Школьная библиотека

крупную лошадь и белые ноги. Он знал, что это был Гладиатор, но счувством человека, отворачивающегося от чужого раскрытого письма, он отвернулся и подошел к деннику Фру-Фру

- Здесь лошадь Ма-к... Мак... никогда не могу выговорить это имя, сказал англичанин через плечо, указывая большим, с грязным ногтемпальцем на денник Гладиатора

- Махотина? Да, это мой один серьезный соперник, - сказал Вронский

- Если бы вы ехали на нем, - сказал англичанин, - я бы за вас держал

- Фру-Фру нервнее, он сильнее, - сказал Вронский, улыбаясь от похвалысвоей езде

- С препятствиями все дело в езде и в pluck, - сказал англичанин

Рluck, то есть энергии и смелости, Вронский не только чувствовал в себе достаточно, но, что гораздо важнее, он был твердо убежден, что ни укого в мире не могло быть этого рluck больше, чем у него

- А вы верно знаете, что не нужно было большего потнения? - Не нужно, - отвечал англичанин. - Пожалуйста, не говорите громко

Лошадь волнуется. - прибавил он, кивая головою на запертый денник, предкоторым они стояли и где слышалась перестановка ног по соломе

Он отворил дверь, и Вронский вошел в слабо освещенный из одного маленького окошечка денник. В деннике, перебирая ногами по свежей соломе,стояла караковая лошадь с намордником. Оглядевшись в полусвете денника,Вронский опять невольно обнял одним общим взглядом все стати своей любимой лошади. Фру-Фру была среднего роста лошадь и по статям не безукоризненная. Она была вся узка костью; хотя ее грудина и сильно выдаваласьвперед, грудь была узка. Зад был немного свислый, и в ногах передних, иособенно задних, была значительная косолапина. Мышцы задних и переднихног не были особенно крупны; но зато в подпруге лошадь была необыкновенно широкая, что особенно поражало теперь, при ее выдержке и поджаром животе. Кости ее ног ниже колен казались не толще пальца, глядя спереди,но зато были необыкновенно широки, глядя сбоку. Она вся, кроме ребер,как будто была сдавлена с боков и вытянута в глубину. Но у ней в высшейстепени было качество, заставляющее забывать все недостатки; это качество была кровь, та кровь, которая сказывается, по английскому выражению

Резко выступающие мышцы из-под сетки жил, растянутой в тонкой, подвижнойи гладкой, как атлас, коже, казались столь же крепкими, как кость. Сухаяголова ее с выпуклыми блестящими, веселыми глазами расширялась у храпа ввыдающиеся ноздри с налитою внутри кровью перепонкой. Во всей фигуре и вособенности в голове ее было определенное энергическое и вместе нежноевыражение. Она была одно из тех животных, которые, кажется, не говоряттолько потому, что механическое устройство их рта не позволяет им этого

Вронскому по крайней мере показалось, что она поняла все, что он теперь, глядя на нее, чувствовал

Как только Вронский вошел к ней, она глубоко втянула в себя воздух и,скашивая свой выпуклый глаз так, что белок налился кровью, с противоположной стороны глядела на вошедших, потряхивая намордником и упруго переступая с ноги на ногу

- Ну, вот видите, как она взволнована, - сказал англичанин

- О, милая! О!- говорил Вронскии, подходя к лошади и уговаривая ее

Но чем ближе он подходил, тем более она волновалась. Только когда онподошел к ее голове, она вдруг затихла, и мускулы ее затряслись под тонкою, нежною шерстью. Вронский погладил ее крепкую шею, поправил на остром загривке перекинувшуюся на другую сторону прядь гривы и придвинулсялицом к ее растянутым, тонким, как крыло летучей мыши, ноздрям. Оназвучно втянула и выпустила воздух из напряженных ноздрей, вздрогнув,прижала острое ухо и вытянула крепкую черную губу ко Вронскому, как быжелая поймать его за рукав. Но, вспомнив о наморднике, она встряхнула ими опять начала переставлять одну за другою свои точеные ножки

- Успокойся, милая, успокойся! - сказал он, погладив ее еще рукой позаду, и с радостным сознанием, что лошадь в самом хорошем состоянии, вышел из денника

Волнение лошади сообщилось и Вронскому; он чувствовал, что кровь приливала ему к сердцу и что ему так же, как и лошади, хочется двигаться,кусаться; было и страшно и весело

- Ну, так я на вас надеюсь, - сказал он англичанину, - в шесть с половиной на месте

- Все исправно, - сказал англичанин. - А вы куда едете, милорд? спросил он, неожиданно употребив это название my-Lогd, которого он почтиникогда не употреблял

Вронский с удивлением приподнял голову и посмотрел, как он умел смотреть, не в глаза, а на лоб англичанина, удивляясь смелости его вопроса

Но поняв, что англичанин, делая этот вопрос, смотрел на него не как нахозяина, но как на жокея, ответил ему: - Мне нужно к Брянскому, я через час буду дома

