Книга "Дар". Страница 61

душа не желала шевелиться, а лежала, сонная и зажмуренная, довольная своейклеткой. Заторможенный стих из "Короля Лира", состоящий целиком из пяти"never", -- вот всг, что ему приходило на ум. -- Ведь я никогда его не увижубольше,-- несамостоятельно думал он, -- но этот прутик ломался, души несдвинув. Он старался думать о смерти, и вместо этого думал о том, что мягкоенебо, с бледной и нежной как сало полосой улегшегося слева облака, было быпохоже на ветчину, будь голубизна розовостью. Он старался представить себекакое-то продление Александра Яковлевича за углом жизни -- и тут жепримечал, как за стеклом чистильно-гладильной под православной церковью, счертовской энергией, с избытком пара, словно в аду, мучат пару плоскихмужских брюк. Он старался в чем-то покаяться перед Александром Яковлевичем,хотя бы в дурной мальчишеской мысли, мелькавшей прежде (о неприятномсюрпризе, который он ему готовил своей книгой) -- и вдруг вспоминал пошлыйпустяк: как Щеголев говорил по какому-то поводу: "Когда у меня умираютдобрые знакомые, невольно думаю, что они там похлопочут о моей здешнейсудьбе, -- го-го-го!". Это было смутное, слепое состояние души, непонятноеему, как вообще всг было непонятно, от неба до желтого трамвая, гремевшегопо раскату Гогенцоллерндама (по которому некогда Яша Чернышевский ехал насмерть), но постепенно досада на самого себя проходила, и с каким-тооблегчением -- точно ответственность за его душу принадлежала не ему, акому-то знающему, в чем дело, -- он чувствовал, что весь этот переплетслучайных мыслей, как и всг прочее, швы и просветы весеннего дня, неровностивоздуха, грубые, так и сяк скрещивающиеся нити неразборчивых звуков -- нечто иное как изнанка великолепной ткани, с постепенным ростом и оживлениемневидимых ему образов на ее лицевой стороне.



Он очутился около бронзовых боксеров, вокруг которых на клумбезыблились бледные с черным Анютины глазки, личиками похожие несколько наЧарли Чаплина, и сел на ту скамейку, где ночами раза два сиживал с Зиной, -ибо за последнее время какое-то беспокойство вынесло их далеко за пределытихой, темной улицы, где они укрывались сначала. По соседству сиделаженщина, вязавшая на спицах; рядом с ней маленький ребенок, весь в голубойшерсти, сверху кончавшейся помпоном на колпачке, а снизу штрипочками, утюжилскамейку игрушечным танком, в кустах кричали воробьи, изредка все вместесовершавшие налеты на газон, на бронзу; липко пахло тополевыми почками, адалеко за площадью круглый крематорий имел теперь сытый, облизанный вид

Издали Федор Константинович мог видеть маленькие фигуры расходившихся... ондаже различил, как кто-то подвел Александру Яковлевну к макетному автомобилю(завтра нужно будет зайти к ней), и как у остановки трамвая набралась кучказнакомых, как их скрыл остановившийся на мгновение трамвай, и как слегкостью фокуса они исчезли по отводе заслонки.

Федор Константинович собрался было во-свояси, когда его сзади окликнулшепелявый голос: он принадлежал Ширину, автору романа "Седина" (с эпиграфомиз книги Иова), очень сочувственно встреченного эмигрантской критикой

("Господи, отче -- --? По Бродваю, в лихорадочном шорохе долларов, гетеры идельцы в гетрах, дерясь, падая, задыхаясь, бежали за золотым тельцом,который, шуршащими боками протискиваясь между небоскребами, обращал кэлектрическому небу изможденный лик свой и выл. В Париже, в низкопробномпритоне, старик Лашез, бывший пионер авиации, а ныне дряхлый бродяга, топталсапогами старуху-проститутку Буль-де-Сюиф. Господи отчего -- --? Измосковского подвала вышел палач и, присев у конуры, стал тюлюкать мохнатогощенка: Махонький, приговаривал он, махонький... В Лондоне лорды и лэдитанцевали джими и распивали коктайль, изредка посматривая на эстраду, где наисходе восемнадцатого ринга огромный негр кнок-оутом уложил на ковер своегобелокурого противника. В арктических снегах, на пустом ящике из-под мыла,сидел путешественник Эриксен и мрачно думал: Полюс или не полюс?.. ИванЧервяков бережно обстригал бахрому единственных брюк. Господи, отчего Выдозволяете все это?"). Сам Ширин был плотный, коренастый человек, срыжеватым бобриком, всегда плохо выбритый, в больших очках, за которыми, какв двух аквариумах, плавали два маленьких, прозрачных глаза, совершенноравнодушных к зрительным впечатлениям. Он был слеп как Мильтон, глух какБетховен, и глуп как бетон. Святая ненаблюдательность (а отсюда -- полнаянеосведомленность об окружающем мире -- и полная неспособность что-либоименовать) -- свойство, почему-то довольно часто встречающееся у русскоголитератора-середняка, словно тут действует некий благотворный рок,отказывающий безталанному в благодати чувственного познания, дабы он зря неизгадил материала. Бывает, конечно, что в таком темном человеке играеткакой-то собственный фонарик, -- не говоря о том, что известны случаи, когдапо прихоти находчивой природы, любящей неожиданные приспособления и подмены,такой внутренний свет поразительно ярок -- на зависть любому краснощекомуталанту. Но даже Достоевский всегда как-то напоминает комнату, в которойднем горит лампа.

