Книга "Анна Каренина". Страница 142

вопросы более отдаленного будущего: как она выведет детей в люди. "Девочек еще ничего, - думала она, - но мальчики? Хорошо, я занимаюсь с Гришей теперь, но ведь это только оттого, чтосама я теперь свободна, не рожаю. На Стиву, разумеется, нечего рассчитывать. И я с помощью добрых людей выведу их; но если опять роды..." И ейпришла мысль о том, как несправедливо сказано, что проклятие наложено наженщину, чтобы в муках родить чада. "Родить ничего, но носить - вот чтомучительно", - подумала она, представив себе свою последнюю беременностьи смерть этого последнего ребенка. И ей вспомнился разговор с молодайкойна постоялом дворе. На вопрос, есть ли у нее дети, красивая молодайкавесело отвечала: - Была одна девочка, да развязал бог, постом похоронила

- Что ж, тебе очень жалко ее? - спросила Дарья Александровна

- Чего жалеть? У старика внуков и так много. Только забота. Ни тебеработать, ни что. Только связа одна

Ответ этот показался Дарье Александровне отвратителен, несмотря надобродушную миловидность молодайки, но теперь она невольно вспомнила этислова. В этих цинических словах была и доля правды


"Да и вообще, - думала Дарья Александровна, оглянувшись на всю своюжизнь за эти пятнадцать лет замужества, - беременность, тошнота, тупостьума, равнодушие ко всему и, главное, безобразие. Кити, молоденькая, хорошенькая Кити, и та так подурнела, а я беременная делаюсь безобразна, язнаю. Роды, страдания, безобразные страдания, эта последняя минута..

потом кормление, эти бессонные ночи, эти боли страшные..." Дарья Александровна вздрогнула от одного воспоминания о боли треснувших сосков, которую она испытывала почти с каждым ребенком. "Потом болезни детей, этот страх вечный; потом воспитание, гадкие наклонности(она вспомнила преступление маленькой Маши в малине), ученье, латынь все это так непонятно и трудно. И сверх всего - смерть этих же детей". Иопять в воображении ее возникло вечно гнетущее ее материнское сердцежестокое воспоминание смерти последнего, грудного мальчика, умершегокрупом, его похороны, всеобщее равнодушие пред этим маленьким розовымгробиком и своя разрывающая сердце одинокая боль пред бледным лобиком свьющимися височками, пред раскрытым и удивленным ротиком, видневшимся изгроба в ту минуту, как его закрывали розовою крышечкой с галунным крестом


"И все это зачем? Что ж будет из всего этого? То, что я, не имея ниминуты покоя, то беременная, то кормящая, вечно сердитая, ворчливая, сама измученная и других мучающая, противная мужу, проживу свою жизнь, ивырастут несчастные, дурно воспитанные и нищие дети. И теперь, если быне лето у Левиных, я не знаю, как бы мы прожили. Разумеется, Костя и Кити так деликатны, что нам незаметно; но это не может продолжаться. Пойдут у них дети, им нельзя будет помогать нам; они и теперь стеснены. Чтож, папа, который себе почти ничего не оставил, будет помогать? Так что ивывести детей я не могу сама, а разве с помощью других, с унижением. Ну,да если предположим самое счастливое: дети не будут больше умирать, и якое-как воспитаю их. В самом лучшем случае они только не будут негодяи

Вот все, чего я могу желать. Из-за всего этого сколько мучений, трудов... Загублена вся жизнь!" Ей опять вспомнилось то, что сказала молодайка, и опять ей гадко было вспомнить про это; но она не могла не согласиться, что в этих словах была и доля грубой правды

- Что, далеко ли, Михайла? - спросила Дарья Александровна у конторщика, чтобы развлечься от пугавших ее мыслей

- От этой деревни, сказывают, семь верст

Коляска по улице деревни съезжала на мостик. По мосту, звонко и веселопереговариваясь, шла толпа веселых баб со свитыми свяслами за плечами

Бабы приостановились на мосту, любопытно оглядывая коляску. Все обращенные к ней лица показались Дарье Александровне здоровыми, веселыми, дразнящими ее радостью жизни. "Все живут, все наслаждаются жизнью, - продолжала думать Дарья Александровна, миновав баб, выехав в гору и опять нарыси приятно покачиваясь на мягких рессорах старой коляски, - а я, какиз тюрьмы, выпущенная из мира, убивающего меня заботами, только теперьопомнилась на мгновение. Все живут: и эти бабы, и сестра Натали, и Варенька, и Анна, к которой я еду, только не я

А они нападают на Анну. За что? Что же, разве я лучше? У меня по крайней мере есть муж, которого я люблю. Не так, как бы я хотела любить, ноя его люблю, а Анна не любила своего? В чем же она виновата? Она хочетжить. Бог вложил нам это в душу. Очень может быть, что и я бы сделала тоже. И я до сих пор не знаю, хорошо ли сделала, что послушалась ее в этоужасное время, когда она приезжала ко мне в Москву. Я тогда должна былабросить мужа и начать жизнь сначала. Я бы могла любить и быть любимапо-настоящему. А теперь разве лучше? Я не уважаю его. Он мне нужен, думала она про мужа, - и я терплю его. Разве это лучше? Я тогда еще могла нравиться, у меня оставалась моя красота", - продолжала думать ДарьяАлександровна, и ей хотелось посмотреться в зеркало. У ней было дорожноезеркальце в мешочке, и ей хотелось достать его; но, посмотрев на спиныкучера и покачивавшегося конторщика, она почувствовала, что ей будет совестно, если кто-нибудь из них оглянется, и не стала доставать зеркала

