Школьная библиотека

сие мое ходатайство разрешения, пребываю" и т. д.

Ответ на это представление последовал скоро.

"На представление, - писалось Беневоленскому, - о считаньи городаГлупова областью второзакония, предлагается на рассуждение ваше следующее:

1) Ежели таковых областей, в коих градоначальники станут второго сорта законы сочинять, явится изрядное количество, то не произойдет ли отсего некоторого для архитектуры Российской Державы повреждения?

и 2) Ежели будет предоставлено градоначальникам, яко градоначальникам, второго сорта законы сочинять, то не придется ли потом и сотским,яко сотским, таковые ж законы издавать предоставить, и какого те законыбудут сорта?"

Беневоленский понял, что вопрос этот заключает в себе косвенный отказ, и опечалился этим глубоко. Современники объясняют это огорчениетем, будто бы души его уже коснулся яд единовластия; но это едва ли так

Когда человек и без законов имеет возможность делать все, что угодно, тостранно подозревать его в честолюбии за такое действие, которое нетолько не распространяет, но именно ограничивает эту возможность. Ибозакон, какой бы он ни был (даже такой, как, например: "всякий да яст",или "всякая душа да трепещет"), все-таки имеет ограничивающую силу, которая никогда честолюбцам не по душе. Очевидно, стало быть, что Беневоленский был не столько честолюбец, сколько добросердечный доктринер, которому казалось предосудительным даже утереть себе нос, если в законахне формулировано ясно, что "всякий имеющий надобность утереть свой нос да утрет".

Как бы то ни было, но Беневоленский настолько огорчился отказом, чтоудалился в дом купчихи Распоповой (которую уважал за искусство печь пироги с начинкой) и, чтобы дать исход пожиравшей его жажде умственной деятельности, с упоением предался сочинению проповедей. Целый месяц вовсех городских церквах читали попы эти мастерские проповеди, и целый месяц вздыхали глуповцы, слушая их, - так чувствительно они были написаны!Сам градоначальник учил попов, как произносить их.

- Проповедник, - говорил он, - обязан иметь сердце сокрушенно и,следственно, главу слегка наклоненную набок. Глас не лаятельный, но томный, как бы воздыхающий. Руками не неистовствовать, но, утвердив первоначально правую руку близ сердца (сего истинного источника всех воздыханий), постепенно оную отодвигать в пространство, а потом вспять к томуже источнику обращать. В патетических местах не выкрикивать и ненужныхслов от себя не сочинять, но токмо воздыхать громчае.

А глуповцы между тем тучнели все больше и больше, и Беневоленский нетолько не огорчался этим, но радовался. Ни разу не пришло ему на мысль:а что, кабы сим благополучным людям да кровь пустить? напротив того,наблюдая из окон дома Распоповой, как обыватели бродят, переваливаясь,по улицам, он даже задавал себе вопрос: не потому ли люди сии и благополучны, что никакого сорта законы не тревожат их? Однако ж последнеепредположение было слишком горько, чтоб мысль его успокоилась на нем

Едва отрывал он взоры от ликующих глуповцев, как тоска по законодательству снова овладевала им.

- Я даже изобразить сего не в состоянии, почтеннейшая Марфа Терентьевна, - обращался он к купчихе Распоповой, - чE бы я такое наделал, и как были бы сии люди против нынешнего благополучнее, если б мнехотя по одному закону в день издавать предоставлено было!

Наконец он не выдержал. В одну темную ночь, когда не только будочники, но и собаки спали, он вышел крадучись на улицу и во множестве разбросал листочки, на которых был написан первый, сочиненный им для Глупова, закон. И хотя он понимал, что этот путь распубликования законоввесьма предосудителен, но долго сдерживаемая страсть к законодательствутак громко вопияла об удовлетворении, что перед голосом ее умолкли дажедоводы благоразумия.

Закон был, видимо, написан второпях, а потому отличался необыкновенною краткостью. На другой день, идя на базар, глуповцы подняли с полубумажки и прочитали следующее:

ЗАКОН 1-й

"Всякий человек да опасно ходит; откупщик же да принесет дары".

И только. Но смысл закона был ясен, и откупщик на другой же деньявился к градоначальнику. Произошло объяснение; откупщик доказывал, чтоон и прежде готов был по мере возможности; Беневоленский же возражал,что он в прежнем неопределенном положении оставаться не может; что такоевыражение, как "мера возможности", ничего не говорит ни уму, ни сердцу,и что ясен только закон. Остановились на трех тысячах рублей в год ипостановили считать эту цифру законною, до тех пор, однако ж, пока "обстоятельства перемены законам не сделают".

