Школьная библиотека

- Все, что угодно, - уверенно молвил тяпнутый.

- И я того же мнения, - добавил Филипп Филиппович и вышвырнул одни

комком содержимое рюмки себе в горло, - ...Мм... Доктор Борменталь, умоля

вас, мгновенно эту штучку, и если вы скажете, что это... Я ваш кровны

враг на всю жизнь. "От Севильи до Гренады...".

Сам он с этими словами подцепил на лапчатую серебряную вилку что-т

похожее на маленький темный хлебик. Укушенный последовал его примеру

Глаза Филиппа Филипповича засветились.

- Это плохо? - жуя спрашивал Филипп Филиппович. - Плохо? Вы ответьте

уважаемый доктор.

- Это бесподобно, - искренно ответил тяпнутый.

- Еще бы... Заметьте, Иван Арнольдович, холодными закусками и супо

закусывают только недорезанные большевиками помещики. Мало-мальск

уважающий себя человек оперирует закусками горячими. А из горячи

московских закусок - это первая. Когда-то их великолепно приготовляли

Славянском Базаре. На, получай.

- Пса в столовой прикармливаете, - раздался женский голос, - а пото

егаEEтсюда калачом не выманишь.

- Ничего. Бедняга наголодался, - Филипп Филиппович на конце вилк

подал псу закуску, принятую тем с фокусной ловкостью, и вилку с грохото

свалил в полоскательницу.

Засим от тарелок поднимался пахнущий раками пар; пес сидел в тен

скатерти с видом часового у порохового склада. А Филипп Филиппович

заложив хвост тугой салфетки за воротничок, проповедовал:

- Еда, Иван Арнольдович, штука хитрая. Есть нужно уметь,

представьте себе - большинство людей вовсе есть не умеют. Нужно не тольк

знать что съесть, но и когда и как. (Филипп Филиппович многозначительн

потряс ложкой). И что при этом говорить. Да-с. Если вы заботитесь о свое

пищеварении, мой добрый совет - не говорите за обедом о большевизме и

медицине. И - боже вас сохрани - не читайте до обеда советских газет.

- Гм... Да ведь других нет.

- Вот никаких и не читайте. Вы знаете, я произвел 30 наблюдений

себя в клинике. И что же вы думаете? Пациенты, не читающие газет

чувствуют себя превосходно. Те же, которых я специально заставлял читат

"Правду", - теряли в весе.

- Гм... - с интересом отозвался тяпнутый, розовея от супа и вина.

- Мало этого. Пониженные коленные рефлексы, скверный аппетит

угнетенное состояние духа.

- Вот черт...

- Да-с. Впрочем, что же это я? Сам же заговорил о медицине.

Филипп Филиппович, откинувшись, позвонил, и в вишневой портьер

появилась Зина. Псу достался бледный и толстый кусок осетрины, которая ем

не понравилась, а непосредственно за этим ломоть окровавленного ростбифа

Слопав его, пес вдруг почувствовал, что он хочет спать, и больше не може

видеть никакой еды. "Странное ощущение, - думал он, захлопывая отяжелевши

веки, - глаза бы мои не смотрели ни на какую пищу. А курить после обеда

это глупость".

Столовая наполнилась неприятным синим дымом. Пес дремал, уложи

голову на передние лапы.

- Сен-Жюльен - приличное вино, - сквозь сон слышал пес, - но тольк

ведь теперь же его нету.

Глухой, смягченный потолками и коврами, хорал донесся откуда-т

сверху и сбоку.

Филипп Филиппович позвонил и пришла Зина.

- Зинуша, что это такое значит?

- Опять общее собрание сделали, Филипп Филиппович, - ответила Зина.

- Опять! - горестно воскликнул Филипп Филиппович, - ну, теперь стал

быть, пошло, пропал калабуховский дом. Придется уезжать, но куда

спрашивается. Все будет, как по маслу. Вначале каждый вечер пение, затем

сортирах замерзнут трубы, потом лопнет котел в паровом отоплении и та

далее. Крышка калабухову.

- Убивается Филипп Филиппович, - заметила, улыбаясь, Зина и унесл

груду тарелок.

- Да ведь как не убиваться?! - возопил Филипп Филиппович, - ведь эт

какой дом был - вы поймите!

- Вы слишком мрачно смотрите на вещи, Филипп Филиппович, - возрази

красавец тяпнутый, - они теперь резко изменились.

- Голубчик, вы меня знаете? Не правда ли? Я - человек фактов, челове

наблюдения. Я - враг необоснованных гипотез. И это очень хорошо известн

не только в России, но и в Европе. Если я что-нибудь говорю, значит,

основе лежит некий факт, из которого я делаю вывод. И вот вам факт

вешалка и калошная стойка в нашем доме.

- Это интересно...

"Ерунда - калоши. Не в калошах счастье", - подумал пес, - "н

личность выдающаяся.

- Не угодно ли - калошная стойка. С 1903 года я живу в этом доме.