Но и не глядясь в зеркало, она думала, что и теперь еще не поздно, иона вспомнила Сергея Ивановича, который был особенно любезен к ней, приятеля Стивы, доброго Туровцына, который вместе с ней ухаживал за еедетьми во время скарлатины и был влюблен в нее. И еще был один совсеммолодой человек, который, как ей шутя сказал муж, находил, что она красивее всех сестер. И самые страстные и невозможные романы представлялисьДарье Александровне. "Анна прекрасно поступила, и уж я никак не стануупрекать ее. Она счастлива, делает счастье другого человека и не забита,как я, а, верно, так же, как всегда, свежа, умна, открыта ко всему", думала Дарья Александровна, и плутовская улыбка морщила ее губы, в особенности потому, что, думая о романе Анны, параллельно с ним Дарья Александровна воображала себе свой почти такой же роман с воображаемым собирательным мужчиной, который был влюблен в нее. Она, так же как Анна,признавалась во всем мужу. И удивление и замешательство Степана Аркадьича при этом известии заставляло ее улыбаться

В таких мечтаниях она подъехала к повороту с большой дороги, ведшему кВоздвиженскому

XVII Кучер остановил четверню и оглянулся направо, на ржаное поле, на котором у телеги сидели мужики. Конторщик хотел было соскочить, но потомраздумал и повелительно крикнул на мужика, маня его к себе. Ветерок, который был на езде, затих, когда остановились; слепни облепили сердитоотбивавшихся от них потных лошадей. Металлический, доносившийся от телеги звон отбоя по косе затих. Один из мужиков поднялся и пошел к коляске

- Ишь рассохся! - сердито крикнул конторщик на медленно ступавшего поколчам ненаезженной сухой дороги босыми ногами мужика. - Иди, что ль! Курчавый старик, повязанный по волосам лычком, с темною от пота горбатою спиной, ускорив шаг, подошел к коляске и взялся загорелою рукой закрыло коляски

- Воздвиженское, на барский двор? к графу? - повторил он. - Вот толькоизволок выедешь. Налево поверток. Прямо по пришпекту, так и воткнешься

Да вам кого? самого? - А что, дома они, голубчик? - неопределенно сказала Дарья Александровна, не зная, как даже у мужика спросить про Анну

- Должно, дома, - сказал мужик, переступая босыми ногами и оставляя попыли ясный след ступни с пятью пальцами. - Должно, дома, - повторил он,видимо желая разговориться. - Вчера гости еще приехали. Гостей страсть... Чего ты? - Он обернулся к кричавшему ему что-то от телегипарню. - И то! Даве тут проехали все верхами жнею смотреть. Теперь,должно, дома. А вы чьи будете?.

- Мы дальние, - сказал кучер, взлезая на козлы. Так недалече? - Говорю, тут и есть. Как выедешь... - говорил он, перебирая рукой покрылу коляски

Молодой, здоровый, коренастый парень подошел тоже

- Что, работы нет ли насчет уборки? - спросил он

- Не знаю, голубчик

- Как, значит, возьмешь влево, так ты и упрешься, - говорил мужик, видимо неохотно отпуская проезжающих и желая поговорить

Кучер тронул, но только что они заворотили, как мужик закричал: - Стой! Эй, милой! Постой. - - кричали два голоса

Кучер остановился

- Сами едут! Вон они! - прокричал мужик. - Вишь, заваливают! - проговорил он, указывая на четверых верховых и двух в шарабане, ехавших подороге

Это были Вронский с жокеем, Весловский и Анна верхами и княжна Варварас Свияжским в шарабане. Они ездили кататься и смотреть действие вновьпривезенных жатвенных машин

Когда экипаж остановился, верховые поехали шагом. Впереди ехала Аннарядом с Весловским. Анна ехала спокойным шагом на невысоком плотном английском кобе со стриженою гривой и коротким хвостом. Красивая голова еес выбившимися черными волосами из-под высокой шляпы, ее полные плечи,тонкая талия в черной амазонке и вся спокойная грациозная посадка поразили Долли

В первую минуту ей показалось неприлично, что Анна ездит верхом. Спредставлением о верховой езде для дамы в понятии Дарьи Александровнысоединялось представление молодого легкого кокетства, которое, по еемнению, не шло к положению Анны; но когда она рассмотрела ее вблизи, онатотчас же примирилась с ее верховою ездой. Несмотря на элегантность, всебыло так просто, спокойно и достойно и в позе, и в одежде, и в движенияхАнны, что ничего не могло бытьестественней






Возможно заинтересуют книги: