Школьная библиотека

конец он изнемог. Он понял, что не исполнить требование "дурьей породы"невозможно, и мало-помалу пришел даже к тому, что не находил в нем ничего предосудительного.

- Что же! пущай дурья порода натешится! - говорил он себе в утешение,- кому от этого убыток!

И вот он вступил в секретные сношения с Наполеоном...

Каким образом об этих сношениях было узнано - это известно одному богу; но кажется, что сам Наполеон разболтал о том князю Куракину во времяодного из своих petits leve's17. И вот, в одно прекрасное утро, Глуповбыл изумлен, узнав, что им управляет не градоначальник, а изменник, ичто из губернии едет особенная комиссия ревизовать его измену.

Тут открылось все: и то, что Беневоленский тайно призывал Наполеона вГлупов, и то, что он издавал свои собственные законы. В оправдание своеон мог сказать только то, что никогда глуповцы в столь тучном состояниине были, как при нем, но оправдание это не приняли, или, лучше сказать,ответили на него так, что "правее бы он был, если б глуповцев совсем вотощание привел, лишь бы от издания нелепых своих строчек, кои продерзостно законами именует, воздержался".

Была теплая лунная ночь, когда к градоначальническому дому подвезликибитку. Беневоленский твердою поступью сошел на крыльцо и хотел былопоклониться на все четыре стороны, как с смущением увидел, что на улиценикого нет, кроме двух жандармов. По обыкновению, глуповцы в этом случаеудивили мир своею неблагодарностью, и как только узнали, что градоначальнику приходится плохо, так тотчас же лишили его своей популярности

Но как ни горька была эта чаша, Беневоленский испил ее с бодрым духом

Внятным и ясным голосом он произнес: "Бездельники!" - и, сев в кибитку,благополучно проследовал в тот край, куда Макар телят не гонял.

Так окончил свое административное поприще градоначальник, в которомстрасть к законодательству находилась в непрерывной борьбе с страстью кпирогам. Изданные им законы в настоящее время, впрочем, действия не имеют

Но счастию глуповцев, по-видимому, не предстояло еще скорого конца

На смену Беневоленскому явился подполковник Прыщ и привез с собою систему администрации еще более упрощенную.

Прыщ был уже не молод, но сохранился необыкновенно. Плечистый, сложенный кряжем, он всею своею фигурой так, казалось, и говорил: не смотрите на то, что у меня седые усы: я могу! я еще очень могу! Он был румян, имел алые и сочные губы, из-за которых виднелся ряд белых зубов;походка у него была деятельная и бодрая, жест быстрый. И все это украшалось блестящими штаб-офицерскими эполетами, которые так и играли на плечах при малейшем его движении.

По принятому обыкновению, он сделал рекомендательные визиты к городским властям и прочим знатным обоего пола особам, и при этом развил передними свою программу.

- Я человек простой-с, - говорил он одним, - и не для того сюда приехал, чтобы издавать законы-с. Моя обязанность наблюсти, чтобы законы были в целости и не валялись по столам-с. Конечно, и у меня есть план кампании, но этот план таков: отдохнуть-с!

Другим он говорил так:

- Состояние у меня, благодарение Богу, изрядное. Командовал-с; сталобыть, не растратил, а умножил-с. Следственно, какие есть насчет этогозаконы - те знаю, а новых издавать не желаю. Конечно, многие на моемместе понеслись бы в атаку, а может быть, даже устроили бы бомбардировку, но я человек простой и утешения для себя в атаках не вижу-с!

Третьим высказывался так:

- Я не либерал и либералом никогда не бывал-с. Действую всегда прямои потому даже от законов держусь в отдалении. В затруднительных случаяхприказываю поискать, но требую одного: чтоб закон был старый. Новых законов не люблю-с. Многое в них пропускается, а о прочем и совсем не упоминается. Так я всегда говорил, так отозвался и теперь, когда отправлялся сюда. От новых, говорю, законов увольте, прочее же надеюсь исполнитьв точности!

Наконец, четвертым он изображал себя в следующих красках:

- Про себя могу сказать одно: в сражениях не бывал-с, но в парадахзакален даже сверх пропорции. Новых идей не понимаю. Не понимаю даже того, зачем их следует понимать-с.

Этого мало: в первый же праздничный день он собрал генеральную сходкуглуповцев и перед нею формальным образом подтвердил свои взгляды на администрацию.

- Ну, старички, - сказал он обывателям, - давайте жить мирно. Не трогайте вы меня, а я вас не трону. Сажайте и сейте, ешьте и пейте, заводите фабрики и заводы - что же-с! все это вам же на пользу-с! По мне, дажемонументы воздвигайте - я и в этом препятствовать не стану! Только с огнем, ради Христа, осторожнее обращайтесь, потому что тут не долго и догреха. Имущества свои попалите, сами погорите - что хорошего!

