Школьная библиотека

других мнений еще не выработалось? И вот его-то, по-видимому, держалисьи глуповцы.

Уподобив себя должникам, находящимся во власти вечных кредиторов, онирассудили, что на свете бывают всякие кредиторы: и разумные и неразумные. Разумный кредитор помогает должнику выйти из стесненных обстоятельств и в вознаграждение за свою разумность получает свой долг. Неразумный кредитор сажает должника в острог или непрерывно сечет его и ввознаграждение не получает ничего. Рассудив таким образом, глуповцы стали ждать, не сделаются ли все кредиторы разумными? И ждут до сего дня.

Поэтому я не вижу в рассказах летописца ничего такого, что посягалобы на достоинство обывателей города Глупова. Это люди, как и все другие,с тою только оговоркою, что природные их свойства обросли массой наносных атомов, за которою почти ничего не видно. Поэтому о действительных"свойствах" и речи нет, а есть речь только о наносных атомах. Было ли былучше или даже приятнее, если б летописец, вместо описания нестройныхдвижений, изобразил в Глупове идеальное средоточие законности и права?Например, в ту минуту, когда Бородавкин требует повсеместного распространения горчицы, было ли бы для читателей приятнее, если б летописецзаставил обывателей не трепетать перед ним, а с успехом доказывать несвоевременность и неуместность его затей?

Положа руку на сердце, я утверждаю, что подобное извращение глуповских обычаев было бы не только не полезно, но даже положительно неприятно. И причина тому очень проста: рассказ летописца в этом виде оказалсябы несогласным с истиною

Неожиданное усекновение головы майора Прыща не оказало почти никакоговлияния на благополучие обывателей. Некоторое время, за оскудением градоначальников, городом управляли квартальные; но так как либерализм ещепродолжал давать тон жизни, то и они не бросались на жителей, но учтивопрогуливались по базару и умильно рассматривали, который кусок пожирнее

Но даже и эти скромные походы не всегда сопровождались для них удачею,потому что обыватели настолько осмелились, что охотно дарили только требухой.

Последствием такого благополучия было то, что в течение целого года вГлупове состоялся всего один заговор, но и то не со стороны обывателейпротив квартальных (как это обыкновенно бывает), а напротив того, состороны квартальных против обывателей (чего никогда не бывает). А именно: мучимые голодом квартальные решились отравить в гостином дворе всехсобак, дабы иметь в ночное время беспрепятственный вход в лавки. Ксчастью, покушение было усмотрено вовремя, и заговор разрешился тем, чтосамих же заговорщиков лишили на время установленной дачи требухи.

После того прибыл в Глупов статский советник Иванов, но оказалсястоль малого роста, что не мог вмещать ничего пространного. Как нарочно,это случилось в ту самую пору, когда страсть к законодательству принялав нашем отечестве размеры чуть-чуть не опасные; канцелярии кипели уставами, как никогда не кипели сказочные реки млеком и медом, и каждый устав весил отнюдь не менее фунта. Вот это-то обстоятельство именно и причинило погибель Иванова, рассказ о которой, впрочем, существует в двухсовершенно различных вариантах. Один вариант говорит, что Иванов умер отиспугC получив слишком обширный сенатский указ, понять который он ненадеялся. Другой вариант утверждает, что Иванов вовсе не умер, а былуволен в отставку за то, что голова его, вследствие постепенного присыхания мозгов (от ненужности в их употреблении), перешла в зачаточноесостояние. После этого он будто бы жил еще долгое время в собственномимении, где и удалось ему положить начало целой особи короткоголовых(микрокефалов), которые существуют и доднесь.

Каковой из этих двух вариантов заслуживает большего доверия - решитьтрудно; но справедливость требует сказать, что атрофирование столь важного органа, как голова, едва ли могло свершиться в такое короткое время. Однако ж, с другой стороны, не подлежит сомнению, что микрокефалыдействительно существуют и что родоначальником их предание называетименно статского советника Иванова. Впрочем, для нас это вопрос второстепенный; важно же то, что глуповцы, и во времена Иванова, продолжалибыть благополучными и что, следовательно, изъян, которым он обладал,послужил обывателям не во вред, а на пользу.

В 1815 году приехал на смену Иванову виконт дю Шарио, французский выходец. Париж был взят; враг человечества навсегда водворен на островеСв. Елены; "Московские ведомости" заявили, что с посрамлением врага задача их кончилась, и обещали прекратить свое существование; но на другойдень взяли свое обещание назад и дали другое, которым обязывались прекратить свое существование лишь тогда, когда Париж будет взят вторично

Ликование было общее, а вместе со всеми ликовал и Глупов. Вспомнили прокупчиху Распопову, как она, вместе с Беневоленским, интриговала в пользуНаполеона, выволокли ее на улицу и разрешили мальчишкам дразнить. Целыйдень преследовали маленькие негодяи злосчастную вдову, называли ее Бонапартовной, антихристовой наложницей и проч., покуда наконец она не пришла в исступление и не начала прорицать. Смысл этих прорицаний объяснилсялишь впоследствии, когда в Глупов прибыл Угрюм-Бурчеев и не оставил вгороде камня на камне.