"Который раз мне делают нынче этот вопрос!" - сказал он себе и покраснел, что с ним редко бывало. Англичанин внимательно посмотрел на него

И, как будто он знал, куда едет Вронский, прибавил: - Первое дело быть спокойным пред ездой, - сказал он, - не будьте не вдухе и ничем не расстраивайтесь

- All right, - улыбаясь, отвечал Вронский и, вскочив в коляску, велелехать в Петергоф

Едва он отъехал несколько шагов, как туча, с утра угрожавшая дождем,надвинулась, и хлынул ливень

"Плохо! - подумал Вронский, поднимая коляску. - И то грязно было, атеперь совсем болото будет". Сидя в уединении закрытой коляски, он достал письмо матери и записку брата и прочел их

Да, все это было то же и то же. Все, его мать, его брат, все находилинужным вмешиваться в его сердечные дела. Это вмешательство возбуждало внем злобу - чувство, которое он редко испытывал. "Какое им дело? Почемувсякий считает своим долгом заботиться обо мне? И отчего они пристают комне? Оттого, что они видят, что это что-то такое, чего они не могут понять. Если б это была обыкновенная пошлая светская связь, они бы оставили меня в покое. Они чувствуют, что это что-то другое, что это не игрушка, эта женщина дороже для меня жизни. И это-то непонятно и потому досадно им. Какая ни есть и ни будет наша судьба, мы ее сделали, и мы нанее не жалуемся, - говорил он, в слове мы соединяя себя с Анною. - Нет,им надо научить нас, как жить. Они и понятия не имеют о том, что такоесчастье, они не знают, что без этой любви для нас ни счастья, ни несчастья - нет жизни", - думал он

Он сердился на всех за вмешательство именно потому, что он чувствовалв душе, что они, эти все, были правы. Он чувствовал, что любовь, связывавшая его с Анной, не была минутное увлечение, которое пройдет, какпроходят светские связи, не оставив других следов в жизни того и другого, кроме приятных или неприятных воспоминаний. Он чувствовал всю мучительность своего и ее положения, всю трудность при той выставленностидля глаз всего света, в которой они находились, скрывать свою любовь,лгать и обманывать; и лгать, обманывать, хитрить и постоянно думать одругих тогда, когда страсть, связывавшая их, была так сильна, что ониоба забывали обо всем другом, кроме своей любви

Он живо вспомнил все те часто повторявшиеся случаи необходимости лжи иобмана, которые были так противны его натуре; вспомнил особенно живо нераз замеченное в ней чувство стыда за эту необходимость обмана и лжи. Ион испытал странное чувство, со времени его связи с Анною иногда находившее на него. Это было чувство омерзения к чему-то: к Алексею ли Александровичу, к себе ли, ко всему ли свету, - он не знал хорошенько. Но онвсегда отгонял от себя это странное чувство. И теперь, встряхнувшись,продолжал ход своих мыслей

"Да, она прежде была несчастлива, но горда и спокойна; а теперь она неможет быть спокойна и достойна, хотя она и не показывает этого. Да, этонужно кончить", - решил он сам с собою

И ему в первый раз пришла в голову ясная мысль о том, что необходимопрекратить эту ложь, и чем скорее, тем лучше. "Бросить все ей и мне искрыться куда-нибудь одним с своею любовью", - сказал он себе

XXII Ливень был непродолжительный, и, когда Вронский подъезжал на всей рысикоренного, вытягивавшего скакавших уже без вожжей по грязи пристяжных,солнце опять выглянуло, и крыши дач, старые липы садов по обеим сторонамглавной улицы блестели мокрым блеском, и с ветвей весело капала, а скрыш бежала вода. Он не думал уже о том, как этот ливень испортит гипподром, но теперь радовался тому, что благодаря этому дождю наверноезастанет ее дома и одну, так как он знал, что Алексей Александрович, недавно вернувшийся с вод, не переезжал из Петербурга

Надеясь застать ее одну, Вронский, как он и всегда делал это, чтобыменьше обратить на себя внимание, слез, не переезжая мостика, и пошелпешком. Он не шел на крыльцо с улицы, но вошел во двор

- Барин приехал? - спросил он у садовника

- Никак нет. Барыня дома. Да вы с крыльца пожалуйте; там люди есть,отопрут, - отвечал садовник

- Нет, я из сада пройду

И убедившись, что она одна, и желая застать ее врасплох, так как он необещался быть нынче и она, верно, не думала, что он приедет пред скачками, он пошел, поддерживая саблю и осторожно шагая по песку дорожки, обсаженной цветами, к террасе, выходившей в сад. Вронский ю5перь забылвсе, что он думал дорогой о тяжести и трудности своего положения. Он думал об одном, что сейчас увидит ее не в одном воображении, но живую,всю, какая она есть в действительности. Он уже входил, ступая во всю ногу, чтобы не шуметь, по отлогим ступеням террасы, когда вдруг вспомнилто, что он всегда забывал, и то, что составляло самую мучительную сторону его отношений к ней, - ее сына с его вопрошающим, противным, как ему