Сейчас, идя вместе с Шириным через парк, Федор Константиновичбезкорыстно наслаждался смешной мыслью, что его спутник -- глухой слепец сзаткнутыми ноздрями, но к этому состоянию относится совершенно равнодушно,хотя иногда не прочь наивно вздохнуть о разобщенности интеллигента сприродой: недавно Лишневский рассказывал, что Ширин назначил ему деловоесвидание в Зоологическом саду и, когда, после часового разговора, Лишневскийслучайно обратил его внимание на клетку с гиеной, обнаружилось, что тот едвали сознавал, что в Зоологическом саду бывают звери, а вскользь посмотрев наклетку машинально заметил: "Плохо, плохо наш брат знает мир животных", -- исразу продолжал обсуждать то, что его особенно в жизни волновало:деятельность и состав Правления Общества Русских Литераторов в Германии. Итеперь он находился в крайней степени этого волнения, так как "назревалонекоторое событие".

Председателем Правления был Георгий Иванович Васильев, да и всгпредопределяло это: его досоветская известность, многолетняя редакторскаядеятельность, а главное -- та непреклонная почти грозная честоEсть, которойимя его славилось; дурной же характер, полемическая резкость и, пригромадном общественном опыте, полное незнание людей, честности этой нетолько не вредили, а, наоборот, -- придавали ей некую приятную терпкость

Недовольство Ширина было направлено не против него, а против остальных пятичленов правления -- во-первых, потому, что ни один (как, впрочем, и дветрети всего состава Союза) не имел профессионального касательства к перу, аво-вторых потому, что трое из них (в том числе казначей и товарищпредседателя) были -- если не прямыми мошенниками, как пристрастно утверждалШирин, -- то, во всяком случае, филомелами в своих стыдливых, ноизобретательных делах. Вот уже несколько времени, как началась довольнозабавная (по мнению Федора Константиновича) и абсолютно неприличная (потерминологии Ширина) история с кассой Союза. Всякий раз, как поступало откакого-нибудь члена прошение о пособии или ссуде (различие между коими былоприблизительно такое, как между арендой на девяносто девять лет ипожизненным владением), начиналась погоня за этой кассой, делавшейся припопытке ее нагнать до странности текучей и беспредметной, словно она всегданаходилась где-то на полпути между тремя точками, представляемыми казначеем,и двумя членами правления. Погоня затруднялась тем, что Васильев давно сэтими тремя членами не разговаривал, отказываясь даже сноситься с нимиписьменно, и последнее время выплачивал ссуды и пособия из собственныхсредств, предоставляя другим добывать деньги из Союза для возвращения ему. Вконце концов деньги эти по кусочкам выцарапывались, но тогда оказывалось,что казначей у кого-то взял в долг, так что призрачное состояние казны отэтого не менялось. Члены Союза, особенно часто обращавшиеся за помощью,начали заметно нервничать. Через месяц созывалось общее собрание, и Ширинподготовил к нему план решительного действия.

"Было время, -- сказал он шагая с Федором Константиновичем по аллее имашинально следуя ее лукаво ненавязчивому завороту; -- было время, когда вправление нашего Союза входили все люди высокопорядочные, вроде Подтягина,Лужина, Зиланова, но одни умерли, другие в Париже. Каким-то образомпросочился Гурман, а затем постепенно втащил приятелей. Для этой тройкиполная апатия добрейших, -- я ничего не говорю -- но совершенно инертныхКерна и Горяинова (это же две глиняные глыбы!), только прикрытие, блиндаж. Анатянутые отношения с Георгием Ивановичем являются залогом и егобездеятельности. Во всем этом виноваты мы, члены Союза. Если бы не нашалень, беспечность, неорганизованность, равнодушное отношение к Союзу,вопиющая неприспособленность к общественной работе, то никогда бы неслучилось, что из года в год Гурман со товарищи выбирали себя самих или себеудобных. Пора положить этому конец. На ближайших выборах будет как всегдациркулировать их список... А мы тут пустим наш,стопроцентно-профессиональный: председатель Васильев, товарищ председателяГец, члены: Лишневский, Шахматов, Владимиров, вы и я, -- ну и ревизионнуюкомиссию составим по-новому, тем более что Беленький и Чернышевский из неевыбыли".

"Нет уж, пожалуйста, -- сказал Федор Константинович (мелькомполюбовавшись ширинским определением смерти), -- на меня не рассчитывайте

Ни в какие правления никогда в жизни не войду".

"Перестаньте! -- воскликнул Ширин, поморщившись. -- Этонедобросовестно".

"Напротив, очень добросовестно. И вообще -- если я член Союза, то этопо рассеянности. Честно говоря, Кончеев прав, что держится от всего этого встороне".

"Кончеев, -- сказал Ширин сердито. -- Кончеев -- никому ненужныйкустарь-одиночка, абсолютно лишенный каких-либо общих интересов. А вы ужпотому должны интересоваться судьбой Союза, что, простите за прямоту, беретеоттуда деньги".

"Вот именно, вот именно! Сами понимаете, что если войду в правление, товыдавать себе самому будет невозможно".

"Что вы фантазируете? Почему невозможно? Это вполне законная процедура

Будете просто вставать и удаляться в уборную, на минуту превращаясь, таксказать в рядового члена, пока обсуждается коллегами ваше прошение. Всг этопустые отговорки, которые вы сейчас придумали".

"Как ваш новый роман? -- спросил Федор Константинович. -- Подходит к






Возможно заинтересуют книги: