Школьная библиотека

Она зашла в глубь маленькой гостиной и опустилась на кресло. Воздушнаяюбка платья поднялась облаком вокруг ее тонкого стана; одна обнаженная,худая, нежная девичья рука, бессильно опущенная, утонула в складках розового тюника; в другой она держала веер и быстрыми, короткими движениями обмахивала свое разгоряченное лицо. Но, вопреки этому виду бабочки,только что уцепившейся за травку и готовой, вот-вот вспорхнув, развернуть радужные крылья, страшное отчаяние щемило ей сердце

"А может быть, я ошибаюсь, может быть этого не было?" И она опять вспоминала все, что она видела

- Кити, что ж это такое? - сказала графиня Нордстон, по ковру неслышноподойдя к ней. - Я не понимаю этого

У Кити дрогнула нижняя губа; она быстро встала

- Кити, ты не танцуешь мазурку? - Нет, нет, - сказала Кити дрожащим от слез голосом

- Он при мне звал ее на мазурку, - сказала Нордстон, зная, что Китипоймет, кто он и она. - Она сказала: разве вы не танцуете с княжной Щербацкой ? - Ах, мне все равно!- отвечала Кити

Никто, кроме ее самой, не понимал ее положения, никто не знал того,что она вчера отказала человеку, которого она, может быть, любила, и отказала потому, что верила в другого

Графиня Нордстон нашла Корсунского, с которым она танцевала мазурку, ивелела ему пригласить Кити

Кити танцевала в первой паре, и, к ее счастью, ей не надо было говорить, потому что Корсунский все время бегал, распоряжаясь по своему хозяйству. Вронский с Анной сидели почти против нее. Она видела их своимидальнозоркими глазами, видела их и вблизи, когда они сталкивались в парах, и чем больше она видела их, тем больше убеждалась, что несчастие еесвершилось. Она видела, что они чувствовали себя наедине в этой полнойзале. И на лице Вронского, всегда столь твердом и независимом, она видела то поразившее ее выражение потерянности и покорности, похожее на выражение умной собаки, когда она виновата

Анна улыбалась, и улыбка передавалась ему. Она задумывалась, и он становился серьезен. Какая-то сверхъестественная сила притягивала глаза Кити к лицу Анны. Она была прелестна в своем простом черном платье, прелестны были ее полные руки с браслетами, прелестна твердая шея с ниткойжемчуга, прелестны вьющиеся волосы расстроившейся прически, прелестныграциозные легкие движения маленьких ног и рук, прелестно это красивоелицо в своем оживлении; но было что-то ужасное и жестокое в ее прелести

Кити любовалась ею еще более, чем прежде, и все больше и больше страдала. Кити чувствовала себя раздавленною, и лицо ее выражало это. КогдаВронский увидал ее, столкнувшись с ней в мазурке, он не вдруг узнал ее так она изменилась

- Прекрасный бал!- сказал он ей, чтобы сказать чего-нибудь

- Да, - отвечала она

В середине мазурки, повторяя сложную фигуру, вновь выдуманную Корсунским, Анна вышла на середину круга, взяла двух кавалеров и подозвала ксебе одну даму и Кити. Кити испуганно смотрела на нее, подходя. Анна,прищурившись, смотрела на нее и улыбнулась, пожав ей руку. Но заметив,что лицо Кити только выражением отчаяния и удивления ответило на ееулыбку, она отвернулась от нее и весело заговорила с другою дамой

"Да, что-то чуждое, бесовское и прелестное есть в ней", - сказала себеКити

Анна не хотела оставаться ужинать, но хозяин стал просить ее

- Полно, Анна Аркадьевна, - заговорил Корсунский, забирая ее обнаженную руку под рукав своего фрака. - Какая у меня идея котильона! Unbijou! И он понемножку двигался, стараясь увлечь ее. Хозяин улыбался одобрительно

- Нет, я не останусь, - ответила Анна улыбаясь; но, несмотря на улыбку, и Корсунский и хозяин поняли по решительному тону, с каким она отвечала, что она не останется

- Нет, я и так в Москве танцевала больше на вашем одном бале, чем всюзиму в Петербурге, - сказала Анна, оглядываясь на подле нее стоявшегоВронского. - Надо отдохнуть перед дорогой

- А вы решительно едете завтра? - спросил Вронский

- Да, я думаю, - отвечала Анна, как бы удивляясь смелости его вопроса;но неудержимый дрожащий блеск глаз и улыбки обжег его, когда она говорила это

Анна Аркадьевна не осталась ужинать и уехала

XXIV "Да, что-то есть во мне противное, отталкивающее, - думал Левин, вышедши от Щербацких и пешком направляясь к брату. - И не гожусь я длядругих людей. Гордость, говорят. Нет, у меня нет и гордости. Если бы была гордость, я не поставил бы себя в такое положение". И он представлялсебе Вронского, счастливого, доброго, умного и спокойного, никогда, наверное, не бывавшего в том ужасном положении, в котором он был нынче вечером. "Да, она должна была выбрать его. Так надо, и жаловаться мне нена кого и не за что. Виноват я сам. Какое право имел я думать, что оназахочет соединить свою жизнь с моею? Кто я? И что я? Ничтожный человек,никому и ни для кого ненужный". И он вспомнил о брате Николае и с радостью остановился на этом воспоминании. "Не прав ли он, что все на свете дурно и гадко? И едва ли мы справедливо судим и судили о брате Николае. Разумеется, с точки зрения Прокофья, видевшего его в оборванной шубе и пьяного, он презренный человек; но я знаю его иначе. Я знаю его душу и знаю, что мы похожи с ним. А я, вместо того чтобы ехать отыскатьего, поехал обедать и сюда". Левин подошел к фонарю, прочел адрес брата,который у него был в бумажнике, и подозвал извозчика. Всю длинную дорогудо брата Левин живо припоминал себе все известные ему события из жизнибрата Николая. Вспоминал он, как брат в университете и год после университета, несмотря на насмешки товарищей, жил как монах, в строгости исполняя все обряды религии, службы, посты и избегая всяких удовольствий,в особенности женщин; и потом как вдруг его прорвало, он сблизился с самыми гадкими людьми и пустился в самый беспутный разгул. Вспоминал потомпро историю с мальчиком, которого он взял из деревни, чтобы воспитывать,и в припадке злости так избил, что началось дело по обвинению в причинении увечья. Вспоминал потом историю с шулером, которому он проигралденьги, дал вексель и на которого сам подал жалобу, доказывая, что тотего обманул. (Это были те деньги, которые заплатил Сергей Иваныч.) Потомвспоминал, как он ночевал ночь в части за буйство. Вспоминал затеянныйим постыдный процесс с братом Сергеем Иванычем за то, что тот будто быне выплатил ему долю из материнского имения; и последнее дело, когда онуехал служить в Западный край и там попал под суд за побои, нанесенныестаршине... Все это было ужасно гадко, но Левину это представлялось совсем не так гадко, как это должно было представляться тем, которые незнали Николая Левина, не знали всей его истории, не знали его сердца

Левин помнил, как в то время, когда Николай был в периоде набожности,постов, монахов, служб церковных, когда он искал в религии помощи, уздына свою страстную натуру, никто не только не поддержал его, но все, и онсам, смеялись над ним. Его дразнили, звали его Ноем, монахом; а когдаего прорвало, никто не помог. ему, а все с ужасом и омерзением отвернулись

Левин чувствовал, что брат Николай в душе своей, в самой основе своейдуши, несмотря на все безобразие своей жизни, не был более неправ, чемте люди, которые презирали его. Он не был виноват в том, что родился ссвоим неудержимым характером и стесненным чем-то умом. Но он всегда хотел быть хорошим. "Все выскажу ему, все заставлю его высказать и покажуему, что я люблю и потому понимаю его", - решил сам с собою Левин,подъезжая в одиннадцатом часу к гостинице, указанной на адресе

- Наверху двенадцатый и тринадцатый, - ответил швейцар на вопрос Левина

- Дома? - Должно, дома

Дверь двенадцатого нумера была полуотворена, и оттуда, в полосе света,выходил густой дым дурного и слабого табаку и слышался незнакомый Левинуголос; но Левин тотчас же узнал, что брат тут; он услыхал его покашливанье

Когда он вошел в дверь, незнакомый голос говорил

- Все зависит от того, насколько разумно и сознательно поведется дело

Константин Левин заглянул в дверь и увидел, что говорит с огромнойшапкой волос молодой человек в поддевке, а молодая рябоватая женщина, вшерстяном платье без рукавчиков и воротничков, сидит на диване. Брата невидно было. У Константина больно сжалось сердце при мысли о том, в средекакие чужих людей живет его брат. Никто не услыхал его, и Константин,снимая калоши, прислушивался к тому, что говорил господин в поддевке. Онговорил о каком-то предприятии

- Ну, черт их дери, привилегированные классы, - прокашливаясь, проговорил голос брата. - Маша! Добудь ты нам поужинать и дай вина, если осталось, а то пошли

Женщина встала, вышла за перегородку и увидала Константина

- Какой-то барин, Николай Дмитрич, - сказала она

- Кого нужно? - сердито сказал голос Николая Левина

- Это я, - отвечал Константин Левин, выходя на свет

- Кто я? - еще сердитее повторил голос Николая. Слышно было, как онбыстро встал, зацепив за что-то, и Левин увидал перед собою в дверяхстоль знакомую и все-таки поражающую своею дикостью и болезненностью огромную, худую, сутуловатую фигуру брата, с его большими испуганными глазами