Книга "Лолита". Страница 68
рифмы довольно точно соответствуют тем лишенным перспективыландшафтам и фигурам, и преувеличенным их частям, какие рисуютпсихопаты во время испытаний, придуманных их хитроумнымидрессировщиками. Я много понасочинил других стихов. Я погружалсяв чужую поэзию. Но мысль о мести ни на минуту не переставалатомить меня.
Я был бы плутом, кабы сказал (а читатель - глупцом, кабыповерил), что потрясение, которое я испытал, потеряв Лолиту,навсегда меня излечило от страсти к малолетним девочкам. Лолитуя теперь полюбил другой любовью, это правда, - но проклятаяприрода моя от этого не может измениться. На площадках для игр,на морских и озерных побережьях мой угрюмый, воровской взглядискал поневоле, не мелькнут ли голые ноги нимфетки или другиезаветные приметы Лолитиных прислужниц и наперсниц с букетамироз. Но одно основное видение выцвело: никогда я теперь немечтал о возможном счастье с девочкой (обособленной илиобобщенной) в каком-нибудь диком и безопасном месте; никогда невоображал я, что буду впиваться в нежную плоть Лолитиныхсестричек где-нибудь далекодалеко, в песчаном убежище между скалпригрезившихся островов. Это кончилось - или кончилось, покрайней мере, на некоторое время. С другой же стороны... увы,два года чудовищного потворства похоти приучили меня кизвестному укладу половой жизни. Я боялся, как бы пустота, вкоторой я очутился, не заставила бы меня воспользоватьсясвободой внезапного безумия и поддаться случайному соблазну привстрече в каком-нибудь проулке с возвращающейся домойшкольницей. Одиночество разжигало меня. Я нуждался в обществе иуходе. Мое сердце было истерическим, ненадежным органом. Вот какслучилось, что Рита вошла в мою жизнь
26
Она была вдвое старше Лолиты и на десять лет моложе меня
Представьте себе взрослую брюнетку, очень бледную, оченьтоненькую (она весила всего сто пять фунтов), с очаровательноассиметричными глазами, острым, как бы быстро начерченнымпрофилем и с весьма привлекательной ensellure - седловинкой вгибкой спине: была, кажется, испанского или вавилонскогопроисхождения. Я ее подобрал как-то в мае, в "порочном мае", какговорит Элиот, где-то между Монреалем и Нью-Йорком, или, суживаяграницы, между Тойлестоном и Блэйком, у смугло горевшего вджунглях ночи бара под знаком Тигровой Бабочки, где онапресимпатично напилась: уверяла меня, что мы учились в одной итой же гимназии, и все клала свою дрожащую ручку на моюорангутановую лапу. Чувственность мою она только очень слегкабередила, но я все-таки решил сделать пробу; проба удалась, иРита стала моей постоянной подругой. Такая она была добренькая,эта Рита, такая компанейская, что из чистого сострадания моглабы отдаться любому патетическому олицетворению природы - старомусломанному дереву или овдовевшему дикобразу.
Когда мы познакомились (в 1950-ом году), с ней недавноразвелся третий ее муж, а еще недавнее ее покинул седьмой посчету официальный любовник. Другие, неофициальные, были слишкоммногочисленны и мимолетны, чтобы можно было их каталогизировать
Ее брат, политикан с лицом как вымя, носивший подтяжки икрашеный от руки галстук, был мэром и душой города Грейнбол,известного своими бейзболистами, ус5рдными читателями Библии изерновыми дельцами. В течение последних лет он платил своейзамечательной сестренке семьсот долларов в месяц под абсолютнымусловием, что она никогда, никогда не приедет в егозамечательный городок. Она рассказывала мне, подвывая отнедоумения, что почему-то - чорт его знает почему - всякий новыйлюбовник первым делом мчал ее в Грейнбол; Грейнбол приманивалроковым образом; и не успевала она оглянуться, как уже еевсасывала лунная орбита родного города и она ехала подпрожекторным освещением кругового бульвара, "вертясь", смешноговорила она, "как проклятая бабочка в колесе".
У нее оказался изящный двухместный автомобильчик, и внем-то мы ездили в Калифорнию, так как мой маститый Икарнуждался в отдыхе. Правила обыкновенно она - с прирожденнойскоростью в девяносто миль в час. Милая Рита! Мы с нейразъезжали в продолжение двух туманных лет с перерывами, иневозможно вообразить другую такую славную, наивную, нежную,совершенно безмозглую Риточку! По сравнению с ней, Валерия былаШлегель, а Шарлотта - Гегель! По правде сказать, нет ровноникакой причины заниматься мне ею на полях этих мрачныхмемуаров, но все-таки хочу сказать (алло, Рита - где бы ты нибыла, пьяная или трезвая, Рита, алло!), что эта моя самаяутешительная, самая понятливая подруга, несомненно, спасла меняот смирительной рубашки. Я объяснил ей, что хочу отыскатьсбежавшую возлюбленную и угробить ее кота. Рита с важным видомодобрила этот план - и, предприняв, в окрестностяхСан-Гумбертино, кое-какие собственные расследования (хотя ничерта о деле не знала), сама спуталась с каким-то бандитом; мнестоило адских усилий вызволить ее - в подержанном и подшибленномвиде, но вполне бодренькую. А другой раз, найдя мой священныйпистолет, она предложила поиграть в "русскую рулетку"; явозразил, что нельзя, в пистолете нет барабана; мы стали за негобороться, и наконец раздался выстрел, причем пуля ушла в стенунашего номера, и оттуда забил очень тонкий и очень забавныйфонтанчик горячей воды; помню, как она стонала от смеха.
До странности детская вогнутость ее спины, рисовая кожа,медленные, томные, голубиные поцелуи, - все это оберегало меняот беды. Не талант художника является вторичным половымпризнаком, как утверждают иные шаманы и шарлатаны, а наоборот:пол лишь прислужник искусства. Один довольно смутный кутеж нашимел забавные последствия. Я только что прекратил поиски: беслибо находился в Тартаре, или весело горел у меня в можжечкена больное сердце, я, право, не скажу, чтобы кто-нибудь из нихне имел отношения к турниру тенниса, в СанДиего, где в женскомразряде первый приз взяла шестнадцатилетняя Доротея Гааз,мужеподобная дылда. Как-то, во время обратной поездки на восток,в гнуснейшей гостинице (того сорта, где устраиваютсякоммерческие съезды и бродят, пошатываясь, ярлыками отмеченные,марципановые толстяки, называющие друг друга Джо или Джим,заключающие сделки и хлешущие виски) милая Рита и я, проснувшисьза полдень, увидели, что с нами в номере находится еще одинчеловек, молодой бледный блондин, почти альбинос, с белымиресницами и большими прозрачными ушами. Ни Рита в ее грустнойжизни, ни я в моей никогда его не встречали. Весь потный, вгрязном фланелевом комбинезоне, в старых походных сапогах нашнурках, он храпел на одеяле нашей двуспальной постели по другуюсторону от моей целомудренной подруги. У него не хватало одногопереднего зуба, лоб оброс янтарными прыщами. Риточка облекласвою гибкую наготу в мой макинтош - первое, что попалось ей подруку; я же натянул трусики; после чего мы обследовали положение
На подносе стояло целых пять употребленных стаканов, что всмысле примет только усложняло дело. Дверь была плохо прикрыта
На полу валялись мужской свитер да пара бесформенных военныхштанов защитного цвета. Мы долго трясли их владельца; наконецнесчастный очнулся. Оказалось, что он совершенно потерял память
Говоря с акцентом, который Рита определила как "чистобруклинский", он обиженно инсинуировал, что мы (каким образом?)присвоили его (ничего не стоящую!) личность. Мы его быстрехонькоодели и потом оставили в ближайшей больнице, выяснив по дороге,что какие-то уже забытые извилины и повороты привели нас впресловутый Грейнбол. Полгода спустя, Рита написала тамошнемудоктору. Тот ответил, что "Джек Гумбертсон" - как незнакомцабезвкусно прозвали - все еще не вошел в сношение со своимпрошлым. 0, Мнемозина, сладчайшая и задорнейшая из муз!
Я бы не отметил этого случая, если бы с него не начался ходмыслей, в результате коих я напечатал в ученом журнале"Кантрип", что по-шотландски значит "колдовство", этюд,озаглавленный "Мимир и Мнемозина", в котором я наметил теорию(показавшуюся оригинальной и значительной благосклоннымчитателям этого великолепного ежемесячника) "перцепциональноговремени", основанную на "чувстве кровообращения" иконцепционально зависящую (очень кратко говоря) от особыхсвойств нашего разума, сознающего не только вещественный мир, нои собственную сущность, отчего устанавливается постоянноевзаимоотношение между двумя пунктами: будущим (которое можноскладировать) и прошлым (уже отправленным на склад). Одним изпоследствий появления этой статьи, завершившей ряд прежних моихработ, тоже не прошедших незаметно, было приглашение на один годв Кантрипский Университет, отстоявший на четыреста миль отНью-Йорка, где мы с Ритой снимали квартирку с видом наглянцевитые тела мальчиков и девочек, игравших под дубами,далеко внизу, в водометной дубраве Центрального Парка. ВКантрипе я прожил, в специальных аппартаментах для поэтов ифилософов, с октября 1951 года до июня 1952-го, между тем как
