Школьная библиотека

(Записки покойника)

Текст печатается по изданию: М и х а и л Б у л г а к о в, Избранная проза, М., ИХЛ, 1966, с исправлениями по рукописи

ПРЕДИСЛОВИЕ

Предупреждаю читателя, что к сочинению этих записок я неимею никакого отношения и достались они мне при весьма странныхи печальных обстоятельствах.

Как раз в день самоубийства Сергея Леонтьевича Максудова,которое произошло в Киеве весною прошлого года, я получилпосланную самоубийцей заблаговременно толстейшую бандероль иписьмо.

В бандероли оказались эти записки, а письмо былоудивительного содержания:

Сергей Леонтьевич заявлял, что уходя из жизни, он даритмне свои записки с тем, чтобы я, единственный его друг,выправил их, подписал своим именем и выпустил в свет.

Странная, но предсмертная воля!

В течение года я наводил справки о родных или близкихСергея Леонтьевича. Тщетно! Он не солгал в предсмертном письме- никого у него не осталось на этом свете.

И я принимаю подарок.

Теперь второе: сообщаю читателю, что самоубийца никакогоотношения ни к драматургии, ни к театрам никогда в жизни неимел, оставаясь тем, чем он и был, маленьким сотрудником газеты"Вестник пароходства", единственный раз выступающим в качествебеллетриста, и то неудачно - роман Сергея Леонтьевича не былнапечатан.

Таким образом, записки Максудова представляют собою плодего фантазии, и фантазии, увы, больной. Сергей Леонтьевичстрадал болезнью, носящей весьма неприятное название меланхолия.

Я, хорошо знающий театральную жизнь Москвы, принимаю насебя ручательство в том, что ни таких театров, ни таких людей,какие выведены в произведении покойного, нигде нет и не было.

И наконец, третье и последнее: моя работа над запискамивыразилась в том, что я озаглавил их, затем уничтожил эпиграф,показавшийся мне претенциозным, ненужным и неприятным.

Этот эпиграф был:

"Коемуждо по делом его..."

И, кроме того, расставил знаки препинания там, где их нехватало.

Стиль Сергея Леонтьевича я не трогал, хотя он явнонеряшлив. Впрочем, что же требовать с человека, который черездва дня после того, как поставил точку в конце записок, кинулсяс Цепного моста вниз головой.

Итак..

* ЧАСТЬ ПЕРВАЯ *

Глава 1. НАЧАЛО ПРИКЛЮЧЕНИЙГроза омыла Москву 29 апреля, и стал сладостен воздух, и душакак-то смягчилась, и жить захотелось.

В сером новом моем костюме и довольно приличном пальто я шелпо одной из центральных улиц столицы, направляясь к месту, в которомникогда еще не был. Причиной моего движения было лежащее у меня вкармане внезапно полученное письмо. Вот оно: "Глубокопочитаемый Сергей Леонтьевич!

До крайности хотел бы познакомиться с Вами, а равно такжепереговорить по одному таинственному делу, которое, может быть оченьи очень небезынтересно для Вас.

Если Вы свободны, я был бы счастлив встретиться с Вами вздании Учебной сцены Независимого Театра в среду в 4часа

С приветом К. Ильчин"

Письмо было написано карандашом на бумаге, в левом углу которойбыло напечатано:"Ксаверий Борисович Ильчинрежиссер Учебной сценыНезависимого Театра"

Имя Ильчина я видел впервые, не знал, что существует Учебнаясцена. О Независимом Театре слышал, знал, что это один из выдающихсятеатров, но никогда в нем не был.

Письмо меня чрезвычайно заинтересовало, тем более что никакихписем я вообще тогда не получал. Я, надо сказать, маленький сотрудникгазеты "Пароходство". Жил я в то время в плохой, но отдельной комнатев седьмом этаже в районе Красных ворот у Хомутовскоготупика.

Итак, я шел, вдыхая освеженный воздух и размышляя о том, чтогроза ударит опять, а также о том, каким образом Ксаверий Ильчинузнал о моем существовании, как он разыскал меня и какое дело может унего быть ко мне. Но сколько я ни раздумывал, последнего понять немог и, наконец, остановился на мысли, что Ильчин хочет поменяться сомной комнатой.

Конечно, надо было Ильчину написать, чтобы он пришел ко мне,раз что у него дело ко мне, но надо сказать, что я стыдился своейкомнаты, обстановки и окружающих людей. Я вообще человек странный илюдей немного боюсь. Вообразите, входит Ильчин и видит диван, аобшивка распорота и торчит пружина, на лампочке над столом абажурсделан из газеты, и кошка ходит, а из кухни доносится руганьАннушки.

Я вошел в резные чугунные ворота, увидел лавчонку, где седойчеловек торговал нагрудными значками и оправой дляочков.

Я перепрыгнул через затихающий мутный поток и оказался передзданием желтого цвета и подумал о том, что здание это построенодавно, давно, когда ни меня, ни Ильчина еще не было насвете.

Черная доска с золотыми буквами возвещала, что здесь Учебнаясцена. Я вошел, и человек маленького роста с бороденкой, и куртке сзелеными петлицами, немедленно преградил мнедорогу.

- Вам кого, гражданин? - подозрительно спросил он и растопырилруки, как будто хотел поймать курицу.

- Мне нужно видеть режиссера Ильчина, - сказал я, стараясь,чтобы голос мой звучал надменно

Человек изменилсячрезвычайно, и на моих глазах. Он руки опустил по швам и улыбнулсяфальшивой улыбкой.

- Ксаверия Борисыча? Сию минут-с. Пальтецо пожалуйте. Калошекнету?

Человек принял мое пальто с такой бережностью, как будто этобыло церковное драгоценное облачение.

Я подымался по чугунной лестнице, видел профили воинов вшлемах и грозные мечи под ними на барельефах, старинныепечи-голландки с отдушниками, начищенными до золотогоблеска.

Здание молчало, нигде и никого не было, и лишь с петличкамичеловек плелся за мной, и, оборачиваясь, я видел, что они оказываетмне молчаливые знаки внимания, преданности, уважения, любви, радостипо поводу того, что я пришел и что он, хоть и идет сзади, норуководит мною, ведет меня туда, где находится одинокий, загадочныйКсаверий Борисович Ильчин.

И вдруг потемнело, голландки потеряли свой жирный беловатыйблеск, тьма сразу обрушилась - за окнами зашумела вторая гроза. Ястукнул в дверь, вошел и в сумерках увидел наконец КсаверияБорисовича.

- Максудов, - сказал я с достоинством.

Тут где-то далеко за Москвой молния распорола небо, осветивна мгновение фосфорическим светом Ильчина.

- Так это вы, достолюбезный Сергей Леонтьевич! - сказал, хитроулыбаясь, Ильчин.

И тут Ильчин увлек меня, обнимая за талию, на такой точнодиван, как у меня в комнате, - даже пружина в нем торчала та же, где уменя, - посередине.

Вообще и по сей день я не знаю назначения той комнаты, вкоторой состоялось роковое свидание. Зачем диван? Какие ноты лежали