Рассказав этот случай, летописец спрашивает себя: была ли польза оттакого закона? и отвечает на этот вопрос утвердительно. "Напоминанием обопасном хождении, - говорит он, - жители города Глупова нимало потревожены не были, ибо и до того, по самой своей природе, великую к таковомухождению способность имели и повсеминутно в оном упражнялись. Но откупщик пользу того узаконения ощутил подлинно, ибо когда преемник Беневоленского, Прыщ, вместо обычных трех тысяч, потребовал против прежнеговдвое, то откупщик продерзостно отвечал: "Не могу, ибо по закону болеетрех тысяч давать не обязываюсь". Прыщ же сказал: "И мы тот закон переменим". И переменил".

Ободренный успехом первого закона, Беневоленский начал деятельно приготовляться к изданию второго. Плоды оказались скорые, и на улицах города, тем же таинственным путем, явился новый и уже более пространный закон, который гласил тако:

УСТАВ О ДОБРОПОРЯДОЧНОМ ПИРОГОВ ПЕЧЕНИИ

"1. Всякий да печет по праздникам пироги, не возбраняя себе таковоепечение и будни.

2. Начинку всякий да употребляет по состоянию. Тако: поймав в рекерыбу - класть; изрубив намелко скотское мясо - класть же; изрубив капусту - тоже класть. Люди неимущие да кладут требуху.

Примечание. Делать пироги из грязи, глины и строительных материаловнавсегда возбраняется.

3. По положении начинки и удобрении оной должным числом масла и яиц,класть пирог в печь и содержать в вольном духе, доколе не зарумянится.

4. По вынутии из печи всякий да возьмет в руку нож и, вырезав из середины часть, да принесет оную в дар.

5. Исполнивший сие да яст".

Глуповцы тем быстрее поняли смысл этого нового узаконения, что онииздревле были приучены вырезывать часть своего пирога и приносить ее вдар. Хотя же в последнее время, при либеральном управлении Микаладзе,обычай этот, по упущению, не исполнялся, но они не роптали на его возобновление, ибо надеялись, что он еще теснее скрепит благожелательные отношения, существовавшие между ними и новым градоначальником. Все наперерыв спешили обрадовать Беневоленского; каждый приносил лучшую часть, анекоторые дарили даже по целому пирогу.

С тех пор законодательная деятельность в городе Глупове закипела. Непроходило дня, чтоб не явилось нового подметного письма и чтобы глуповцыне были чем-нибудь обрадованы. Настал, наконец, момент, когда Беневоленский начал даже помышлять о конституции.

- Конституция, доложу я вам, почтеннейшая моя Марфа Терентьевна, говорил он купчихе Распоповой, - вовсе не такое уж пугало, как люди несмысленные о сем полагают. Смысл каждой конституции таков: всякий в домусвоем благополучно да почивает! Что же тут, спрашиваю я вас, сударынямоя, страшного или презорного?

И начал он обдумывать свое намерение, но чем больше думал, тем болеезапутывался в своих мыслях. Всего более его смущало то, что он не могдать достаточно твердого определения слову: "права'". Слово "обязанности" он сознавал очень ясно, так что мог об этом предмете написать целыедести бумаги, но "права'" - что такое "права'"? Достаточно ли было определить их, сказав: "всякий в дому своем благополучно да почивает"? небудет ли это чересчур уж кратко? А с другой стороны, если пуститься вразъяснения, не будет ли чересчур уж обширно и для самих глуповцев обременительно?

Сомнения эти разрешились тем, что Беневоленский, в виде переходноймеры, издал "Устав о свойственном градоначальнику добросердечии", который, по обширности его, помещается в оправдательных документах.

- Знаю я, - говорил он по этому случаю купчихе Распоповой, - что истинной конституции документ сей в себе еще не заключает, но прошу вас,моя почтеннейшая, принять в соображение, что никакое здание, хотя бы даже то был куриный хлев, разом не завершается! По времени, выполним и остальное достолюбезное нам дело, а теперь утешимся тем, что возложим упование наше на бога!

Тем не менее нет никакого повода сомневаться, что Беневоленский раноили поздно привел бы в исполнение свое намерение, но в это время над нимуже нависли тучи. Виною всему был Бонапарт. Наступил 1811 год, и отношения России к Наполеону сделались чрезвычайно натянутыми. Однако ж славаэтого нового "бича божия" еще не померкла и даже достигла Глупова. Там,между многочисленными его почитательницами (замечательно, что особенноюприверженностью к врагу человечества отличался женский пол), самый горячий фанатизм выказывала купчиха Распопова.

- Уж как мне этого Бонапарта захотелось! - говаривала она Беневоленскому, - кажется, ничего бы не пожалела, только бы глазком на него взглянуть!

Сначала Беневоленский сердился и даже называл речи Распоповой"дурьими", но так как Марфа Терентьевна не унималась, а все больше ибольше приставала к градоначальнику: вынь да положь Бонапарта, то под