Книга "Нос". Страница 2
коллежские асессоры, от Риги до Камчатки, непременно примут на свой счет
То же разумей и о всех званиях и чинах. Ковалев был кавказский коллежскийасессор. Он два года только еще состоял в этом звании и потому ни на минутуне мог его позабыть; а чтобы более придать себе благородства и веса, онникогда не называл себя коллежским асессором, но всегда майором. "Послушай,голубушка, - говорил он обыкновенно, встретивши на улице бабу, продававшуюманишки, - ты приходи ко мне на дом; квартира моя в Садовой; спроси только:здесь ли живет майор Ковалев? - тебе всякий покажет". Если же встречалкакую-нибудь смазливенькую, то давал ей сверх того секретное приказание,прибавляя: "Ты спроси, душенька, квартиру майора Ковалева". По этому-тосамому и мы будем вперед этого коллежского асессора называть майором
Майор Ковалев имел обыкновение каждый день прохаживаться по Невскомупроспекту. Воротничок его манишки был всегда чрезвычайно чист инакрахмален. Бакенбарды у него были такого рода, какие и теперь еще можновидеть у губернских и уездных землемеров, у архитекторов и оEлковыхдокторов, также у отправляющих разные полицейские обязанности и вообще увсех тех мужей, которые имеют полные, румяные щеки и очень хорошо играют вбостон: эти бакенбарды идут по самой середине щеки и прямехонько доходят доноса. Майор Ковалев носил множество печаток сердоликовых и с гербами, итаких, на которых было вырезано: середа, четверг, понедельник и проч. МайорКовалев приехал в Петербург по надобности, а именно искать приличногосвоему званию места: если удастся, то вице-губернаторского, а не то экзекуторского в каком-нибудь видном департаменте. Майор Ковалев был непрочь и жениться, но только в таком случае, когда за невестою случитсядвести тысяч капиталу. И потому читатель теперь может судить сам, каковобыло положение этого майора, когда он увидел вместо довольно недурного иумеренного носа преглупое, ровное и гладкое место
Как на беду, ни один извозчик не показывался на улице, и он должен былидти пешком, закутавшись в свой плащ и закрывши платком лицо, показываявид, как будто у него шла кровь. "Но авось-либо мне так представилось: неможет быть, чтобы нос пропал сдуру", - подумал он и зашел в кондитерскуюнарочно с тем, чтобы посмотреться в зеркало. К счастью, в кондитерскойникого не было; мальчишки мели комнаты и расставляли стулья; некоторые ссонными глазами выносили на подносах горячие пирожки; на столах и стульяхвалялись залитые кофием вчерашние газеты. "Ну, слава богу, никого нет, произнес он, - теперь можно поглядеть". Он робко подошел к зеркалу ивзглянул. "Черт знает что, какая дрянь! - произнес он, плюнувши.- Хотя быуже что-будь было вместо носа, а то ничего!.."
С досадою закусив губы, вышел он из кондитерской и решился, противсвоего обыкновения, не глядеть ни на кого и никому не улыбаться. Вдруг онстал как вкопанный у дверей одного дома; в глазах его произошло явлениенеизъяснимое: перед подъездом остановилась карета; дверцы отворились;выпрыгнул, согнувшись, господин в мундире и побежал вверх по лестнице
Каков же был ужас и вместе изумление Ковалева, когда он узнал, что это былсобственный его нос! При этом необыкновенном зрелище, казалось ему, всепереворотилось у него в глазах; он чувствовал, что едва мог стоять; норешился во что бы то ни стало ожидать его возвращения в карету, весь дрожа,как в лихорадке. Чрез две минуты нос действительно вышел. Он был в мундире,шитом золотом, с большим стоячим воротником; на нем были замшевыепанталоны; при боку шпага. По шляпе с плюмажем можно было заключить, что онсчитается в ранге статского советника. По всему заметно было, что он ехалкуда-нибудь с визитом. Он поглядел на обе стороны, закричал кучеру:"Подавай!" - сел и уехал
Бедный Ковалев чуть не сошел с ума. Он не знал, как и подумать о такомстранном происшествии. Как же можно, в самом деле, чтобы нос, который ещевчера был у него на лице, не мог ездить и ходить, - был в мундире! Онпобежал за каретою, которая, к счастию, проехала недалеко и остановиласьперед Казанским собором
Он поспешил в собор, пробрался сквозь ряд нищих старух с завязаннымилицами и двумя отверстиями для глаз, над которыми он прежде так смеялся, ивошел в церковь. Молельщиков внутри церкви было немного; они все стоялитолько при входе в двери. Ковалев чувствовал себя в таком расстроенномсостоянии, что никак не в силах был молиться, и искал глазами этогогосподина по всем углам. Наконец увидел его стоявшего в стороне. Носспрятал совершенно лицо свое в большой стоячий воротник и с выражениемвеличайшей набожности молился
"Как подойти к нему? - думал Ковалев.- По всему, по мундиру, по шляпевидно, что он статский советник. Черт его знает, как это сделать!"