Как ни избалованы были глуповцы двумя последними градоначальниками,но либерализм столь беспредельный заставил их призадуматься: нет ли тутподвоха? Поэтому некоторое время они осматривались, разузнавали, говорили шепотом и вообще "опасно ходили". Казалось несколько странным, чтоградоначальник не только отказывается от вмешательства в обывательскиедела, но даже утверждает, что в этом-то невмешательстве и заключаетсявся сущность администрации.

- И законов издавать не будешь? - спрашивали они его с недоверчивостью.

- И законов не буду издавать - живите с Богом!

- То-то! уж ты сделай милость, не издавай! Смотри, как за это прохвосту-то (так называли они Беневоленского) досталось! Стало быть, колиопять за то же примешься, как бы и тебе и нам в ответ не попасть!

Но Прыщ был совершенно искренен в своих заявлениях и твердо решилсяследовать по избранному пути. Прекратив все дела, он ходил по гостям,принимал обеды и балы и даже завел стаю борзых и гончих собак, с которыми травил на городском выгоне зайцев, лисиц, а однажды заполевал оченьхорошенькую мещаночку. Не без иронии отзывался он о своем предместнике,томившемся в то время в заточении.

- Филат Иринархович, - говорил, - больше на бумаге сулил, что обыватели при нем якобы благополучно в домах своих почивать будут, а я напрактике это самое предоставлю... да-с!

И точно: несмотря на то что первые шаги Прыща были встречены глуповцами с недоверием, они не успели и оглянуться, как всего у них очутилосьпротив прежнего вдвое и втрое. Пчела роилась необыкновенно, так что медуи воску было отправлено в Византию почти столько же, сколько при великомкнязе Олеге. Хотя скотских падежей не было, но кож оказалось множество,и так как глуповцам за всем тем ловчее было щеголять в лаптях, нежели всапогах, то и кожи спровадили в Византию полностию, и за все получиличистыми ассигнациями. А поелику навоз производить стало всякому вольно,то и хлеба уродилось столько, что, кроме продажи, осталось даже насобственное употребление. "Не то что в других городах, - с горечью говорит летописец, - где железные дороги18 не успевают перевозить дары земные, на продажу назначенные, жители же от бескормицы в отощание приходят. В Глупове, в сию счастливую годину, не токмо хозяин, но и всякийнаймит ел хлеб настоящий, а не в редкость бывали и шти с приварком".

Прыщ смотрел на это благополучие и радовался. Да и нельзя было не радоваться ему, потому что всеобщее изобилие отразилось и на нем. Амбарыего ломились от приношений, делаемых в натуре; сундуки не смещали серебра и золота, а ассигнации просто валялись на полу.

Так прошел и еще год, в течение которого у глуповцев всякого добраявилось уже не вдвое или втрое, но вчетверо. Но по мере того, как развивалась свобода, нарождался и исконный враг ее - анализ. С увеличениемматериального благосостояния приобретался досуг, а с приобретением досуга явилась способность исследовать и испытывать природу вещей. Так бывает всегда, но глуповцы употребили эту "новоявленную у них способность"не для того, чтобы упрочить свое благополучие, а для того, чтоб оное подорвать.

Неокрепшие в самоуправлении, глуповцы начали приписывать это явлениепосредничеству какой-то неведомой силы. А так как на их языке неведомаясила носила название чертовщины, то и стали думать, что тут не совсемчисто и что, следовательно, участие черта в этом деле не может подлежатьсомнению. Стали присматривать за Прыщом и нашли в его поведении нечтосомнительное. Рассказывали, например, что однажды кто-то застал его спящим на диване, причем будто бы тело его было кругом обставлено мышеловками. Другие шли далее и утверждали, что Прыщ каждую ночь уходит спатьна ледник. Все это обнаруживало нечто таинственное, и хотя никто неспросил себя, какое кому дело до того, что градоначальник спит на леднике, а не в обыкновенной спальной, но всякий тревожился. Общие подозренияеще более увеличились, когда заметили, что местный предводитель дворянства с некоторого времени находится в каком-то неестественно-возбужденном состоянии и всякий раз, как встретится с градоначальником, начинает кружиться и выделывать нелепые телодвижения.

Нельзя сказать, чтоб предводитель отличался особенными качествами умаи сердца; но у него был желудок, в котором, как в могиле, исчезали всякие куски. Этот не весьма замысловатый дар природы сделался для него источником живейших наслаждений. Каждый день с раннего утра он отправлялсяв поход по городу и поднюхивал запахи, вылетавшие из обывательских кухонь. В короткое время обоняние его было до такой степени изощрено, чтоон мог безошибочно угадать составные части самого сложного фарша.

Уже при первом свидании с градоначальником предводитель почувствовал,что в этом сановнике таится что-то не совсем обыкновенное, а именно, чтоот него пахнет трюфелями. Долгое время он боролся с своею догадкою, принимая ее за мечту воспаленного съестными припасами воображения, но чем