Школьная библиотека

лавке в крытой галерее, и оба были заняты, кажется, серьезным разговором

Княжна, вероятно допив уж последний стакан, прохаживалась задумчиво уколодца. Грушницкий стоял у самого колодца; больше на площадке никого небыло

Я подошел ближе и спрятался за угол галереи. В эту минуту Грушницкий уронилсвой стакан на песок и усиливался нагнуться, чтоб его поднять: больная ногаему мешала. Бежняжка! как он ухитрялся, опираясь на костыль, и всенапрасно. Выразительное лицо его в самом деле изображало страдание

Княжна Мери видела все это лучше меня

Легче птички она к нему подскочила, нагнулась, подняла стакан и подала емус телодвижением, исполненным невыразимой прелести; потом ужасно покраснела,оглянулась на галерею и, убедившись, что ее маменька ничего не видала,кажется, тотчас же успокоилась. Когда Грушницкий открыл рот, чтобпоблагодарить ее, она была уже далеко. Через минуту она вышла из галереи сматерью и франтом, но, проходя мимо Грушницкого, приняла вид такой чинный иважный - даже не обернулась, даже не заметила его страстного взгляда,которым он долго ее провожал, пока, спустившись с горы, она не скрылась залипками бульвара... Но вот ее шляпка мелькнула через улицу; она вбежала вворота одного из лучших домов Пятигорска, за нею прошла княгиня и у воротраскланялась с Раевичем

Только тогда бедный юнкер заметил мое присутствие

- Ты видел? - сказал он, крепко пожимая мне руку, - это просто ангел!- Отчего? - спросил я с видом чистейшего простодушия

- Разве ты не видал?- Нет, видел: она подняла твой стакан. Если бы был тут сторож, то он сделалбы то же самое, и еще поспешнее, надеясь получить на водку. Впрочем, оченьпонятно, что ей стало тебя жалко: ты сделал такую ужасную гримасу, когдаступил на простреленную ногу..

- И ты не был нисколько тронут, глядя на нее в эту минуту, когда душа сиялана лице ее?.

- Нет

Я лгал; но мне хотелось его побесить. У меня врожденная страстьпротиворечить; целая моя жизнь была только цепь грустных и неудачныхпротиворечий сердцу или рассудку. Присутствие энтузиаста обдает менякрещенским холодом, и, я думаю, частые сношения с вялым флегматиком сделалибы из меня страстного мечтателя. Признаюсь еще, чувство неприятное, нознакомое пробежало слегка в это мгновение по моему сердцу; это чувство было зависть; я говорю смело "зависть", потому что привык себе во всемпризнаваться; и вряд ли найдется молодой человек, который, встретивхорошенькую женщину, приковавшую его праздное внимание и вдруг явно при немотличившую другого, ей равно ненакомого, вряд ли, говорю, найдется такоймолодой человек (разумеется, живший в большом свете и привыкший баловатьсвое самлюбие), который бы не был этим поражен неприятно

Молча с Грушницким спустились мы с горы и прошли по бульвару, мимо окондома, где скрылась наша красавица. Она сидела у окна. Грушницкий, дернувменя за руку, бросил на нее один из тех мутно-нежных взглядов, которые такмало действуют на женщин. Я навел на нее лорнет и заметил, что она от еговзгляда улыбнулась, а что мой дерзкий лорнет рассердил ее не на шутку. Икак, в самом деле, смеет кавказский армеец наводить стеклышко на московскуюкняжну?.

13-го маяНынче поутру зашел ко мне доктор; его имя Вернер, но он руя1кий. Что тутудивительного? Я знал одного Иванова, который был немец

Вернер человек замечательный по многим причинам. Он скептик и материалист,как все почти медики, а вместе с этим поэт, и не на шутку, - поэт на делевсегда и часто на словах, хотя в жизнь свою не написал двух стихов. Онизучал все живые струны сердца человеческого, как изучают жилы трупа, ноникогда не умел он воспользоваться своим знанием; так иногда отличныйанатомик не умеет вылечить от лихорадки! Обыкновенно Вернер исподтишканасмехался над своими больными; но я раз видел, как он плакал над умирающимсолдатом... Он был беден, мечтал о миллионах, а для денег не сделал былишнего шагу: он мне раз говорил, что скорее сделает одолжение врагу, чемдругу, потому что это значило бы продавать свою благотворительность, тогдакак ненависть только усилится соразмерно великодушию противника. У него былзлой язык: под вывескою его эпиграммы не один добряк прослыл пошлымдураком; его соперники, завистливые водяные медики, распустили слух, будтоон рисует карикатуры на своих больных, - больные взбеленились, почти всеему отказали. Его приятели, то есть все истинно порядочные люди, служившиена Кавказе, напрасно старались восстановить его упадший кредит