Он начал около него покашливать; но нос ни на минуту не оставлялнабожного своего положения и отвешивал поклоны
- Милостивый государь...- сказал Ковалев, внутренно принуждая себяободриться, - милостивый государь..
- Что вам угодно? - отвечал нос, оборотившись
- Мне странно, милостивый государь... мне кажется... вы должны знатьсвое место. И вдруг я вас нахожу, и где же? - в церкви. Согласитесь..
- Извините меня, я не могу взять в толк, о чем вы изволите говорить..
Объяснитесь
"Как мне ему объяснить?" - подумал Ковалев и, собравшись с духом,начал:
- Конечно, я... впрочем, я майор. Мне ходить без носа, согласитесь,это неприлично. Какой-нибудь торговке, которая продает на Воскресенскоммосту очищенные апельсины, можно сидеть без носа; но, имея в видуполучить... притом будучи во многих домах знаком с дамами: Чехтарева,статская советница, и другие... Вы посудите сами... я не знаю, милостивыйгосударь. (При этом майор Ковалев пожал плечами.) Извините... если на этосмотреть сообразно с правилами долга и чести... вы сами можете понять..
- Ничего решительно не понимаю, - отвечал нос. - Изъяснитесьудовлетворительнее
- Милостивый государь... - сказал Ковалев с чувством собственногодостоинства, - я не знаю, как понимать слова ваши... Здесь все дело,кажется, совершенно очевидно... Или вы хотите... Ведь вы мой собственныйнос!
Нос посмотрел на майора, и брови его несколько нахмурились
- Вы ошибаетесь, милостивый государь. Я сам по себе. Притом между намине может быть никаких тесных отношений. Судя по пуговицам вашеговицмундира, вы должны служить по другому ведомству
Сказавши это, нос отвернулся и продолжал молиться
Ковалев совершенно смешался, не зная, что делать и что даже подумать
В это время послышался приятный шум дамского платья; подошла пожилая дама,вся убранная кружевами, и с нею тоненькая, в белом платье, очень милорисовавшемся на ее стройной талии, в палевой шляпке, легкой, как пирожное
За ними остановился и открыл табакерку высокий гайдук с большимибакенбардами и целой дюжиной воротников
Ковалев подступил поближе, высунул батистовый воротничок манишки,поправил висевшие на золотой цепочке свои печатки и, улыбаясь по сторонам,обратил внимание на легонькую даму, которая, как весенний цветочек, слегканаклонялась и подносила ко лбу свою беленькую ручку с полупрозрачнымипальцами. Улыбка на лице Ковалева раздвинулась еще далее, когда он увиделиз-под шляпки ее кругленький, яркой белизны подбородок и часть щекиосененной цветом первой весенней розы. Но вдруг он отскочил, как будто быобжегшись. Он вспомнил, что у него вместо носа совершенно нет ничего, ислезы выдавились из глаз его. Он оборотился с тем, чтобы напрямик сказатьгосподину в мундире, что он только прикинулся статским советником, что онплут и подлец и что он больше ничего, как только его собственный нос... Ноноса уже не было; он успел ускакать, вероятно опять к кому-нибудь свизитом
Это повергло Ковалева в отчаяние. Он пошел назад и остановился сминуту под колоннадою, тщательно смотря во все стороны, не попадется ли гденос. Он очень хорошо помнил, что шляпа на нем была с плюмажем и мундир сзолотым шитьем; но шинель не заметил, ни цвета его кареты, ни лошадей, нидаже того, был ли у него сзади какой-нибудь лакей и в какой ливрее. Притомкарет неслось такое множество взад и вперед и с такою быстротою, что труднобыло даже приметить; но если бы и приметил он какую-нибудь из них, то неимел бы никаких средств остановить. День был прекрасный и солнечный. НаНевском народу была тьма; дам целый цветочный водопад сыпался по всемутротуару, начиная от Полицейского до Аничкина моста. Вон и знакомый емунадворный советник идет, которого он называл подполковником, особливо ежелито случалось при посторонних. Вон и Ярыгин, столоначальник в сенате,большой приятель, который вечно в бостоне обремизивался, когда играл