вот, в течение этого времени до марта 1917 года не было ни одного случая

подчеркиваю красным карандашом: н_и о_д_н_о_г_о - чтобы из нашег

парадного внизу при общей незапертой двери пропала бы хоть одна пар

калош. Заметьте, здесь 12 квартир, у меня прием. В марте 17-го года в оди

прекрасный день пропали все калоши, в том числе две пары моих, 3 палки

пальто и самовар у швейцара. И с тех пор калошная стойка прекратила сво

существование. Голубчик! Я не говорю уже о паровом отоплении. Не говорю

Пусть: раз социальная революция - не нужно топить. Но я спрашиваю: почему

когда началась вся эта история, все стали ходить в грязных калошах

валенках по мраморной лестнице? Почему калоши нужно до сих пор ещ

запирать под замок? И еще приставлять к ним солдата, чтобы кто-либо их н

стащил? Почему убрали ковер с парадной лестницы? Разве Карл Марк

запрещает держать на лестнице ковры? Разве где-нибудь у Карла Маркс

сказано, что 2-й подъезд калабуховского дома на Пречистенке следует забит

досками и ходить кругом через черный двор? Кому это нужно? Почем

пролетарий не может оставить свои калоши внизу, а пачкает мрамор?

- Да у него ведь, Филипп Филиппович, и вовсе нет калош, - заикнулс

было тяпнутый.

- Ничего похожего! - громовым голосом ответил Филипп Филиппович

налил стакан вина. - Гм... Я не признаю ликеров после обеда: они тяжелят

скверно действуют на печень... Ничего подобного! На нем есть теперь калош

и эти калоши... мои! Это как раз те самые калоши, которые исчезли весно

1917 года. Спрашивается, - кто их попер? Я? Не может быть. Буржуй Саблин

(Филипп Филиппович ткнул пальцем в потолок). Смешно даже предположить

Сахарозаводчик Полозов? (Филипп Филиппович указал вбок). Ни в коем случае

Да-с! Но хоть бы они их снимали на лестнице! (Филипп Филиппович нача

багроветь). На какого черта убрали цветы с площадок? Почему электричество

которое, дай бог памяти, тухло в течение 20-ти лет два раза, в теперешне

время аккуратно гаснет раз в месяц? Доктор Борменталь, статистика

ужасная вещь. Вам, знакомому с моей последней работой, это известно лучше

чем кому бы то ни было другому.

- Разруха, Филипп Филиппович.

- Нет, - совершенно уверенно возразил Филипп Филиппович, - нет. В

первый, дорогой Иван Арнольдович, воздержитесь от употребления самог

этого слова. Это - мираж, дым, фикция, - Филипп Филиппович широк

растопырил короткие пальцы, отчего две тени, похожие на черепах, заерзал

по скатерти. - Что такое эта ваша разруха? Старуха с клюкой? Ведьма

которая выбила все стекла, потушила все лампы? Да ее вовсе и н

существует. Что вы подразумеваете под этим словом? - яростно спроси

Филипп Филиппович у несчастной картонной утки, висящей кверху ногами рядо

с буфетом, и сам же ответил за нее. - Это вот что: если я, вместо того

чтобы оперировать каждый вечер, начну у себя в квартире петь хором, у мен

настанет разруха. Если я, входя в уборную, начну, извините за выражение

мочиться мимо унитаза и то же самое будут делать Зина и Дарья Петровна,

уборной начнется разруха. Следовательно, разруха не в клозетах, а

головах. Значит, когда эти баритоны кричат "бей разруху!" - я смеюсь

(Лицо Филиппа Филипповича перекосило так, что тяпнутый открыл рот)

Клянусь вам, мне смешно! Это означает, что каждый из них должен лупит

себя по затылку! И вот, когда он вылупит из себя всякие галлюцинации

займется чисткой сараев - прямым своим делом, - разруха исчезнет сам

собой. Двум богам служить нельзя! Невозможно в одно и то же врем

подметать трамвайные пути и устраивать судьбы каких-то испански

оборванцев! Это никому не удается, доктор, и тем более - людям, которые

вообще отстав в развитии от европейцев лет на 200, до сих пор еще н

совсем уверенно застегивают свои собственные штаны!

Филипп Филиппович вошел в азарт. Ястребиные ноздри его раздувались

Набравшись сил после сытного обеда, гремел он подобно древнему пророку

голова его сверкала серебром.

Его слова на сонного пса падали точно глухой подземный гул. То сова

глупыми желтыми глазами выскакивала в сонном видении, то гнусная рож

повара в белом грязном колпаке, то лихой ус Филиппа Филипповича

освещенный резким электричеством от абажура, то сонные сани скрипели

пропадали, а в собачьем желудке варился, плавая в соку, истерзанный кусо

ростбифа.

"Он бы прямо на митингах мог деньги зарабатывать", - мутно мечта

пес, - "первоклассный деляга. Впрочем, у него и так, по-видимому, дене

куры не клюют.

- Городовой! - кричал Филипп Филиппович. - Городовой! - "Угу-гу-гу!

Какие-то пузыри лопались в мозгу пса... - Городовой! Это и только это.

совершенно неважно - будет ли он с бляхой или же в красном кепи. Поставит

городового рядом с каждым человеком и заставить этого городового умерит

вокальные порывы наших граждан. Вы говорите - разруха. Я вам скажу

доктор, что ничто не изменится к лучшему в нашем доме, да и во всяко

другом доме, до тех пор, пока не усмирят этих певцов! Лишь только он