Дю Шарио был весел. Во-первых, его эмигрантскому сердцу было радостно, что Париж взят; во-вторых, он столько времени настоящим манером неедал, что глуповские пироги с начинкой показались ему райскою пищей. Наевшись досыта, он потребовал, чтоб ему немедленно указали место, где было бы можно passer son temps а faire des be^tises19, и был отменно доволен, когда узнал, что в Солдатской слободе есть именно такой дом, какогоему желательно. Затем он начал болтать и уже не переставал до тех пор,покуда не был, по распоряжению начальства, выпровожен из Глупова за границу. Но так как он все-таки был сыном XVIII века, то в болтовне его нередко прорывался дух исследования, который мог бы дать очень горькиеплоды, если б он не был в значительной степени смягчен духом легкомыслия. Так, например, однажды он начал объяснять глуповцам права человека;но, к счастью, кончил тем, что объяснил права Бурбонов. В другой раз онначал с того, что убеждал обывателей уверовать в богиню Разума, и кончилтем, что просил признать непогрешимость папы. Все это были, однако ж,одни facons de parler20; и в сущности виконт готов был стать на сторонукакого угодно убеждения или догмата, если имел в виду, что за это емуперепадет лишний четвертак.

Он веселился без устали, почти ежедневно устроивал маскарады, одевался дебардером, танцевал канкан и в особенности любил интриговать мужчин21. Мастерски пел он гривуазные песенки и уверял, что этим песням научил его граф д'Артуа (впоследствии французский король Карл X), во времяпребывания в Риге. Ел сначала все, что попало, но когда отъелся, то сталупотреблять преимущественно так называемую не'чисть, между которой отдавал предпочтение давленине и лягушкам. Но дел не вершил и в администрацию не вмешивался.

Это последнее обстоятельство обещало продлить благополучие глуповцевбез конца; но они сами изнемогли под бременем своего счастья. Они забылись. Избалованные пятью последовательными градоначальничествами, доведенные почти до ожесточения грубою лестью квартальных, они возмечтали,что счастье принадлежит им по праву и что никто не в силах отнять его уних. Победа над Наполеоном еще более утвердила их в этом мнении, и едвали не в эту самую эпоху сложилась знаменитая пословица: шапками закидаем! - которая впоследствии долгое время служила девизом глуповских подвигов на поле брани.

И вот последовал целый ряд прискорбных событий, которые летописецименует "бесстыжим глуповским неистовством", но которое гораздо приличнее назвать скоропреходящим глуповским баловством.

Начали с того, что стали бросать хлеб под стол и креститься неистовымобычаем. Обличения того времени полны самых горьких указаний на этот печальный факт. "Было время, - гремели обличители, - когда глуповцы древних Платонов и Сократов благочестием посрамляли; ныне же не токмо самиПлатонами сделались, но даже того горчае, ибо едва ли и Платон хлеб божий не в уста, а на пол метал, как нынешняя некая модная затея то делатьповелевает". Но глуповцы не внимали обличителям, и с дерзостью говорили:"Хлеб пущай свиньи едят, а мы свиней съедим - тот же хлеб будет!" И дюШарио не только не возбранял подобных ответов, но даже видел в них возникновение какого-то духа исследования.

Почувствовавши себя на воле, глуповцы с какой-то яростью устремилисьпо той покатости, которая очутилась под их ногами. Сейчас же они вздумали строить башню, с таким расчетом, чтоб верхний ее конец непременноупирался в небеса. Но так как архитекторов у них не было, а плотники были не ученые и не всегда трезвые, то довели башню до половины и бросили,и только, быть может, благодаря этому обстоятельству избежали смешенияязыков.

Но и этого показалось мало. Забыли глуповцы истинного Бога и прилепились к идолам. Вспомнили, что еще при Владимире Красном Солнышке некоторые вышедшие из употребления боги были сданы в архив, бросились туда ивытащили двух: Перуна и Волоса. Идолы, несколько веков не знавшие ремонта, находились в страшном запущении, а у Перуна даже были нарисованы углем усы. Тем не менее глуповцам показались они так любы, что немедленнособрали они сходку и порешили так: знатным обоего пола особам кланятьсяПеруну, а смердам - приносить жертвы Волосу. Призвали и причетников итребовали, чтоб они сделались кудесниками; но они ответа не дали и всмущении лишь трепетали воскрилиями. Тогда припомнили, что в Стрелецкойслободе есть некто, именуемый "расстрига Кузьма" (тот самый, который,если читатель припомнит, задумывал при Бородавкине перейти в раскол), ипослали за ним. Кузьма к этому времени совсем уже оглох и ослеп, но едвадали ему понюхать монету рубль, как он сейчас же на все согласился и начал выкрикивать что-то непонятное стихами Аверкиева из оперы "Рогнеда".

Дю Шарио смотрел из окна на всю эту церемонию и, держась за бока,