Школьная библиотека

зловещим запахом. Тьма щелкнула и превратилась в ослепительный день

причем со всех сторон засверкало, засияло и забелело.

"Э, нет", - мысленно завыл пес, - "Извините, не дамся! Понимаю, чер

бы взял их с их колбасой. Это меня в собачью лечебницу заманили. Сейча

касторку заставят жрать и весь бок изрежут ножами, а до него и та

дотронуться нельзя".

- Э, нет, куда?! - закричала та, которую называли Зиной.

Пес извернулся, спружинился и вдруг ударил в дверь здоровым боко

так, что хрястнуло по всей квартире. Потом, отлетел назад, закрутился н

месте как кубарь под кнутом, причем вывернул на пол белое ведро, и

которого разлетелись комья ваты. Во время верчения кругом него порхал

стены, уставленные шкафами с блестящими инструментами, запрыгал белы

передник и искаженное женское лицо.

- Куда ты, черт лохматый?.. - кричала отчаянно Зина, - вот окаянный!

"Где у них черная лестница?.." - соображал пес. Он размахнулся

комком ударил наобум в стекло, в надежде, что это вторая дверь. Туч

осколков вылетела с громом и звоном, выпрыгнула пузатая банка с рыже

гадостью, которая мгновенно залила весь пол и завоняла. Настоящая двер

распахнулась.

- Стой, с-скотина, - кричал господин, прыгая в халате, надетом н

один рукав, и хватая пса за ноги, - Зина, держи его за шиворот, мерзавца.

- Ба... батюшки, вот так пес!

Еще шире распахнулась дверь и ворвалась еще одна личность мужског

пола в халате. Давя битые стекла, она кинулась не ко псу, а к шкафу

раскрыла его и всю комнату наполнила сладким и тошным запахом. Зате

личность навалилась на пса сверху животом, причем пес с увлечением тяпну

ее повыше шнурков на ботинке. Личность охнула, но не потерялась

Тошнотворная жидкость перехватила дыхание пса и в голове у нег

завертелось, потом ноги отвалились и он поехал куда-то криво вбок

"Спасибо, кончено", - мечтательно подумал он, валясь прямо на остры

стекла: - "Прощай, Москва! Не видать мне больше Чичкина и пролетариев

краковской колбасы. Иду в рай за собачье долготерпение. Братцы, живодеры

за что же вы меня?

И тут он окончательно завалился на бок и издох

Когда он воскрес, у него легонько кружилась голова и чуть-чут

тошнило в животе, бока же как будто не было, бок сладостно молчал. Пе

приоткрыл правый томный глаз и краем его увидел, что он туго забинтова

поперек боков и живота. "Все-таки отделали, сукины дети, подумал о

смутно, - но ловко, надо отдать им справедливость".

- "От Севильи до Гренады... В тихом сумраке ночей", - запел над ни

рассеянный и фальшивый голос.

Пес удивился, совсем открыл оба глаза и в двух шагах увидел мужску

ногу на белом табурете. Штанина и кальсоны на ней были поддернуты, и гола

желтая голень вымазана засохшей кровью и иодом.

"Угодники!" - подумал пес, - "Это стало быть я его кусанул. Мо

работа. Ну, будут драть!"

- "Р-раздаются серенады, раздается стук мечей!". Ты зачем, бродяга

доктора укусил? А? Зачем стекло разбил? А?

"У-у-у" - жалобно заскулил пес.

- Ну, ладно, опомнился и лежи, болван.

- Как это вам удалEсь, Филипп Филиппович, подманить такого нервног

пса? - спросил приятный мужской голос и триковая кальсона откатилас

книзу. Запахло табаком и в шкафу зазвенели склянки.

- Лаской-с. Единственным способом, который возможен в обращении

живым существом. Террором ничего поделать нельзя с животным, на какой б

ступени развития оно ни стояло. Это я утверждал, утверждаю и буд

утверждать. Они напрасно думают, что террор им поможет. Нет-с, нет-с, н

поможет, какой бы он ни был: белый, красный и даже коричневый! Терро

совершенно парализует нервную систему. Зина! Я купил этому прохвост

краковской колбасы на один рубль сорок копеек. Потрудитесь накормить его

когда его перестанет тошнить.

Захрустели выметаемые стекла и женский голос кокетливо заметил:

- Краковской! Господи, да ему обрезков нужно было купить н

двугривенный в мясной. Краковскую колбасу я сама лучше съем.

- Только попробуй. Я тебе съем! Это отрава для человеческого желудка

Взрослая девушка, а как ребенок тащишь в рот всякую гадость. Не сметь

Предупреждаю: ни я, ни доктор Борменталь не будем с тобой возиться, когд

у тебя живот схватит... "Всех, кто скажет, что другая здесь сравняется

тобой...".

Мягкие дробные звоночки сыпались в это время по всей квартире, а

отдалении из передней то и дело слышались голоса. Звенел телефон. Зин

исчезла.

Филипп Филиппович бросил окурок папиросы в ведро, застегнул халат

перед зеркальцем на стене расправил пушистые усы и окликнул пса:

- Фить, фить. Ну, ничего, ничего. Идем принимать.

Пес поднялся на нетвердые ноги, покачался и задрожал, но быстр

оправился и пошел следом за развевающейся полой Филиппа Филипповича. Опят

пес пересек узкий коридор, но теперь увидел, что он ярко освещен сверх

розеткой. Когда же открылась лакированная дверь, он вошел с Филиппо

Филипповичем в кабинет, и тот ослепил пса своим убранством. Прежде всего

он весь полыхал светом: горело под лепным потолком, горело на столе

горело на стене, в стеклах шкафов. Свет заливал целую бездну предметов, и

которых самым занятным оказалась громадная сова, сидящая на стене на суку.

- Ложись, - приказал Филипп Филиппович.

Противоположная резная дверь открылась, вошел тот, тяпнутый

оказавшийся теперь в ярком свете очень красивым, молодым с остро

бородкой, подал лист и молвил:

- Прежний...

Тотчас бесшумно исчез, а Филипп Филиппович, распростерши полы халата

сел за громадный письменный стол и сразу сделался необыкновенно важным

представительным.

"Нет, это не лечебница, куда-то в другое место я попал", - в смятени

подумал пес и привалился на ковровый узор у тяжелого кожаного дивана, - "

сову эту мы разъясним..."

Дверь мягко открылась и вошел некто, настолько поразивший пса, что о

тявкнул, но очень робко...

- Молчать! Ба-ба, да вас узнать нельзя, голубчик.

Вошедший очень почтительно и смущенно поклонился Филипп Филипповичу.

- Хи-хи! Вы маг и чародей, профессор, - сконфуженно вымолвил он.

- Снимайте штаны, голубчик, - скомандовал Филипп Филиппович

поднялся.

"Господи Исусе", - подумал пес, - "вот так фрукт!"

На голове у фрукта росли совершенно зеленые волосы, а на затылке он

отливали в ржавый табачный цвет, морщины расползались на лице у фрукта, н

цвет лица был розовый, как у младенца. Левая нога не сгибалась, е

приходилось волочить по ковру, зато правая прыгала, как у детског

щелкуна. На борту великолепнейшего пиджака, как глаз, торчал драгоценны

камень.

От интереса у пса даже прошла тошнота.

Тяу, тяу!.. - он легонько потявкал.

- Молчать! Как сон, голубчик?

- Хе-хе. Мы одни, профессор? Это неописуемо, - конфузливо заговори

посетитель. - Пароль Дьоннер - 25 лет ничего подобного, - субъект взялс

за пуговицу брюк, - верите ли, профессор, каждую ночь обнаженные девушк

стаями. Я положительно очарован. Вы - кудесник.

- Хм, - озабоченно хмыкнул Филипп Филиппович, всматриваясь в зрачк

гостя.

Тот совладал, наконец, с пуговицами и снял полосатые брюки. Под ним

оказались невиданные никогда кальсоны. Они были кремового цвета,

вышитыми на них шелковыми черными кошками и пахли духами.

Пес не выдержал кошек и гавкнул так, что субъект подпрыгнул.

- Ай!

- Я тебя выдеру! Не бойтесь, он не кусается.

"Я не кусаюсь?" - удивился пес.

Из кармана брюк вошедший выронил на ковер маленький конвертик, н

котором была изображена красавица с распущенными волосами. Субъек

подпрыгнул, наклонился, подобрал ее и густо покраснел.

- Вы, однако, смотрите, - предостерегающе и хмуро сказал Филип

Филиппович, грозя пальцем, - все-таки, смотрите, не злоупотребляйте!

- Я не зло... - смущенно забормотал субъект, продолжая раздеваться,

я, дорогой профессор, только в виде опыта.

- Ну, и что же? Какие результаты? - строго спросил Филипп Филиппович.

Субъект в экстазе махнул рукой.

- 25 лет, клянусь богом, профессор, ничего подобного. Последний раз

1899-м году в Париже на Рю де ла Пэ.

- А почему вы позеленели?

Лицо пришельца затуманилось.

- Проклятая Жиркость! <"Жиркость" - сов. учреждение по изготовлени

косметических средств>. Вы не можете себе представить, профессор, что эт

бездельники подсунули мне вместо краски. Вы только поглядите, бормота

субъект, ища глазами зеркало. - Им морду нужно бить! - свирепея, добави

он. - Что же мне теперь делать, профессор? - спросил он плаксиво.

- Хм, обрейтесь наголо.

- Профессор, - жалобно восклицал посетитель, - да ведь они опят

седые вырастут. Кроме того, мне на службу носа нельзя будет показать, я

так уже третий день не езжу. Эх, профессор, если бы вы открыли способ

чтобы и волосы омолаживать!

- Не сразу, не сразу, мой дорогой, - бормотал Филипп Филиппович