Книга "Анна Каренина". Страница 42
большею частью выказывал тем, что мог пить, как бочка, не спать и бытьвсе таким же, и за большую нравственную силу, которую он выказывал в отношениях к начальникам и товарищам, вызывая к себе страх и уважение, и вигре, которую он вел на десятки тысяч и всегда, несмотря на выпитое вино, так тонко и твердо, что считался первым игроком в Английском клубе
Вронский уважал и любил его в особенности за то, что чувствовал, что Яшвин любит его не за его имя и богатство, а за него самого.. И из всехлюдей с ним одним Вронский хотел бы говорить про свою любовь. Ончувствовал, что Яшвин один, несмотря на то, что, казалось, презирал всякое чувство, - один, казалось Вронскому, мог понимать ту сильнуюстрасть, которая теперь наполнила всю его жизнь. Кроме того, он был уверен, что Яшвин уже наверное не находит удовольствия в сплетне и скандале, а понимает это чувство как должно, то есть знает и верит, что любовьэта - не шутка, не забава, а что-то серьезнее и важнее
Вронский не говорил с ним о своей любви, но знал, что он все знает,все понимает как должно, и ему приятно было видеть это по его глазам
- А, да! - сказал он на то, что Вронский был у Тверских, и, блеснувсвоими черными глазами, взялся за левый ус и стал заправлять его в рот,по своей дурной привычке
- Ну, а ты вчера что сделал? Выиграл? - спросил Вронский
- Восемь тысяч. Да три не хороши, едва ли отдаст
- Ну, так можешь за меня и проиграть, - сказал Вронский смеясь. (Яшвиндержал большое пари за Вронского.) - Ни за что не проиграю
- Один Махотин опасен
И разговор перешел на ожидания нынешней скачки, о которой только и могдумать теперь Вронский
- Пойдем, я кончил, - сказал Вронский и, встав, пошел к двери. Яшвинвстал тоже, растянув свои огромные ноги и длинную спину
- Мне обедать еще рано, а выпить надо.Я приду сейчас. Ей, вина! крикнул он своим знаменитым в командовании, густым и заставлявшим дрожать стекла голосом. - Нет, не надо, - тотчас же опять крикнул он. - Тыдомой, так я с тобой пойду
И они пошли с Вронским
XX Вронский стоял в просторной и чистой, разгороженно надвое чухонскойизбе. Петрицкий жил с ним вместе в лагерях. Петрицкий спал, когда Вронский с Яшвиным вошли в избу
- Вставай, будет спать, - сказал Яшвин, заходя за перегородку и толкаяза плечо уткнувшегося носом в подушку взлохмаченного Петрицкого. Петрицкий вдруг вскочил на коленки и оглянулся
- Твой брат был здесь, - сказал он Вронскому. - Разбудил меня, чертего возьми, сказал, что придет опять. - И он опять, натягивая одеяло,бросился на подушку. - Да оставь же, Яшвин, - говорил он, сердясь на Яшвина, тащившего с него одеяло. - Оставь! - Он повернулся и открыл глаза
- Ты лучше скажи, что выпить; такая гадость во рту, что..
- Водки лучше всего, - пробасил Яшвин. - Терещенко! водки барину иогурец, - крикнул он, видимо любя слушать свой голос
- Водки, ты думаешь? А? - спросил Петрицкий, морщась и протирая глаза
- А ты выпьешь? Вместе, так выпьем! Вронский, выпьешь? - сказал Петрицкий, вставая и закутываясь под руками в тигровое одеяло
Он вышел в дверь перегородки, поднял руки и запел по-французски: "Былкороль в Ту-у-ле". - Вронский, выпьешь? - Убирайся, - сказал Вронский, надевавший подаваемый лакеем сюртук
- Это куда? - спросил его Яшвин. - Вот и тройка, - прибавил он, увидевподъезжавшую коляску
- В конюшню, да еще мне нужно к Брянскому об лошадях, - сказал Вронский
Вронский действительно обещал быть у Брянского, в десяти верстах отПетергофа, и привезти ему за лошадей деньги; и он хотел успеть побыватьи там. Но товарищи тотчас же поняли, что он не туда только едет
Петрицкий, продолжая петь, подмигнул глазом и надул губы, как бы говоря: знаем, какой это Брянский
- Смотри не опоздай! - сказал только Яшвин и, чтобы переменить разговор: - Что мой саврасый, служит хорошо? - спросил он, глядя в окно, прокоренного, которого он продал
- Стой! - закричал Петрицкий уже уходившему Вронскому. - Брат твой оставил письмо тебе и записку, Постой, где они? Вронский остановился
- Ну, где же они? - Где они? Вот в чем вопрос! - проговорил торжественно Петрицкий, проводя кверху от носа указательным пальцем
- Да говори же, это глупо! - улыбаясь, сказал Вронский
- Камина я не топил. Здесь где-нибудь
- Ну, полно врать! Где же письмо? - Нет, право забыл. Или я во сне видел? Постой, постой! Да что ж сердиться! Если бы ты, как я вчера, выпил четыре бутылки на брата, ты бызабыл, где ты лежишь. Постой, сейчас вспомню! Петрицкий пошел за перегородку и лег на свою кровать
- Стой! Так я лежал, так он стоял. Да-да-да-да... Вот оно! - И Петрицкий вынул письмо из-под матраца, куда он запрятал его
Вронский взял письмо и записку брата. Это было то самое, что он ожидал, - письмо от матери с упреками за то, что он не приезжал, и запискаот брата, в которой говорилось, что нужно переговорить. Вронский знал,что это все о том же. "Что им за дело!" - подумал Вронский и, смявписьма, сунул их между пуговиц сюртука, чтобы внимательно прочесть дорогой. В сенях избы ему встретились два офицера: один их, а другой другогополка
Квартира Вронского всегда была притоном всех офицеров
- Куда? - Нужно, в Петергоф
- А лошадь пришла из Царского? - Пришла, да я не видал еще
- Говорят, Махотина Гладиатор захромал
- Вздор! Только как вы по этой грязи поскачете? - сказал другой
- Вот мои спасители! - закричал, увидав вошедших, Петрицкий, пред которым стоял денщик с водкой и соленым огурцом на подносе. - Вот Яшвинвелит пить, чтоб освежиться
- Ну, уж вы нам задали вчера, - сказал один из пришедших, - всю ночьне давали спать
- Нет, каково мы окончили! - рассказывал Петрицкий, - Волков залез накрышу и говорит, что ему грустно. Я говорю: давай музыку, погребальныймарш! Он так и заснул на крыше под погребальный марш
- Выпей, выпей водки непременно, а потом сельтерской воды и много лимона, - говорил Яшвин, стоя над Петрицким, как мать, заставляющая ребенка принимать лекарство, - а потом уж шампанского немножечко, - так, бутылочку
- Вот это умно. Постой, Вронский, выпьем
- Нет, прощайте, господа, нынче я не пью
- Что ж, потяжелеешь? Ну, так мы одни. Давай сельтерской воды и лимона
- Вронский! - закричал кто-то, когда он уж выходил в сени
- Что? - Ты бы волоса обстриг, а то они у тебя тяжелы, особенно на лысине
Вронский действительно преждевременно начинал плешиветь. Он веселозасмеялся, показывая свои сплошные зубы, и, надвинув фуражку на лысину,вышел и сел в коляску
- В конюшню! - сказал он и достал было письма, чтобы прочесть их, нопотом раздумал, чтобы не развлекаться до осмотра лошади. - "Потом!.."
XXI Временная конюшня, балаган из досок, была построена подле самого гипподрома, и туда вчера должна была быть приведена его лошадь. Он еще невидал ее. В эти последние дни он сам не ездил на проездку, а поручилтренеру и теперь решительно не знал, в каком состоянии пришла и была еголошадь. Едва он вышел из коляски, как конюх его (грум), так называемыймальчик, узнав еще издалека его коляску, вызвал тренера. Сухой англичанин в высоких сапогах и в короткой жакетке, с клочком волос, оставленнымтолько под подбородком, неумелою походкой жокеев, растопыривая локти ираскачиваясь, вышел навстречу
- Ну что Фру-Фру? - спросил Вронский по-английски
- Аll right, sir - все исправно, сударь, - где-то внутри горла проговорил голос англичанина. - Лучше не ходите, - прибавил он, поднимая шляпу. - Я надел намордник, и лошадь возбуждена. Лучше не ходить, это тревожит лошадь
- Нет, уж я войду. Мне хочется взглянуть
- Пойдем, - все так же не открывая рта, нахмурившись, сказал англичанин и, размахивая локтями, пошел вперед своею развинченною походкой
Они вошли в дворик пред бараком. Дежурный, в чистой куртке, нарядный,молодцеватый мальчик, с метлой в руке, встретил входивших и пошел за ними. В бараке стояло пять лошадей по денникам, и Вронский знал, что тутже нынче должен быть приведен и стоит его главный соперник, рыжий пятивершковый Гладиатор Махотина. Еще более, чем свою лошадь, Вронскому хотелось видеть Гладиатора, которого он не видал; но Вронский знал, что,по законам приличия конской охоты, не только нельзя видеть его, но неприлично и расспрашивать про него. В то время когда он шел по коридору,мальчик отворил дверь во второй денник налево, и Вронский увидел рыжую