Его наружность была из тех, которые с первого взгляда поражают неприятно,но которые нравятся впоследствии, когда глаз выучится читать в неправильныхчертах отпечаток души испытанной и высокой. Бывали примеры, что женщинывлюблялись в таких людей до безумия и не променяли бы их безобразия накрасоту самых свежих и розовых эндимионов; надобно отдать справедливостьженщинам: они имеют инстинкт красоты душевной: оттого-то, может быть, люди,подобные Вернеру, так страстно любят женщин

Вернер был мал ростом, и худ, и слаб, как ребенок; одна нога была у негокороче другой, как у Байрона; в сравнении с туловищем голова его казаласьогромна: он стриг волосы под гребенку, и неровности его черепа,обнаруженные таким образом, поразили бы френолога странным сплетениемпротивоположных наклонностей. Его маленькие черные глаза, всегдабеспокойные, старались проникнуть в ваши мысли. В его одежде заметны быливкус и опрятность; его худощавые, жилистые и маленькие руки красовались всветло-желтых перчатках. Его сюртук, галстук и жилет были постоянно черногоцвета. Молодежь прозвала его Мефистофелем; он показывал, будто сердился заэто прозвание, но в самом деле оно льстило его самолюбию. Мы друг другаскоро поняли и сделались приятелями, потому что я к дружбе неспособен: издвух друзей всегда один раб другого, хотя часто ни один из них в этом себене признается; рабом я быть не могу, а повелевать в этом случае - трудутомительный, потому что надо вместе с этим и обманывать; да притом у меняесть лакеи и деньги! Вот как мы сделались приятелями: я встретил Вернера вС... среди многочисленного и шумного круга молодежи; разговор принял подконец вечера философско-метафизическое направление; толковали обубеждениях: каждый был убежден в разных разностях

- Что до меня касается, то я убежден только в одном... - сказал доктор

- В чем это? - спросил я, желая узнать мнение человека, который до сих пормолчал

- В том, - отвечал он, - что рано или поздно в одно прекрасное утро я умру

- Я богаче вас, сказал я, - у меня, кроме этого, есть еще убеждение именно то, что я в один прегадкий вечер имел несчастие родиться

Все нашли, что мы говорим вздор, а, право, из них никто ничего умнее этогоне сказал. С этой минуты мы отличили в толпе друг друга. Мы часто сходилисьвместе и толковали вдвоем об отвлеченных предметах очень серьезно, пока незамечали оба, что мы взаимно друг друга морочим. Тогда, посмотревзначительно друг другу в глаза, как делали римские авгуры, по словамЦицерона, мы начинали хохотать и, нахохотавшись, расходились довольныесвоим вечером

Я лежал на диване, устремив глаза в потолок и заложив руки под затылок,когда Вернер взошел в мою комнату. Он сел в кресла, поставил трость в угол,зевнул и объявил, что на дворе становится жарко. Я отвечал, что менябеспокоят мухи, - и мы оба замолчали

- Заметьте, любезный доктор, - сказал я, - что без дураков было бы на светеочень скучно!.. Посмотрите, вот нас двое умных людей; мы знаем заране, чтообо всем можно спорить до бесконечности, и потому не спорим; мы знаем почтивсе сокровенные мысли друг друга; одно слово - для нас целая история; видимзерно каждого нашего чувства сквозь тройную оболочку. Печальное нам смешно,смешное грустно, а вообще, по правде, мы ко всему довольно равнодушны,кроме самих себя. Итак, размена чувств и мыслей между нами не может быть:мы знаем один о другом все, что хотим знать, и знать больше не хотим

Остается одно средство: рассказывать новости. Скажите же мне какую-нибудьновость

Утомленный долгой речью, я закрыл глаза и зевнул..

Он отвечал подумавши: