвдруг снять крюк, вдруг отворить настежь дверь и очутиться глаз на глаз с"страшилищем". "А что, дескать, вы здесь делаете, милостивый государь?"

Так и случилось; улучив мгновение, он вдруг снял крюк, толкнул дверь и- почти наткнулся на господина с крепом на шляпе

III

ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ ТРУСОЦКИЙ

Тот как бы онемел на месте. Оба стояли друг против друга, на пороге, иоба неподвижно смотрели друг другу в глаза. Так прошло несколько мгновений,и вдруг - Вельчанинов узнал своего гостя!

В то же время и гость, видимо, догадался, что Вельчанинов совершенноузнал его: это блеснуло в его взгляде. В один миг все лицо его как бырастаяло в сладчайшей улыбке

- Я, наверное, имею удовольствие говорить с Алексеем Ивановичем? почти пропел он нежнейшим и до комизма не подходящим к обстоятельствамголосом

- Да неужели же вы Павел Павлович Трусоцкий? - выговорил наконец иВельчанинов с озадаченным видом